– Вы действительно имеете дело с серьезными людьми, которые хотят предложить вам вполне справедливые условия. Речь идет не только о свободе, но и о вашей жизни, и, поверьте мне, устроить все это не так уж просто. Не думаю, что вам удастся легко выбраться отсюда, улизнуть в свой родной Бостон и укрыться там от врагов. Они чрезвычайно настойчивы и почти всегда добиваются поставленной цели. Не забывайте, они очень рассержены и жаждут вашей крови.
Денни тупо воззрился на кончики своих длинных пальцев, какие бывают у прославленных пианистов. Несмотря на все свое внешнее благородство, сейчас он производил впечатление несчастного, разбитого человека.
– Джино Фоссе, – продолжал Ник Коста, – чрезвычайно опасный, коварный, жестокий и совершенно непредсказуемый субъект. Насколько нам известно, он самолично убил четырех человек и подтолкнул к смерти пятого. В настоящий момент он находится на свободе и, возможно, замышляет следующее злодейство. Вы должны понять: мы не можем вести о вас переговоры с правосудием, пока этот мерзавец находится на свободе.
– Опять правосудие?! – возмутился Денни, вскочил на ноги, подошел к письменному столу, выдвинул ящик и достал большую папку, на которой отчетливо виднелись имя Фоссе и печать Ватикана. Ханрахан настороженно следил за каждым его шагом.
– Послушайте меня внимательно, – сказал кардинал, помахивая папкой. – Фоссе работал на меня с юного возраста. Я уволил его только тогда, когда он совсем отбился от рук. В этом досье есть все, что он сделал за свою короткую жизнь, все свидетельства о его персоне. С того самого момента, когда пошел в школу, и до последней недели, когда оказался на службе в госпитале. Словом, здесь все факты из его личной жизни, включая, разумеется, и самые неприглядные. Когда я принимал его на работу, я и понятия не имел о его прошлом. Клянусь! Я только потом навел справки и ужаснулся. Я сам хотел избавиться от этого человека. Церковь должна заботиться о своей репутации. Но при чем здесь правосудие?
Ник Коста жадно смотрел на голубую папку.
– Мы просто предлагаем вам наиболее предпочтительную форму поведения, – примирительно сказал он. – Иначе говоря, мы гарантируем вам безопасность в обмен на этого человека. Будь вы каким-нибудь рабочим из пролетарского поселка Тестикко, вам бы не сделали подобного предложения. Однако, как ни крути, вам все равно придется ответить перед судом за то, что вы совершили.
– И это все? – удивился Денни. – Вы хотите выставить меня перед судом присяжных? Послушай, сынок, что я тебе скажу. Я сам знаю, что я сделал, и хорошо знаю, что сделали другие. Мы все так или иначе рано или поздно предстанем перед судом, но только не перед судом этих глупых и никчемных присяжных.
Ник Коста снова вспомнил инструкции Фальконе.
– Вы хотели угостить меня пивом. Теперь я не возражаю против бутылочки.
Просьба сбила Денни с толку. Он направился в дальний угол комнаты, открыл холодильник и вернулся с двумя бутылками.
– На здоровье. – Он протянул Нику пиво.
– Да уже какое там здоровье, – недовольно поморщился Коста и без промедления вернулся к прежнему разговору. – Этот человек убил много людей и будет продолжать свое мерзкое дело до тех пор, пока мы его не остановим. Как вы можете требовать взамен каких-то уступок? Как вы можете считать себя истинным католиком и торговаться по поводу собственной судьбы, ни в грош не ставя жизнь невинных людей? Или в наше время быть настоящим католиком как раз и означает добиваться эгоистических целей и пренебрегать духовными ценностями?
Ник Коста понимал, что зашел слишком далеко, но игра стоила свеч. Он уже порядком устал от всей той ерунды, которую городил здесь кардинал. А еще больше устал от присутствия Ханрахана. Своим молчанием ирландец подавлял его сознание и мешал нормальному течению делового разговора.
Денни вновь уставился на холеные пальцы.
– Я вижу у вас картину, – сказал Коста, кивнув на противоположную стену. – Интересно, почему вы выбрали именно ее?
Денни посмотрел на репродукцию Караваджо и просветлел лицом, словно забыл о ее существовании и счастлив, что напомнили о ней.
– Это весточка из былых времен, – пояснил он и отвернулся, явно не желая развивать тему.
