Не просите, чтобы я вернул ей еще и военный корабль. Этот бриг — отличная боевая единица. Наши моряки используют его лучшим образом…
— Ваши моряки? Действительно, господин герцог, возникает вопрос, осталось ли в вас хоть что-нибудь от француза? Если бы ваши предки могли услышать вас, они перевернулись бы в гробах.
Неспособная больше сдерживаться, она дала волю негодованию и выразилась с таким явным, таким ледяным презрением, что губернатор побледнел.
— Вы не имеете права говорить так! — закричал он пронзительным голосом, обязательным спутником гнева. — Россия — верный друг. Она приютила меня, когда Франция закрыла передо мной все двери, а в настоящий момент она собирает все силы для борьбы с узурпатором, с человеком, который для удовлетворения своего ненасытного честолюбия не поколебался предать Европу огню и мечу… Это ради освобождения Франции от ее мучителя она собирается пролить кровь.
Чтобы освободить Францию, которая никогда не просила оказать ей подобную услугу. И если то, что говорят в городе, правда, вы, герцог де Ришелье, отправитесь завтра во главе иноплеменников…
— …чтобы сразиться с Наполеоном! Да, я это сделаю! И с какой радостью!
Наступило короткое молчание, которое соперники использовали, чтобы перевести дыхание. Марианна с мечущими молнии глазами еле сдерживалась, но даже с риском для жизни она помешает этому человеку вступить в бой с ее соплеменниками, защищая царя.
— Вы хотите сразиться с ним? Хорошо! А вы подумали о том, что, сражаясь с ним, вы прольете кровь других людей, ваших братьев по крови, соотечественников, пэров Франции, наконец.
— Пэры Франции? Сброд, вынесенный грязной волной революции и плохо отмытый для громких титулов? Полноте, сударыня!
— Я сказала: равных вам! Не тех, что именуются Ней, Ожеро, Мюрат или Даву, но подлинных: Сегюр, Кольбер, Монтескье, Кастелан или д'Абувиль… если только ими не окажутся Понятовский или Радзивилл! Ибо и с этими людьми вы встретитесь лицом к лицу, когда с саблей в руке возглавите ваших полудиких татар!
— Замолчите! Я должен помочь друзьям…
— Лучше сказать: вашим новым друзьям. Ну, хорошо, отправляйтесь туда, господин герцог, но все-таки остерегайтесь оказать царю плохую услугу.
— Плохую услугу? Что вы имеете в виду?
Марианна улыбнулась, удовлетворенная огоньком беспокойства, вспыхнувшим в глазах губернатора. Ее удары — она это поняла — оказались более чувствительными, чем она смела надеяться. И теперь ей пришла в голову дьявольская идея, разрушительную силу которой она сейчас испытает и проверит ее ценность.
— Так, пустяки. Ничего, во всяком случае, в чем я не была бы уверена. Но я прошу вас, успокойтесь! И особенно простите меня, если я только что показалась вам грубой. Видите ли… я испытываю к вам глубокую симпатию… одну из тех внезапных привязанностей, которые не поддаются отчету, и ни за что в мире я не хочу, чтобы вы однажды пожалели о слишком большой душевной щедрости. Вы проявили ко мне такую доброту… И я сделаю все, чтобы помешать вам попасть в западню, даже если из-за этого вы обвините меня в симпатии к Бонапарту. Дело, конечно, не в нем. Ришелье сразу присмирел.
— Я не сомневаюсь в этом, дорогая княгиня. И я верю в вашу дружбу. Также во имя этой дружбы я умоляю вас говорить! Если вы смогли узнать что-то важное для меня, надо сказать мне, в чем дело.
Она пронзила его взглядом, глубоко вздохнула и пожала плечами.
— Вы правы. В этот час щепетильность ни к чему. Тогда слушайте: я приехала, вы это знаете, из Константинополя. Там я подружилась с княгиней Морузи, вдовой бывшего господаря Валахии, и это от нее я узнала то, что не решусь назвать предостережением. Когда она говорила мне об этом, я воспринимала ее слова как безобидную сплетню…
— Говорите, говорите! У этой дамы нет репутации сплетницы.
— Хорошо. В таком случае я иду прямо к цели. Уверены ли вы в тех полках, которые сейчас высадились? Ведь их послал вам князь Чичагов, не так ли?
