Изучаю текст – Пален. Без намека на сокращение. И потом с какой стати ему понадобилось сокращать именно эту фамилию, когда все остальные выписаны полностью? Нет, случайное созвучие: Пален и Палёнов. Одна – какая-то французская фамилия, другая – чисто русская. Ничего общего, кроме первых трех букв… А может, все-таки Паленов, без «ё»?
Роюсь в самом нижнем ящике стола, там, где обычно храню старые записные книжки… Вот и венский блокнот. Записи, второпях сделанные в клубе «Родина», – куцые, с полупонятными сокращениями. Палёнов сам написал в блокнот свой телефон и фамилию по-немецки: Palenoff. Никаких точек над «е». Это уже я сам перевел фамилию на русский манер: Палёнов. Значит, все-таки Паленов? Тогда совпадают все пять букв. А окончание «off» – «ов»? Но ведь вполне допустимо, что носитель фамилии мог сам по какой-либо причине русифицировать свое имя. Может быть, он написал русское окончание специально для меня, чтобы фамилия его звучала для уха соотечественника более привычно, более располагающе?…
На этой же блокнотной страничке под телефоном Палёнова – Палена я обнаружил свою маловразумительную теперь пометку: «мавз. Гриб.» Расшифровать ее удалось довольно быстро: «мавзолей Грибоедова». Но по какому поводу она возникла и как связана с моим венским знакомым, это я вспомнить не мог. Я напрягал память и так и эдак, я пускался на хитрость, отвлекался, а потом пытался вспомнить врасплох. Безуспешно…
Я почти ничего не знал о человеке, который навел меня на след «Пересвета», и даже эта пустячная пометка могла бы о нем что-то рассказать.
Я промучился несколько дней, пока не приехал в гости к Павлу Платоновичу Домерщикову, и тот, к слову, предложил мне полистать прекрасно изданный фотоальбом «Старый Тбилиси». Вот тут-то на глаза попался фотоснимок мавзолея Грибоедова. Надгробие поэта венчала бронзовая женщина, припавшая к подножию распятия. Вспомнил!
Там, в клубе «Родина», Палёнов упомянул о своем не то деде, не то прадеде – герое Отечественной войны, на могиле которого поставлен тот же памятник, что украшает и мавзолей Грибоедова.
Звоню в институт искусствоведения, без особой, впрочем, надежды узнать что-либо по «делу Палена». Задаю один-единственный вопрос: «Кто автор скульптуры на мавзолее Грибоедова?» После нескольких телефонных переадресовок получаю исчерпывающую справку: «Автор мемориальной фигуры – известный русский скульптор Демут-Малиновский. В Москве имеются три авторских повторения этого памятника: одна копия в некрополе Донского монастыря, две другие – на Введенском кладбище».
Визит в Голицынскую усыпальницу Донского монастыря доставил лишь эстетическое наслаждение, и ничего более. Дева, припавшая к подножию распятия, как две капли воды походила на свой тбилисский оригинал. Однако оплакивала она флигель-адъютанта В. Новосильцева, убитого в 1825 году на дуэли.
Еду в Лефортово, на Введенское кладбище, бывшее Немецкое. Прошел по аллеям, всем тропинкам, но нигде характерный силуэт так и не попался на глаза. Неужели в институте искусствоведения ошиблись?
Спрашиваю о памятнике пожилую женщину в черном служебном халате – не то привратницу, не то сторожиху.
– Есть такой, да только признать его трудно. Распятие-то злодеи спилили, а женщина осталась. От главных ворот по центральной аллее пойдете, там ее и увидите.
Я так и сделал.
На саркофаге красного мрамора бронзовая дева сжимала в руках спилок креста. Я не успел придумать достойной кары кладбищенским ворам, как в глаза мне ударила надпись: «Генерал от кавалерии Павел Петрович фон дер Пален». Так все-таки Пален! Не Палёнов, а Пален. И не француз, как мне казалось, а немец – фон дер… Подозрение на старшего артиллерийского офицера Ренштке пало во многом из-за его немецкой фамилии. Но мало кто знал на «Пересвете», что и баталер Пален тоже был выходцем из немцев. Если к Ренштке наведывался какой-то араб с чемоданом (то мог быть и коммивояжер с образцами товаров), то к Палену за два часа до взрыва приходили двое штатских. Вроде бы свои…
«В Порт-Саиде, – свидетельствует командир «Пересвета», – находился агент пароходного общества РОПиТ господин Пахомов, тип очень небольшого удельного веса, и еще каких-то двое русских, темные типы, избравшие себе знакомство с кондукторами и нижними чинами, спускаемыми на берег».
То, что агенты РОПиТа в Египте занимались по меньшей мере промышленным шпионажем, ни для кого не секрет.
От промышленного шпионажа к военному путь короткий. Порт-Саид кишел разведчиками воюющих блоков, и перевербовка агентов была делом обычным. Даже если господин Пахомов состоял на службе русской разведки, его подчиненные по РОПиТу – двое братьев – могли работать на германцев. Встретив в одной из порт-саидских кофеен своего давнего знакомого – кондуктора Палена, братья-ропитовцы могли повести такую игру: начали бы оплакивать молодую душу Палена, идущего на верную гибель в Средиземное море. Война-де кончается, бессмысленно губить сотни матросских жизней ради того, чтобы перегнать на Север ржавую, никому не страшную коробку. Было бы в высшей степени гуманно, если бы какой-нибудь смельчак сумел так повредить корабль, чтобы он надолго застрял в Порт-Саиде – до конца войны, тогда все остались бы живы.
При такой обработке Палена, когда речь шла не о диверсии на благо Германской империи, а о человеколюбивом деянии, участники сделки ничем не рисковали, если бы они открыто предложили Палену от имени его соотечественников солидный куш за подрыв крейсера. Деньги могли быть обещаны и в первом случае, как плата за риск.
Пален согласился. Он нашел способ подбросить «сигары»-воспламенители в бомбовый погреб носовой десятидюймовки. Не рассчитал только время взрыва, промедлив на час.
РУКОЮ ОЧЕВИДЦА. «Шифрованная записка, посторонние на корабле, распущенность экипажа, доступность к погребам, вообще порядки, которых ни один капитан торгового, грузового парохода у себя не допустил бы, – писал Людевиг, – делали на „Пересвете“ вполне возможным устройство взрыва со злым умыслом. Если предположить, что в задание, полученное германским агентом, входило не только утопить корабль наш, но и загородить Суэцкий канал, то картина будет ясна.
Адская машина в виде часового механизма, имеющая, скажем, внешний вид термографа Ришара или барографа, приборов, на военных кораблях обычных, с парой фунтов взрывчатого вещества и ударным приспособлением, была внесена на корабль и помещена или в одном из носовых погребов, или же вне его, у тонкой переборки, отделяющей его от соседнего помещения.
Для воспламенения наших 10-дюймовых полузарядов (не патронов), хранившихся в медных цилиндрах с неплотными крышками, многого не нужно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108