А Ник Коста продолжат смотреть на репродукцию и размышлял над тем, стоит ли пойти на риск. Впрочем, другого выхода он не видел. Репродукция была отменного качества и даже по размеру почти не уступала подлиннику. На первом плане находилась полуобнаженная фигура убийцы с длинной саблей в руке, ярко освещенная тем же благодатным светом, что и умирающий в луже ярко-красной крови Матфей. А чуть поодаль были изображены обезумевшие от страха люди, они разбегались в разные стороны. За всем этим наблюдало лицо, полуприкрытое древесной тенью. Оно выделялось не только острым, преисполненным любопытства взглядом, но и до боли знакомыми чертами. Ник знал это лицо с тех самых пор, как отец впервые рассказал ему, мальчишке, эту жуткую историю.
– Можно мне спросить вас кое о чем? – Коста встал и подошел к репродукции. – Вы знаете, кто изображен здесь, в тени? – Он показал на обрамленное густой бородой лицо с проницательными глазами.
Денни удивленно хмыкнул, но, похоже, его порадовал неожиданный вопрос.
– Разумеется, знаю, но с каких это пор полицейские стали проявлять интерес к живописи?
– Самое обыкновенное любопытство, не более того, – ответил Коста. – Ну и кто же это?
– Караваджо. Это его автопортрет. Он специально изобразил себя на этой картине.
– Зачем?
– В качестве сочувствующего свидетеля, надо полагать.
– И непосредственного участника, – задумчиво добавил Коста, не отрывая взгляда от картины. – Посмотрите на выражение его лица. Он как бы спрашивает самого себя, зачем пишет эту сцену. Почему воспринимает кровь умирающего Матфея как нечто священное, сакраментальное? А самое главное – для чего изображает себя? Думаю, он хотел сказать следующее: мы все причастны к этой трагедии вне зависимости от того, участвовали в ней или нет.
– Неплохое толкование, – удовлетворенно кивнул головой Денни. – Думаю, вы уклонились от своего истинного призвания.
Он снова уселся на диван и взял бутылку с пивом. Ник Коста последовал за ним, теряясь в догадках насчет того, удалось ли ему добиться желаемого результата.
– Вы не совсем обычный молодой человек, – заметил Денни. – Интересно, многие полицейские сейчас заглядывают в церковь?
– Лично я хожу только в те церкви, где есть интересные картины, – ответил Коста. – В моих посещениях нет ничего религиозного.
– Да, вероятно, вы правы, – согласился Денни. – По крайней мере вы имеете право так думать. Честно говоря, я не видел эту картину уже много лет. Знаете, порой просто забываешь о том, что является наиболее важным в жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
Денни тупо воззрился на кончики своих длинных пальцев, какие бывают у прославленных пианистов. Несмотря на все свое внешнее благородство, сейчас он производил впечатление несчастного, разбитого человека.
– Джино Фоссе, – продолжал Ник Коста, – чрезвычайно опасный, коварный, жестокий и совершенно непредсказуемый субъект. Насколько нам известно, он самолично убил четырех человек и подтолкнул к смерти пятого. В настоящий момент он находится на свободе и, возможно, замышляет следующее злодейство. Вы должны понять: мы не можем вести о вас переговоры с правосудием, пока этот мерзавец находится на свободе.
– Опять правосудие?! – возмутился Денни, вскочил на ноги, подошел к письменному столу, выдвинул ящик и достал большую папку, на которой отчетливо виднелись имя Фоссе и печать Ватикана. Ханрахан настороженно следил за каждым его шагом.
– Послушайте меня внимательно, – сказал кардинал, помахивая папкой. – Фоссе работал на меня с юного возраста. Я уволил его только тогда, когда он совсем отбился от рук. В этом досье есть все, что он сделал за свою короткую жизнь, все свидетельства о его персоне. С того самого момента, когда пошел в школу, и до последней недели, когда оказался на службе в госпитале. Словом, здесь все факты из его личной жизни, включая, разумеется, и самые неприглядные. Когда я принимал его на работу, я и понятия не имел о его прошлом. Клянусь! Я только потом навел справки и ужаснулся. Я сам хотел избавиться от этого человека. Церковь должна заботиться о своей репутации. Но при чем здесь правосудие?
Ник Коста жадно смотрел на голубую папку.
– Мы просто предлагаем вам наиболее предпочтительную форму поведения, – примирительно сказал он. – Иначе говоря, мы гарантируем вам безопасность в обмен на этого человека. Будь вы каким-нибудь рабочим из пролетарского поселка Тестикко, вам бы не сделали подобного предложения. Однако, как ни крути, вам все равно придется ответить перед судом за то, что вы совершили.