— Действительно… но я не вижу…
— Сейчас увидите! По-моему, не прошло еще десяти лет, как Грузия покорилась России? Большинство населения смирилось, но не все население. Что касается князя Чичагова, то, судя по тому, что мне о нем говорили, он без труда обнаружил, что их Тифлис очень далеко от Санкт-Петербурга и его губернаторская власть очень похожа на вице-королевскую. От этого слова до королевства не так уж далеко, мой дорогой герцог, и, требуя войска у князя, вы дали ему удобный способ избавиться от мешающих ему нежелательных элементов. Будьте уверены, что отсутствие этих двух полков не нанесет ему большой ущерб… Что касается того, как они поведут себя в бою, рука об руку с московитами, которых они ненавидят… Но я вам уже сказала: я ни в чем не уверена. Вполне возможно, что это салонные сплетни, а князя Чичагова просто оклеветали…
— Но может быть так, что это правда…
Герцог рухнул в кресло и с мрачным видом стал покусывать свой кулак. Марианна посмотрела на дело своих рук. Этот человек, безусловно, обладал организаторским гением. Великий колонизатор и, может быть, великий дипломат, но вместе с тем очень раздражительный, беспокойный, и именно с этих сторон он оказался более уязвимым, чем она могла надеяться.
Уставившись в одну точку, Ришелье, казалось, совершенно забыл о ней. Она не знала, что ей предпринять: ведь в ее платье спрятан и жжет ей тело приказ об освобождении. Теперь ей хотелось поскорей покинуть этот дворец, бежать в крепость… Однако что-то толкало ее к тому письму, слегка колеблющемуся, словно поддразнивая ее, под неизвестно откуда проникающим в эту глухо закрытую комнату сквозняком.
Но когда молчание показалось уже вечностью, Марианна не выдержала и кашлянула.
— Господин герцог, — сказала она тихо, — я сожалею, что нарушаю ваши размышления, но могу ли я просить вас проводить меня? Уже поздно и…
Она не закончила фразу. Он уже вскочил и, как человек заблудившийся, растерявшийся, испытывающий большой страх и горе, бросился к ней, выглядевшей в полутьме комнаты каким-то неземным видением.
— Не покидайте меня! — У него перехватило дыхание. — Не оставляйте меня одного теперь… Я не хочу страдать от одиночества сегодня ночью…
— Но почему? Что я сказала особенного, что нагнало на вас такой страх?.. Ибо вы испугались…
— Да, я испугался. Но не за себя. Я испугался того, что собирался сделать. Без вас… без сделанного вами предупреждения могла быть измена, непоправимая катастрофа, даже… угроза смерти самому Александру. Человеку, которому я обязан всем. Тому, кто называет меня другом…
— Вы хотите сказать, что… не уедете?
— Вот именно. Я остаюсь! Грузинские полки вернутся обратно. Только татарские части, которые подготовил я и в которых уверен, отправятся в путь на Киев… А я останусь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
— Ваши моряки? Действительно, господин герцог, возникает вопрос, осталось ли в вас хоть что-нибудь от француза? Если бы ваши предки могли услышать вас, они перевернулись бы в гробах.
Неспособная больше сдерживаться, она дала волю негодованию и выразилась с таким явным, таким ледяным презрением, что губернатор побледнел.
— Вы не имеете права говорить так! — закричал он пронзительным голосом, обязательным спутником гнева. — Россия — верный друг. Она приютила меня, когда Франция закрыла передо мной все двери, а в настоящий момент она собирает все силы для борьбы с узурпатором, с человеком, который для удовлетворения своего ненасытного честолюбия не поколебался предать Европу огню и мечу… Это ради освобождения Франции от ее мучителя она собирается пролить кровь.
Чтобы освободить Францию, которая никогда не просила оказать ей подобную услугу. И если то, что говорят в городе, правда, вы, герцог де Ришелье, отправитесь завтра во главе иноплеменников…
— …чтобы сразиться с Наполеоном! Да, я это сделаю! И с какой радостью!
Наступило короткое молчание, которое соперники использовали, чтобы перевести дыхание. Марианна с мечущими молнии глазами еле сдерживалась, но даже с риском для жизни она помешает этому человеку вступить в бой с ее соплеменниками, защищая царя.
— Вы хотите сразиться с ним? Хорошо! А вы подумали о том, что, сражаясь с ним, вы прольете кровь других людей, ваших братьев по крови, соотечественников, пэров Франции, наконец.
— Пэры Франции? Сброд, вынесенный грязной волной революции и плохо отмытый для громких титулов? Полноте, сударыня!
— Я сказала: равных вам! Не тех, что именуются Ней, Ожеро, Мюрат или Даву, но подлинных: Сегюр, Кольбер, Монтескье, Кастелан или д'Абувиль… если только ими не окажутся Понятовский или Радзивилл! Ибо и с этими людьми вы встретитесь лицом к лицу, когда с саблей в руке возглавите ваших полудиких татар!
— Замолчите! Я должен помочь друзьям…
— Лучше сказать: вашим новым друзьям. Ну, хорошо, отправляйтесь туда, господин герцог, но все-таки остерегайтесь оказать царю плохую услугу.
— Плохую услугу? Что вы имеете в виду?
