Элоиза остановила бы его, если бы у нее хватило смелости или силы. Но она буквально истощилась: едва успели войти к ней се женщины, как она свалилась. Смущенный Ричард решил выпытать у отца всю правду во что бы то ни стало, на другой же день. Он так и сделал, и, к его величайшему изумлению, король принялся говорить с ним рассудительно, вместо того, чтобы браниться. Он сказал, что мадам Элоиза – девушка слабая, болезненная и, по его мнению, ей нужно только то, что и всем молодым женщинам – мужа. Она слишком предана монастырю; ей являются видения, она подавлена строгостью правил, ничего не ест и реже стоит на ногах, чем на коленях.
– Впрочем, сын мой, все это ты можешь по-своему исправить, – заметил король Генрих. – Все эти капризы, припадки скуки, тоска, мечты. Пуф! Ты можешь рассеять их одним поцелуем. Еще не пробовал, нет? Что? Слишком холодна? Но тебе следовало бы.,.
И пошел, и пошел…
В тот же день, уже поздненько, прибыли французские послы, в их числе Ричард увидел графа Сен-Поля.
Никогда не нравился ему этот граф, вернее сказать, он просто не выносил его. Но Сен-Поль был родной Жанне. Она даже несколько отражалась в нем: его окружало ее таинственное благоухание, его озарял луч ее обаяния. Ошеломленному, истомленному, мрачному, несколько выбитому из седла Ричарду показалось, что Сен-Поль не походит на своих товарищей. Вследствие этого, он приветствовал его более, чем с простым радушием, к прискорбию Сен-Поля. Ричард заметил это впечатление, и вдруг ему припомнилось, что ведь такое обращение должно было служить жестокой обидой Сен-Полю.
«Черт побери, что это я затеял? – восклицал Ричард про себя. – Мне должно быть стыдно смотреть в лицо этому молодцу, а я веду себя с ним, как брат».
– Сен-Поль! – тотчас же обратился он к брату Жанны. – Мне хотелось бы с вами поговорить: это даже мой долг перед вами.
– Я весь к услугам вашей милости, – с чопорным поклоном отвечал Эд. – Когда и где вам угодно…
– Идите за мной, как только покончите со всем этим шутовством, – решил Ричард.
Спустя час его приказанье было исполнено. По своему обыкновению он пошел напролом:
– Сен-Поль! Полагаю, вам известно, где мое сердце – здесь или в другом месте? Я желаю, чтобы вы поняли, что в данном случае я поступаю против личной моей воли, против моего собственного убеждения.
Даже для Сен-Поля прямота этой царственной натуры была несомненна.
– Но, государь мой… – забормотал Сен-Поль, в котором благородное чувство боролось с озлоблением. Ричард прервал его:
– Если вы сомневаетесь – что вполне вам разрешаю – я готов вас убедить: я поеду с вами, куда вам будет угодно и отдаю себя в полное ваше распоряжение… Помните только, что это решение будет бесповоротно. Еще раз говорю вам: я это сделаю! Хотите оставаться здесь, или поехать со мной?
Сен-Поль проклинал свою судьбу: он ведь был приставлен к этой французской девчонке.
– Господин мой! – проговорил он. – Я не могу вам повиноваться: моя обязанность везти мадам в Париж. Такова воля моего повелителя.
– Ну, так мне придется ехать одному. И я поеду. Еще раз повторяю! Мне до смерти все это надоело!
– Господин мой, Ричард! – вскричал Сен-Поль. – Я не смею приказывать, но и я скажу: поезжайте! Я не знаю, что произошло между вами и моей сестрой Жанной, но я хорошо знаю одно: было бы странно, если бы вы не сумели склонить на свою сторону такого судью.
Он рассмеялся недружелюбно. Ричард окинул его холодным взглядом.
– Если бы было в моей воле, друг мой, – проговорил он, – я не потерпел бы ничьего посредничества.
– Но это предложение было сделано не мной, государь мой, – возразил Сен-Поль.
– Да иначе и не могло быть, – резко заметил Ричард. – Я сам решил так, так как считаю, что каждая благородная дама имеет право по своему усмотрению располагать своей особой. Она меня любила…
– Я думаю, сэр, она ваша и сейчас.
– Вот я в этом-то и намерен убедиться, – заметил Ричард. – Но довольно об этом! Какие новости у вас в Париже?
Сен-Поль не мог удержаться: у него давно был готов сорваться с языка весь запас известий, которые он получил с юга.
– Там очень восхищаются одной сирвентой Бертрана де Борна.
– Какого содержания эта сирвента?
– Непристойного. Он назвал это – «Сирвента о королях», а сам в ней говорит много дурного о вашем ордене.
Ричард засмеялся.
– Я уверен, что тут ему и книги в руки, и недаром. Я думаю, не поехать ли мне повидать Бертрана?
– О, государь мой! – многозначительно проговорил Сен-Поль. – Он вам наговорит много хорошего, но много и не совсем хорошего.
– О, наверно! Уж у него такая привычка, – заметил Ричард.
Ему не хотелось теперь никому поверять свои думы, не хотелось искать помощи против осаждавших его соблазнов. Он ведь всегда и все делал по-своему: и это было как бы его право, его «droit de seigneur» , естественный закон, в силу которого глупцы подставляют свою шею под пяту людей, сильных духом. Но что из этого? Ричард знал, что желаемое всегда у него под рукой, знал, что он может завладеть снова Жанной, когда ни пожелает. И ни король английский, ни король французский, ни Вестминстерский Совет, ни Имперский Сейм – ничто не в силах помешать ему, если захочет. Но этого-то именно он и не хотел теперь, он сам сознавал это. Подавить ее потоками излияний любви, чувствовать, что она вся трепещет, пугается, теряет самообладание от волнения своего сердца, принудить ее, сломить, укротить, когда в ней всего прекраснее ее молодые силы, ее юный гордый дух… Нет, никогда, хоть поклясться Крестом Господним!
Уважать в девушке то, что сдерживает ее – не это ли истинная любовь, на какую только способен мужчина? Ричард именно только потому и приблизился к этому идеалу, что был скорее поэтом, чем любовником. Можете, если угодно, сомневаться (вместе с аббатом Мило), был ли он способен на любовь: я и сам сомневаюсь. Но он, бесспорно, был поэт. Он видел Жанну в полном блеске и был благодарен за это видение. Приближаясь к ней, он чувствовал, будто достигает небес, но в то же время не стремился ей обладать. Может быть, он удовлетворялся сознанием, что она ему уже принадлежала: это во вкусе поэтов. Во всяком случае, он так мало сгорал страстью, что, поодумавшись, послал в Сен-Поль-ля-Марш Гастона Беарнца с письмом к Жанне, в котором говорилось: «Через два дня я с тобой увижусь в последний раз или навсегда, как ты пожелаешь». А сам, тем временем, вооружился терпением на назначенное число часов.
Гастон Беарнец – замечательно-романтическая личность для наших туманных краев. Бледный, черноглазый, с курчавой бородкой, он ехал себе в своем светло-зеленом наряде, распевая. Он велел доложить о себе сударыне, назвавшись Дитя Любви. Увидя ее, он коснулся ее ноги поцелуем.
– Чудесная Звезда Севера! – проговорил он, преклоняя колени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95