– И это все? – удивился Денни. – Вы хотите выставить меня перед судом присяжных? Послушай, сынок, что я тебе скажу. Я сам знаю, что я сделал, и хорошо знаю, что сделали другие. Мы все так или иначе рано или поздно предстанем перед судом, но только не перед судом этих глупых и никчемных присяжных.
Ник Коста снова вспомнил инструкции Фальконе.
– Вы хотели угостить меня пивом. Теперь я не возражаю против бутылочки.
Просьба сбила Денни с толку. Он направился в дальний угол комнаты, открыл холодильник и вернулся с двумя бутылками.
– На здоровье. – Он протянул Нику пиво.
– Да уже какое там здоровье, – недовольно поморщился Коста и без промедления вернулся к прежнему разговору. – Этот человек убил много людей и будет продолжать свое мерзкое дело до тех пор, пока мы его не остановим. Как вы можете требовать взамен каких-то уступок? Как вы можете считать себя истинным католиком и торговаться по поводу собственной судьбы, ни в грош не ставя жизнь невинных людей? Или в наше время быть настоящим католиком как раз и означает добиваться эгоистических целей и пренебрегать духовными ценностями?
Ник Коста понимал, что зашел слишком далеко, но игра стоила свеч. Он уже порядком устал от всей той ерунды, которую городил здесь кардинал. А еще больше устал от присутствия Ханрахана. Своим молчанием ирландец подавлял его сознание и мешал нормальному течению делового разговора.
Денни вновь уставился на холеные пальцы.
– Я вижу у вас картину, – сказал Коста, кивнув на противоположную стену. – Интересно, почему вы выбрали именно ее?
Денни посмотрел на репродукцию Караваджо и просветлел лицом, словно забыл о ее существовании и счастлив, что напомнили о ней.
– Это весточка из былых времен, – пояснил он и отвернулся, явно не желая развивать тему.
А Ник Коста продолжат смотреть на репродукцию и размышлял над тем, стоит ли пойти на риск. Впрочем, другого выхода он не видел. Репродукция была отменного качества и даже по размеру почти не уступала подлиннику. На первом плане находилась полуобнаженная фигура убийцы с длинной саблей в руке, ярко освещенная тем же благодатным светом, что и умирающий в луже ярко-красной крови Матфей. А чуть поодаль были изображены обезумевшие от страха люди, они разбегались в разные стороны. За всем этим наблюдало лицо, полуприкрытое древесной тенью. Оно выделялось не только острым, преисполненным любопытства взглядом, но и до боли знакомыми чертами. Ник знал это лицо с тех самых пор, как отец впервые рассказал ему, мальчишке, эту жуткую историю.
– Можно мне спросить вас кое о чем? – Коста встал и подошел к репродукции. – Вы знаете, кто изображен здесь, в тени? – Он показал на обрамленное густой бородой лицо с проницательными глазами.
Денни удивленно хмыкнул, но, похоже, его порадовал неожиданный вопрос.
– Разумеется, знаю, но с каких это пор полицейские стали проявлять интерес к живописи?
– Самое обыкновенное любопытство, не более того, – ответил Коста. – Ну и кто же это?
– Караваджо. Это его автопортрет. Он специально изобразил себя на этой картине.
– Зачем?
– В качестве сочувствующего свидетеля, надо полагать.
– И непосредственного участника, – задумчиво добавил Коста, не отрывая взгляда от картины. – Посмотрите на выражение его лица. Он как бы спрашивает самого себя, зачем пишет эту сцену. Почему воспринимает кровь умирающего Матфея как нечто священное, сакраментальное? А самое главное – для чего изображает себя? Думаю, он хотел сказать следующее: мы все причастны к этой трагедии вне зависимости от того, участвовали в ней или нет.
– Неплохое толкование, – удовлетворенно кивнул головой Денни. – Думаю, вы уклонились от своего истинного призвания.
Он снова уселся на диван и взял бутылку с пивом. Ник Коста последовал за ним, теряясь в догадках насчет того, удалось ли ему добиться желаемого результата.
– Вы не совсем обычный молодой человек, – заметил Денни. – Интересно, многие полицейские сейчас заглядывают в церковь?
– Лично я хожу только в те церкви, где есть интересные картины, – ответил Коста. – В моих посещениях нет ничего религиозного.
– Да, вероятно, вы правы, – согласился Денни. – По крайней мере вы имеете право так думать. Честно говоря, я не видел эту картину уже много лет. Знаете, порой просто забываешь о том, что является наиболее важным в жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116