Я тоже думаю, что семимиллионная армия – только авангард…
– Этак, пожалуй, они всей нашей коалиции намнут бока – пробормотал я.
– Чего доброго, – заметил патрон. – Во всяком случае, надо, не теряя времени, организовать сопротивление. Предполагается, что Россия доведет свою армию до миллиона, Европа даст не менее миллиона; эта двухмиллионная армия должна одолеть, по крайней мере, китайский авангард. Превосходство военной техники, во всяком случае, на нашей стороне – и при том превосходство, я думаю, весьма значительное…
Ввиду тревожных известий, созыв конференции был ускорен. Заседания ее были, разумеется, закрытыми, но патрон знал ходы и выходы. При содействии некоторых влиятельных лиц официального мира, которые не могли пренебрегать поддержкою «2000 года», мы нашли доступ если не в зал заседаний, то в смежный с ним чуланчик, где поместились очень спокойно и удобно в обществе половых щеток и других предметов хозяйственного обихода. Отсюда все было слышно вполне отчетливо. Заседание началось в два часа дня и кончилось в половине восьмого вечера.
Вначале все шло гладко. Общий план кампании – отправка армий европейской коалиции на Урал, где они должны были образовать почти непрерывную «белую стену» (это выражение, пущенное в ход мной в «2000 году», сделалось популярным) против желтой опасности – не вызвал споров. Очень быстро установили, сколько солдат, орудий, аэрокаров поставит каждая из европейских наций. Разногласия начались только, когда возник вопрос, кому же вручить общее начальство над соединенными армиями.
Русский уполномоченный заметил, что так как театром войны является Россия, которая притом дает миллион солдат, то всего рациональнее вручить общее начальство кому-либо из ее генералов.
Но князь Карлсгейм-Миттельзауз, уполномоченный германского правительства, не совсем деликатно возразил на это, что русские полководцы слишком привыкли к отступлениям, что Россия умела побеждать только азиатских «халатников», пока они оставались халатниками, и давно уже не в силах бороться с культурными армиями, и что верховное начальство в этой грандиозной кампании, несомненно должно принадлежать прусскому фельдмаршалу Мауреру, лучшему полководцу европейских держав.
Русский не остался в долгу и не без едкости ответил, что немецкое могущество не слишком победоносно заявило себя в эту войну в Лондоне и на французской границе; немец рассердился; присутствующие разбились на две партии; начался общий спор… В дырочку, прорезанную мной перочинным ножом в двери чулана, я видел раскрасневшиеся лица немца и русского; усы их сердито топорщились, указательные персты делали зигзаги в воздухе, подчеркивая слова, которые я не мог разобрать… Воспользовавшись минутой относительного затишья, представитель Швейцарии предложил в качестве общего главнокомандующего коалиционной армии французского генерала. Конференция разбилась на три партии. Началось столпотворение и я уже опасался, что эта конференция завершится таким же финалом, как печальной памяти Гаагская. К счастью, председатель восстановил тишину, заявив, что представитель Англии желает сделать предложение. Английский уполномоченный Том Дэвис – сэр Томас Дэвис, так как активная роль, которую наш друг играл в организации европейской коалиции, доставила ему быстрое повышение и титул баронета – предложил избрать верховным руководителем военных операций бельгийского генерала Приальмона. Это было яйцо Колумба. Страсти разом утихли и споры прекратились. Генерал Приальмон еще ни с кем не воевал, но пользовался славой первоклассного военного теоретика. А главное, его избрание никому не было обидно. Стало быть, ему честь и место. Предложение Дэвиса было принято единогласно.
Да и пора было кончить распрю. В момент закрытия заседания председателю передали телеграмму, содержание которой ошеломило присутствующих. Вот что сообщалось из Петербурга:
«Несмотря на сверхчеловеческие усилия, армия генерала Владимирова разбита китайскими полчищами и отброшена за Иркутск, потеряв половину своего состава.
Сегодня, 4 января, китайцы вошли в сибирскую столицу, поджигая дома и истребляя все живое на своем пути. Нет пощады ни полу, ни возрасту».
