А я продолжала читать все тот же отрывок в десятый или, может быть, в двадцатый раз.
…Недолго пребывала Мадлен в том состоянии, обрести которое стремилась веками: красота ее стала исчезать, плоть разрушаться.
— Быстрее! — крикнул священник. — Теперь быстрее! — Не зная, чего он хотел от меня, я могла лишь повторять его действия. Он подтащил один из мешков поближе к голове Мадлен, я подтянула второй к противоположному концу гроба. Я возобновила было чтение, но священник остановил меня взмахом руки. — Дело сделано, — сказал он. Значит, заклинание подействовало. А может быть, церковное проклятие утратило свою силу… Но отец Луи молчал. Его глаза были устремлены на Мадлен, чье недолгое оживление сменилось смертным тленом. И вновь я могла лишь повторять то, что делал священник: брала горсти земли и бросала их в могилу, где как живая лежала Мадлен; на ее лице, в ее широко открытых глазах все еще можно было различить улыбку. — Только правой рукой! — сказал мне отец Луи. — Пользуйся только правой рукой, той, которую благословила луна. Погружай ее в землю сжатой в кулак, раскрывай ладонь, а потом сжимай снова. Набирай землю и разбрасывай, разбрасывай над ней… И старайся делать это одинаково, совершенно одинаково каждый раз. — Сам-то он, как я заметила, вовсе не придерживался этого правила: работал торопливо, обеими руками, покрывая верхнюю часть тела Мадлен землей так быстро, как мог. Но я все делала так, как он велел.
Хотя движения священника немного замедлились, я работала все так же. Двадцать, тридцать, сорок раз я опускала кулак, вытаскивала его и разбрасывала землю над телом… девушки, суккуба, призрака, доброго духа… над телом Мадлен. Рука болела. И я, и инкуб молчали. Я гадала, могла ли Мадлен говорить. Полагаю, что да, могла. Наверно, она молчала, потому что у нее не было слов, кроме «прощай», а этого она говорить не хотела.
По-видимому, я сделала все, чего от меня ожидали, если речь идет о луне и ритуале чтения задом наперед. Теперь я знала наверняка, что исполнила свою миссию. От меня больше ничего не требовалось: я стала простой свидетельницей происходящего.
Отец Луи опорожнил свой мешок первым, я — вскоре после него, работая одной рукой, той, которую «благословила луна». Мадлен, еще полностью сохранявшая свою телесность, покрыта слоем освященной земли. Во время этого колдовского погребения все мое внимание было сосредоточено на нижней части тела Мадлен, на ее ногах. В этом мне повезло: я никогда не смогла бы проделать то же, что отец Луи, — закрыть освященной землей широко открытые глаза Мадлен, ее блаженную улыбку. Она не моргала, когда земля падала на ее лицо. Я с трудом сдержалась, чтобы не отвести взгляд, так потрясла меня ее готовность принять эту землю. И тогда отец Луи произнес последние слова прощания: «Sit tibi terra levis , моя Мадлен». Он повторял их снова и снова, каждый раз, когда осыпал ее лицо горстью освященной церковью земли.
— Да будет земля тебе пухом, — говорил он вновь и вновь. — Да будет земля тебе пухом.
И вот Мадлен уже вся покрыта землей. Тогда я подумала: все кончено — сейчас мы вернем на место крышку гроба, возможно, свершим еще один обряд, каким-то непостижимым образом попрощаемся с ней. Но нет.
Как описать то, что произошло дальше? Поймите, у меня не так много времени: я слышу, как наверху таскают взад-вперед дорожные сундуки, капитан выкрикивает команды, все готовятся к заходу корабля в порт не позднее чем через час. (Ричмонд — наш порт назначения, Ричмонд, в штате Виргиния…) Что ж, я опишу необычный конец этой истории обычными словами.
Я увидела, что Мадлен задвигалась под своим земляным одеялом. Пока мы засыпали ее освященной землей, она не мигая смотрела на нас, вернее, на священника. Уже не в позе зародыша в утробе матери, а на спине; она лежала совершенно неподвижно все то время, что мы работали. Но теперь она, казалось… вновь свертывалась в утробный завиток. Медленно и очень изящно… подобно тому как течет вода, неторопливо разгорается огонь, дует ветер… И вот она уже лежит, свернувшись, словно в чреве матери. В этот миг я поняла, что мы достигли своей цели. А так как положение, которое она приняла, красноречиво свидетельствует о бессмертии, я не перестаю размышлять: а что если Мадлен вновь обретет жизнь в каком-нибудь ином обличье? Я и сейчас думаю об этом. И если она действительно… живет , надеюсь, что живет мирно и безмятежно.
Если бы мы тогда сразу же вернули крышку гроба на место… Но нет. Мы по-прежнему молча сидели по краям могилы. Наконец священник дотронулся правой рукой до Мадлен: она лежала лицом к нему, свернувшись на левом боку. Я удивилась, увидев, что он внезапно отшатнулся, но удивление сменилось отвращением, когда поняла, что он вовсе не убрал свою руку. Нет, это предплечье Мадлен отпало от плеча, а кисть — от запястья. Отец Луи так и сидел, держа ее руку, быстро распадающуюся на множество маленьких косточек, в своей, сложенной пригоршней.
И тогда я увидела, что волосы Мадлен становятся все длиннее, превращаясь в темную спутанную массу, как тогда, когда мы выкопали гроб. Пряди волос, подобно червям, извивались в земле, почти закрыв лицо Мадлен, и лучше бы уж они совсем скрыли ее некогда красивое лицо, черты которого теперь быстро стирались, ведь то, что я увидела… Скажу сразу и напрямик: я увидела, как отливающее жемчугом желе ее глаз потекло струйками вниз по щекам, коричневые радужные оболочки напоминали растекшиеся яичные желтки. Струйка из правого глаза захватила на своем пути плоть ее носа, оставив на его месте лишь впадину с зазубренными краями. Щеки и губы отпали. Ногти на ногах росли так же быстро, как волосы, они походили на серебристо-голубые черепки разбившейся луны, которые врастали в мягкую плоть ног, пока и та не отвалилась.
Плоть. Кость. Плоть и кость.
Да, я видела под этим тонким слоем кладбищенской земли, как разлагается тело Мадлен, как плоть отпадает от кости, подобно тушеному мясу. Отвалились груди, потом плоть бедер, и она осела на левую сторону: казалось, что свернувшийся в клубок труп никак не может поудобнее устроиться, ерзая по обрывкам алого атласа, оставшегося от обивки гроба. Распался бочкообразный изгиб ребер. А что же внутренности? Они обратились в прах, едва отличимый от темной земли, принесенной с кладбища. Кровь? Ее не было.
И Мадлен больше не было. Отец Луи рассыпал то, что оставалось в его сложенных горстями ладонях: кости рук Мадлен белыми звездами упали в темную землю, а священник закрыл черными от праха пальцами свое залитое слезами лицо. Я дотронулась до его холодного вздрагивающего плеча, пытаясь найти слова утешения, но ничего не могла придумать. Вскоре он поднял голову и посмотрел на меня. Слизнул землю с губ, изогнувшихся в улыбке, которая показалась мне неестественной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183