передовые застрельщики готовились к вылазке, а сам Тимош деятельно распоряжался всеми этими приготовлениями. Господарша тоже встала до свету. В долгие темные осенние ночи ей совсем не спалось, все казалось, что неприятель нападет врасплох, и она рада была рассвету. С утра до вечера она была постоянно на ногах: раздавала провиант, сама следила, чтобы каждый получил должное, a когда оставалось время, ходила по городу, навещала и утешала больных и раненых. С болью в сердце видела она, что провизия все уменьшается, что больных все прибывает, что силы войска истощаются в бесплодной борьбе. Сегодня у нее как-то особенно тяжело было на сердце; она с нетерпением ждала Тимоша и полковников к утреннему завтраку и с беспокойством поглядывала в сторону казацкого лагеря.
С некоторых пор положение осажденных стало особенно трудным; неприятель перенял воду, проведенную от реки Серета, так что им пришлось довольствоваться вредной, вонючей водой колодцев. Со вздохом осмотрела господарша незатейливые кушанья, приготовленные поваром на княжеской кухне. Мясо они могли есть только очень редко; на завтрак им приходилось, как простым крестьянам, довольствоваться мамалыгой, даже без приправ, просто с солью, и запивать это простое кушанье вонючей водой с небольшим количеством вина.
Наконец обычные посетители замка показались вдали; господарша со стесненным сердцем вышла к ним навстречу. Пан Доброшевский, всюду сопровождавший Тимоша в качестве его секретаря, с вытянутой физиономией шагал позади всех рядом с Кутнарским. Приятели давно помирились, а общее несчастие сблизило их, кажется, еще более.
Тимош горячо о чем-то рассуждал с Федоренком.
– Что нового? – спросила господарша.
– Худо старое, да не лучше и новое, – отвечал Федоренко.
– Что такое? – с беспокойством спросила господарша.
– Ляшского полку прибыло! – отвечал казак. – Князь Вишневецкий приехал сюда с отрядом. Сейчас вернулся один из наших разведчиков.
– То-то у них было сегодня ночью такое пированье!
Поотставшие паны приятели оживленно о чем-то спорили.
– Я же говорю пану, – тихо утверждал Кутнарский, – что теперь наше дело плохо. Висеть нам с паном на веревочке; князь Дмитрий не простит пану, что он служил казаку. Да и мне попадет.
– Отчего это пан полагает, что князь Дмитрий победит? – горячо возражал Дорошевский. – Мы можем продержаться месяц, а тогда придут татары, и наше дело будет выиграно.
– Пан наивен, как младенец, – с сердцем возразил Кутнарский. – Неужели пан думает, что князь Дмитрий для того приехал, чтобы ждать целый месяц, пока придут татары. Он будет искать случая отомстить своему счастливому сопернику, и да попомнит пан мое слово: он найдет этот случай.
В голосе Кутнарского звучало столько злорадства, что пан Доброшевский невольно исподлобья взглянул на него.
– Мне кажется, – угрюмо сказал он, – пан был бы очень доволен, если б этот случай представился.
– А почему бы нет? – быстро проговорил Кутнарский. – Не особенное удовольствие сидеть в этой клетке, и из-за кого? Из-за вздорной бабы и из-за грубого казака. Да если бы я только нашел какую-нибудь возможность, я сейчас бы убежал.
– Пан не шутит? – угрюмо спросил Доброшевский и приподнял брови, что у него всегда означало высшую степень волнения.
– Нисколько...
– Так я же имею сказать пану, что пан... – тут Доброшевский остановился, махнул рукою и проговорил:
– Э! Да все равно!
Разговор прекратился, так как пан Доброшевский догнал остальную компанию, а Кутнарский немного поотстал и подозвал к себе черномазого мальчишку, бегавшего по двору в качестве не то поваренка, не то рассыльного.
– Иохель! – тихо сказал он ему, сунув в руку клочок бумаги. – Сейчас беги к Янкелю и скажи, что это надо передать по адресу. Чтобы он разорвался, а передал, – прибавил он выразительно.
Не успели еще окончить завтрак, как явился казак с известием, что из польского лагеря прибыл парламентер. Все поспешили на вал. Впустить его в крепость или не впустить? – советовался Тимош с Федоренком и господаршей.
– Не пускай, батько, лучше съехаться за крепостным валом. Зачем ему видеть, что у нас делается.
– Спросим сперва, что ему нужно, – предложила господарша.
Парламентера подпустили к валу и спросили, зачем он приехал.
– С письмом от его королевской милости, – был ответ.
– Королевский посол! – пронеслось между казаками.
Королевского посла надо было принять с подобающей почестью.
Посла со всеми предосторожностями ввели в замок. Господарша наскоро облачилась в княжеские одежды и торжественно приняла его в большом зале замка с короной на голове, сидя на высоком кресле, заменявшем трон.
Посол отрекомендовался ей паном Маховским и передал грамоту короля.
Господарша прочла грамоту; на лице ее появилось выражение гордого презрения и гнева. Она поднялась с кресла и сказала послу:
– Его величество король польский приказывает мне сдать замок, но он забыл, что Молдавия никогда не была ему подвластна. Можно приказывать только своим вассалам.
– Его величество не приказывает вашей светлости, но советует, – заметил Маховский. – Он чувствует сострадание к тяжелому положению вашей светлости и осажденных и указывает на единственный возможный исход.
– Поблагодарите его величество за сострадание, – с иронией отвечала господарша, – но мы в нем не нуждаемся; мы продержались два месяца, продержимся и еще два, если то будет необходимо. Гетман уже близко; татарские войска тоже на полпути, и нам странно, что его величество считает нас такими малодушными.
Пан Маховский собирался возражать.
– Проводите посла, аудиенция кончена! – приказала господарша, обращаясь к окружавшей ее свите.
Не дав послу даже откланяться, господарша покинула зал и удалилась во внутренние покои.
Переговоры с послом отняли время, предназначенное для вылазки, ее отложили до следующего дня.
Пан Доброшевский внимательно следил за своим приятелем и видел, как вечером к нему подбежал какой-то черномазый мальчишка с клочком бумажки.
Пан Кутнарский быстро пробежал глазами написанное на клочке, затем высек огня и старательно сжег бумагу. Все это происходило шагах в двадцати от пана Доброшевского, следившего из-за угла. «Плохо дело, – подумал про себя Доброшевский, – он что-нибудь затевает».
На следующую ночь состоялась вылазка. Тихо, неслышно, как кошки, крались казаки, перелезая через вал, пробираясь во рву между густым кустарником и ползком извиваясь в густой траве. Немного поодаль, по самому краю оврага, тихо ползли две тени одна за другой, причем ползший впереди постоянно удалялся от общей линии, а следовавший за ним старался, по-видимому, не быть замеченным первым и держался от него шагах в тридцати.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51