После конференции дела пошли быстро. К сожалению, Европа была порядком истощена предыдущей братоубийственной бойней, поглотившей десятки миллиардов денег и несколько сот тысяч людей. Прекращение войны улучшило экономическое положение, бумаги на биржах поднялись, промышленность и торговля оправились. При всем том финансы были истощены, займы оказывались невозможными, приходилось устанавливать новые налоги, чтобы найти средства для оборудования «Белой Стены». Как бы то ни было, силы белых наций еще не были исчерпаны. Спустя несколько дней перевозка войск была в полном разгаре. Бесчисленные поезда, загроможденные солдатами и военными припасами, стремились к русской границе. Австрийские войска были уже в Польше, авангард их в Москве.
Русские армии генералов Грипинского, Владимирова и Осдорова, убедившись в невозможности отразить или хотя бы задержать нашествие китайцев при громадной разнице сил, отступали к Уралу на соединение с войсками, шедшими из внутренней России к азиатской границе. Китайцы медленно надвигались, делая по тридцать километров в сутки.
Спустя две недели после конференции главная масса европейских войск была уже в России, передовые полки на азиатской границе. «Белая стена» быстро формировалась.
17 января мы, – я и г. Мартен Дюбуа, взявший на себя обязанности главного гражданского комиссара французских войск на азиатской границе – оставили Париж, направляясь в Россию. Пижон выехал неделю тому назад, и был уже в Петербурге. Спустя двое суток и мы оказались там же.
В России поразило меня отсутствие одушевления, которое замечалось повсюду в Европе. По-видимому, эта страна, наиболее заинтересованная в деле, наименее интересовалась им. Какое-то странное равнодушие, угрюмая апатия читались на лицах, чувствовались в разговорах. Как будто этот народ махнул рукой на все, утратил надежду на будущее и застыл в оцепенении. «Страна мертвых!» – так резюмировал свои впечатления Дюбуа.
В Петербурге мы пробыли два дня, следя за непрерывным потоком европейских войск, авангарды которых уже занимали огромные территории вдоль Уральского хребта по линии Пермь – Златоуст – Уфа. Генерал Приальмон назначал каждому главнокомандующему его место в огромной цепи, протянувшейся от Карского до Каспийского моря.
Русские и немцы составляли северный конец ее на протяжении двухсот километров. Главной квартирой англичан, голландцев, бельгийцев и скандинавов была Пермь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
– Этак, пожалуй, они всей нашей коалиции намнут бока – пробормотал я.
– Чего доброго, – заметил патрон. – Во всяком случае, надо, не теряя времени, организовать сопротивление. Предполагается, что Россия доведет свою армию до миллиона, Европа даст не менее миллиона; эта двухмиллионная армия должна одолеть, по крайней мере, китайский авангард. Превосходство военной техники, во всяком случае, на нашей стороне – и при том превосходство, я думаю, весьма значительное…
Ввиду тревожных известий, созыв конференции был ускорен. Заседания ее были, разумеется, закрытыми, но патрон знал ходы и выходы. При содействии некоторых влиятельных лиц официального мира, которые не могли пренебрегать поддержкою «2000 года», мы нашли доступ если не в зал заседаний, то в смежный с ним чуланчик, где поместились очень спокойно и удобно в обществе половых щеток и других предметов хозяйственного обихода. Отсюда все было слышно вполне отчетливо. Заседание началось в два часа дня и кончилось в половине восьмого вечера.
Вначале все шло гладко. Общий план кампании – отправка армий европейской коалиции на Урал, где они должны были образовать почти непрерывную «белую стену» (это выражение, пущенное в ход мной в «2000 году», сделалось популярным) против желтой опасности – не вызвал споров. Очень быстро установили, сколько солдат, орудий, аэрокаров поставит каждая из европейских наций. Разногласия начались только, когда возник вопрос, кому же вручить общее начальство над соединенными армиями.
Русский уполномоченный заметил, что так как театром войны является Россия, которая притом дает миллион солдат, то всего рациональнее вручить общее начальство кому-либо из ее генералов.
Но князь Карлсгейм-Миттельзауз, уполномоченный германского правительства, не совсем деликатно возразил на это, что русские полководцы слишком привыкли к отступлениям, что Россия умела побеждать только азиатских «халатников», пока они оставались халатниками, и давно уже не в силах бороться с культурными армиями, и что верховное начальство в этой грандиозной кампании, несомненно должно принадлежать прусскому фельдмаршалу Мауреру, лучшему полководцу европейских держав.