Марианна улыбнулась, удовлетворенная огоньком беспокойства, вспыхнувшим в глазах губернатора. Ее удары — она это поняла — оказались более чувствительными, чем она смела надеяться. И теперь ей пришла в голову дьявольская идея, разрушительную силу которой она сейчас испытает и проверит ее ценность.
— Так, пустяки. Ничего, во всяком случае, в чем я не была бы уверена. Но я прошу вас, успокойтесь! И особенно простите меня, если я только что показалась вам грубой. Видите ли… я испытываю к вам глубокую симпатию… одну из тех внезапных привязанностей, которые не поддаются отчету, и ни за что в мире я не хочу, чтобы вы однажды пожалели о слишком большой душевной щедрости. Вы проявили ко мне такую доброту… И я сделаю все, чтобы помешать вам попасть в западню, даже если из-за этого вы обвините меня в симпатии к Бонапарту. Дело, конечно, не в нем. Ришелье сразу присмирел.
— Я не сомневаюсь в этом, дорогая княгиня. И я верю в вашу дружбу. Также во имя этой дружбы я умоляю вас говорить! Если вы смогли узнать что-то важное для меня, надо сказать мне, в чем дело.
Она пронзила его взглядом, глубоко вздохнула и пожала плечами.
— Вы правы. В этот час щепетильность ни к чему. Тогда слушайте: я приехала, вы это знаете, из Константинополя. Там я подружилась с княгиней Морузи, вдовой бывшего господаря Валахии, и это от нее я узнала то, что не решусь назвать предостережением. Когда она говорила мне об этом, я воспринимала ее слова как безобидную сплетню…
— Говорите, говорите! У этой дамы нет репутации сплетницы.
— Хорошо. В таком случае я иду прямо к цели. Уверены ли вы в тех полках, которые сейчас высадились? Ведь их послал вам князь Чичагов, не так ли?
— Действительно… но я не вижу…
— Сейчас увидите! По-моему, не прошло еще десяти лет, как Грузия покорилась России? Большинство населения смирилось, но не все население. Что касается князя Чичагова, то, судя по тому, что мне о нем говорили, он без труда обнаружил, что их Тифлис очень далеко от Санкт-Петербурга и его губернаторская власть очень похожа на вице-королевскую. От этого слова до королевства не так уж далеко, мой дорогой герцог, и, требуя войска у князя, вы дали ему удобный способ избавиться от мешающих ему нежелательных элементов. Будьте уверены, что отсутствие этих двух полков не нанесет ему большой ущерб… Что касается того, как они поведут себя в бою, рука об руку с московитами, которых они ненавидят… Но я вам уже сказала: я ни в чем не уверена. Вполне возможно, что это салонные сплетни, а князя Чичагова просто оклеветали…
— Но может быть так, что это правда…
Герцог рухнул в кресло и с мрачным видом стал покусывать свой кулак. Марианна посмотрела на дело своих рук. Этот человек, безусловно, обладал организаторским гением. Великий колонизатор и, может быть, великий дипломат, но вместе с тем очень раздражительный, беспокойный, и именно с этих сторон он оказался более уязвимым, чем она могла надеяться.
Уставившись в одну точку, Ришелье, казалось, совершенно забыл о ней. Она не знала, что ей предпринять: ведь в ее платье спрятан и жжет ей тело приказ об освобождении. Теперь ей хотелось поскорей покинуть этот дворец, бежать в крепость… Однако что-то толкало ее к тому письму, слегка колеблющемуся, словно поддразнивая ее, под неизвестно откуда проникающим в эту глухо закрытую комнату сквозняком.
Но когда молчание показалось уже вечностью, Марианна не выдержала и кашлянула.
— Господин герцог, — сказала она тихо, — я сожалею, что нарушаю ваши размышления, но могу ли я просить вас проводить меня? Уже поздно и…
Она не закончила фразу. Он уже вскочил и, как человек заблудившийся, растерявшийся, испытывающий большой страх и горе, бросился к ней, выглядевшей в полутьме комнаты каким-то неземным видением.
— Не покидайте меня! — У него перехватило дыхание. — Не оставляйте меня одного теперь… Я не хочу страдать от одиночества сегодня ночью…
— Но почему? Что я сказала особенного, что нагнало на вас такой страх?.. Ибо вы испугались…
— Да, я испугался. Но не за себя. Я испугался того, что собирался сделать. Без вас… без сделанного вами предупреждения могла быть измена, непоправимая катастрофа, даже… угроза смерти самому Александру. Человеку, которому я обязан всем. Тому, кто называет меня другом…
— Вы хотите сказать, что… не уедете?
— Вот именно. Я остаюсь! Грузинские полки вернутся обратно. Только татарские части, которые подготовил я и в которых уверен, отправятся в путь на Киев… А я останусь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105