— Я надеюсь, — прошептала она, — «что вы не верите в это. Да, я любила вас… до потери разума от ревности в день вашей свадьбы.
— И если бы я женился на тебе, ты была бы самая верная из императриц. Однако ты познакомилась с Язоном Бофором! Скажи мне, Марианна, можешь ли ты точно установить момент, когда ты заметила, что любишь его?
— Я не знаю. Это так неопределенно… Такое не случается сразу. Хотя… мне кажется, что я почувствовала это… на балу в австрийском посольстве!
Император покачал головой.
— Когда ты увидела его рядом с другой. Когда ты узнала, что он женат, значит, потерян для тебя. Это именно то, что я думал…
— Что вы хотите сказать?
Он коротко улыбнулся ей улыбкой, вернувшей ему его двадцать лет, и с большой нежностью обнял ее за плечи и привлек к себе.
— Ты — как все дети, Марианна. Они всегда желают того, чем не владеют, и чем трудней цель, тем больше желание. Из-за какого-нибудь пустяка они пренебрегают самыми красивыми, иногда очень дорогими игрушками и украшениями. И чтобы добраться до отражения звезды, сверкающего в глубоком колодце, они готовы рисковать жизнью. Ты похожа на них… Ты готова оставить землю ради отражения в воде, ради чего-то, чем ты никогда не овладеешь и что уничтожит тебя.
Она запротестовала, но не так пылко, как недавно.
— Он тоже… он любит меня.
— Ты сказала это тише, потому что не совсем уверена в этом, и ты права… Что он особенно любит, так это собственное изображение, которое он видит в твоих глазах. О, конечно, он по-своему может любить тебя. Ты достаточно красива для этого. Но признай, что он явил тебе плохие доказательства своих чувств. Поверь мне, Марианна, оставь эту идею. Откажись от этой пагубной любви… Ты должна перестать жить несвойственной тебе жизнью. Жить ради одного, забывая о другом…
— Я не могу! Я не могу!
Он ничего не ответил и отпустил ее, тогда как слезы засверкали на глазах молодой женщины. Он быстро подошел к стене, снял недавно укрепленный им портрет и подал его ей.
— Смотри! Вот мой сын. Этот портрет, написанный Жераром, привез мне из Парижа накануне вступления в Москву Боссэ. У меня нет более драгоценного сокровища… Посмотри, как он красив!
— Очень красив, сир!
С непонятным отчаянием она смотрела сквозь слезы на изображение великолепного белокурого малыша со взглядом уже серьезным, несмотря на едва укрывавший его муслин и гирлянды роз. Голос Императора стал более проникновенным, доверительным, но и более настойчивым.
— У тебя тоже есть сын. И ты сказала, что он превосходный. Ты утверждаешь, что не можешь разлюбить Бофора, но разве так легко не любить своего сына, Марианна? Ты прекрасно знаешь, что нет! Если ты упорствуешь в безумных поисках невозможного счастья, преследуя человека женатого, — не забывай этого, ибо сеньора Бофор существует, даже если вы решили забыть о ней, — да, так если ты упорствуешь, наступит день, когда желание вновь обрести своего ребенка станет невыносимым, даже и особенно если у тебя будут другие, потому что ты не изведаешь его любви.
Неспособная больше вынести это, она выронила из рук портрет и навзничь рухнула на диван, сотрясаясь от конвульсивных рыданий. Она едва расслышала голос Императора, который прошептал:
— Плачь! Тебе это необходимо… Оставайся здесь, я скоро приду!
Некоторое время она проливала слезы, даже не отдавая себе отчета — почему? Она не могла определить, кем вызвано это отчаяние, принесшее ей такую боль: мужчиной, которого она упорно обожала, или ребенком, о котором ей так неожиданно напомнили…
В конце концов она почувствовала, что ее приподняли и чья-то заботливая рука провела по ее лицу смоченной в одеколоне салфеткой, из-за чего она чихнула.
Открыв глаза, она узнала Констана, который склонился над нею с таким беспокойством и сочувствием, что, несмотря на ее горе, она улыбнулась ему.
— Уже так давно вы не дарили мне ваши заботы, мой дорогой Констан.
— Действительно, госпожа княгиня. Я часто жалел об этом. Вы чувствуете себя лучше? Я приготовил еще немного кофе…
Она охотно приняла чашку горячего напитка, залпом выпила и сразу почувствовала облегчение. Оглянувшись и увидев, что, кроме верного слуги, в комнате никого нет, она спросила:
— А где Император?
— В соседней комнате, где он устроил свой кабинет. Говорят, что вспыхнули новые пожары вдоль реки, которую называют Яуза, совсем рядом с дворцом… Балахова, где Неаполитанский король разместил штаб…
Она сейчас же вскочила и подбежала к окнам, но они не выходили на нужное направление. Виднелся только легкий дым в восточной стороне.
— Я говорила ему, что это начнется, — сказала она нервно. — Возможно, новые пожары заставят его решиться эвакуироваться…
Это меня сильно удивило бы, — заметил Констан. — Эвакуироваться? Его Величество не знает этого слова. Так же, как и слова «отступление». Он даже не знает, что это значит. Какова бы ни была опасность. Погодите, сударыня, взгляните на этот сафьян, — добавил он, показывая молодой женщине большой зеленый портфель, который он достал из дорожного кофра, — вы видите этот тисненный золотом венок?
Она сделала знак, что да. Тогда, с нежностью проводя пальцем по вдавленному в кожу рисунку, Констан вздохнул.
— Этот венок воспроизводит тот, который в Нотр-Дам в день коронации он сам возложил себе на голову. Обратите внимание на рисунок листьев. Они заострены, как стрелы наших древних лучников, и, как и они, всегда устремлены вперед, никогда не пятясь…
— Но они могут быть уничтожены! Что станет с ними среди огня, с вашими лаврами, мой бедный Констан?
— Ореол, госпожа княгиня, более сияющий, чем ореол мученика. Огненный венок в некотором роде…
Быстрые шаги возвращавшегося Императора оборвали его речь, и он отступил в глубь комнаты, тогда как появился Наполеон. На этот раз он был мрачен, и его нахмуренные брови слились в одну линию, под которой глаза приобрели оттенок стали.
Подумав, что она будет лишней, Марианна хотела сделать реверанс.
— С разрешения Вашего Величества…
Он посмотрел на нее с враждебным видом.
— Воздержитесь от реверанса, княгиня. Не может быть и речи, чтобы вы уехали. Я хочу, чтобы вы остались здесь. Напоминаю вам о вашем недавнем ранении. Я не могу позволить себе отпустить вас бродить по неизвестным дорогам, подвергаясь любым опасностям войны.
— Но, сир… это же невозможно!
— Почему? Из-за ваших… предсказаний? Вы боитесь?
Она слегка пожала плечами, скорей от усталости, чем от непочтительности.
— Ваше Величество хорошо знает, что нет! Но я оставила на галерее моего юного кучера, а во дворце Ростопчина — старых друзей, которые ждут меня и, наверное, тоже уже волнуются…
— Глупости! Со мной вам ничто не угрожает, насколько мне известно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105