Русский не остался в долгу и не без едкости ответил, что немецкое могущество не слишком победоносно заявило себя в эту войну в Лондоне и на французской границе; немец рассердился; присутствующие разбились на две партии; начался общий спор… В дырочку, прорезанную мной перочинным ножом в двери чулана, я видел раскрасневшиеся лица немца и русского; усы их сердито топорщились, указательные персты делали зигзаги в воздухе, подчеркивая слова, которые я не мог разобрать… Воспользовавшись минутой относительного затишья, представитель Швейцарии предложил в качестве общего главнокомандующего коалиционной армии французского генерала. Конференция разбилась на три партии. Началось столпотворение и я уже опасался, что эта конференция завершится таким же финалом, как печальной памяти Гаагская. К счастью, председатель восстановил тишину, заявив, что представитель Англии желает сделать предложение. Английский уполномоченный Том Дэвис – сэр Томас Дэвис, так как активная роль, которую наш друг играл в организации европейской коалиции, доставила ему быстрое повышение и титул баронета – предложил избрать верховным руководителем военных операций бельгийского генерала Приальмона. Это было яйцо Колумба. Страсти разом утихли и споры прекратились. Генерал Приальмон еще ни с кем не воевал, но пользовался славой первоклассного военного теоретика. А главное, его избрание никому не было обидно. Стало быть, ему честь и место. Предложение Дэвиса было принято единогласно.
Да и пора было кончить распрю. В момент закрытия заседания председателю передали телеграмму, содержание которой ошеломило присутствующих. Вот что сообщалось из Петербурга:
«Несмотря на сверхчеловеческие усилия, армия генерала Владимирова разбита китайскими полчищами и отброшена за Иркутск, потеряв половину своего состава.
Сегодня, 4 января, китайцы вошли в сибирскую столицу, поджигая дома и истребляя все живое на своем пути. Нет пощады ни полу, ни возрасту».
После конференции дела пошли быстро. К сожалению, Европа была порядком истощена предыдущей братоубийственной бойней, поглотившей десятки миллиардов денег и несколько сот тысяч людей. Прекращение войны улучшило экономическое положение, бумаги на биржах поднялись, промышленность и торговля оправились. При всем том финансы были истощены, займы оказывались невозможными, приходилось устанавливать новые налоги, чтобы найти средства для оборудования «Белой Стены». Как бы то ни было, силы белых наций еще не были исчерпаны. Спустя несколько дней перевозка войск была в полном разгаре. Бесчисленные поезда, загроможденные солдатами и военными припасами, стремились к русской границе. Австрийские войска были уже в Польше, авангард их в Москве.
Русские армии генералов Грипинского, Владимирова и Осдорова, убедившись в невозможности отразить или хотя бы задержать нашествие китайцев при громадной разнице сил, отступали к Уралу на соединение с войсками, шедшими из внутренней России к азиатской границе. Китайцы медленно надвигались, делая по тридцать километров в сутки.
Спустя две недели после конференции главная масса европейских войск была уже в России, передовые полки на азиатской границе. «Белая стена» быстро формировалась.
17 января мы, – я и г. Мартен Дюбуа, взявший на себя обязанности главного гражданского комиссара французских войск на азиатской границе – оставили Париж, направляясь в Россию. Пижон выехал неделю тому назад, и был уже в Петербурге. Спустя двое суток и мы оказались там же.
В России поразило меня отсутствие одушевления, которое замечалось повсюду в Европе. По-видимому, эта страна, наиболее заинтересованная в деле, наименее интересовалась им. Какое-то странное равнодушие, угрюмая апатия читались на лицах, чувствовались в разговорах. Как будто этот народ махнул рукой на все, утратил надежду на будущее и застыл в оцепенении. «Страна мертвых!» – так резюмировал свои впечатления Дюбуа.
В Петербурге мы пробыли два дня, следя за непрерывным потоком европейских войск, авангарды которых уже занимали огромные территории вдоль Уральского хребта по линии Пермь – Златоуст – Уфа. Генерал Приальмон назначал каждому главнокомандующему его место в огромной цепи, протянувшейся от Карского до Каспийского моря.
Русские и немцы составляли северный конец ее на протяжении двухсот километров. Главной квартирой англичан, голландцев, бельгийцев и скандинавов была Пермь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74