Ни слова не говоря, она помогла ему стянуть промокшие грязные ботинки, угостила супом, предложила ветчину, сыр и сливовое варенье. Он не без аппетита все это съел, и при этом выражение его печальных глаз не изменилось. По этому-то он показался ей похожим на изголодавшуюся собаку. Затем она пристроила его в кресле рядом с камином, а сама взялась за вязание.
В глубине души ее жгло желание расспросить гостя, но, как настоящая нормандка, она умела ждать, а также ценить и наслаждаться редкими мгновениями взаимопроникающей теплоты и обоюдного расположения. За окном бушевал ураган, буря усиливалась ледяными порывами ветра, такая непогода нечасто случалась в Котантене. Могли замерзнуть фруктовые деревья, и это было бы катастрофой. К тому же море разбушевалось, и кто знает, сколько людей и кораблей было поглощено им или выброшено на берег?
Вот так, заняв свои мысли внешними проблемами, старая дева пыталась совладать со своим любопытством. И в это время она увидела, как две огромные слезы покатились по щекам Потантена и затерялись в его черных усах, которые когда-то придавали его лицу довольно высокомерное выражение, а сейчас уголки их свешивались по краям рта уныло и обескураженно. Он сейчас был похож не на великого монгольского хана, но на бедного и несчастного старика.
Эти две горькие слезы человека, который всегда умел держать себя в руках и придирчиво относился к своему внешнему виду, свидетельствовали о том, что он теряет контроль над собой. Именно это и потрясло мудрую и проницательную старушку. Она отложила в сторону свое вязанье, приблизилась к гостю и бережно взяла его за руки:
– Становится прохладно. Выпейте… А потом расскажите мне все.
Потантен со вздохом выпил одним глотком напиток с добавленной яблочной водкой, чтобы восстановить свои силы и придать себе мужества. Он в самом деле почувствовал себя лучше, и не только под действием напитка, но и под дружеским и внимательным взглядом собеседницы.
– В сущности, – вздохнула мадемуазель Леусуа, когда он допил последние капли, – вы, наверное, ничего особенного мне и не скажете: как всегда – ничего?
– Ничего! Она больше его не видела, она не получила от него ни единого послания… Это приводит в ужас! Мой Гийом исчез в ту страшную ночь так, будто он провалился сквозь землю. Вот уже несколько недель я обыскиваю каждый уголок в этой стране отсюда и до Порт-Бай, но не обнаружил ни единого следа. Никто не видел его даже мельком. Тем не менее раньше, куда бы он ни поехал, всегда находился кто-нибудь, кто замечая его рыжую шевелюру и его чистокровного жеребца черной масти…
– Да, да, это так. Я с вами согласна, тут есть какая-то тайна… Если я правильно полагаю, вы уже в третий раз ездили в Овеньер…
– Да, и каждый раз с тем же результатом: леди Тримэйн знает не больше нашего..
– Ну а как она на это реагирует?
– Лучше, чем можно было ожидать. Она и не думает терять надежду. Представьте себе, она хранит к нему такую любовь и такую верность! Мне кажется, она бы не поверила, даже если бы ей показали его мертвым…
– Не говорите так! Это такие слова, которые я и слышать не хочу… Но как вам кажется, не лучше ей было бы сейчас вернуться в Англию? Теперь такие времена, что многие настроены против иностранцев…
– Это как раз то, что я пытался ей внушить, но она и слышать об этом не хочет. Она не уедет, пока не будет точно знать, что случилось с Гийомом. Если хотите знать мое мнение, то это что-то вроде безумия. Она как будто насмехается над тем, что может с нею произойти…
– Как вы думаете, удастся ли ей избежать опасности? Это место вроде такое отдаленное и уединенное…
– В общем, да, но Жиль Перье мне рассказывал об одном человеке, которого он встречал иногда недалеко от дома Речь идет о веком Жермене Кэнтале. Может быть, он контрабандист, может, нет, но репутация у него сомнительная Когда приезжала Китти, молоденькая камеристка, он ее сопровождал, а теперь он все пытается ухаживать за ней. Тем не менее Перье озабочен тем, что скорее всего не юная англичанка интересует его, а именно сама леди Мари, он никогда не упускает возможности приблизиться к ней…
– Хм! Мне это совсем не нравится!.. Хорошо хоть, что этот Перье солидный человек, к тому же он отличный охотник, и у него есть собаки. Должна быть, он сумеет дать отпор, если понадобится. А весной я съезжу туда сама и попробую убедить бедную женщину. Впрочем, я мало на это надеюсь, – добавила старая дева, вновь берясь за вязание, – но по крайней мере я выполню свой долг…
Вновь наступила тишина, тяжелая, давящая, несмотря на мирное потрескивание дров в камине и слышимые уже издалека раскаты грома. Чуткое уха могло бы услышать полные тревоги удары двух старых сердец, объединенных общим несчастьем. Мадемуазель Леусуа пробормотала себе под нос:
– Как странно! Можно сказать, что с тех пор, как его нет среди нас, во всей округе жизнь словно замерла… Ну а как там?
– Вы хотите сказать, в Тринадцати Ветрах? Я бы у вас хотел спросить об этом. Вот уже больше недели, как я уехал оттуда…
– Совершенно очевидно, что вы не страдаете ревматизмом. А у меня вот вся поясница обложена листьями зеленой капусты, раздавленными в овечьем жире. В плохую погоду я не могу без этого обойтись! Даже Сэнфуэ, мой ослик, ни за что бы в такую погоду не поплелся в такую даль. Да и с какой стати? Я полагаю, там мало что изменилось…
– Хотя бы ради малышки, – еле слышно упрекнул Потантен, – она так несчастна.
Новая слеза выкатилась из-под ресниц старого мажордома при воспоминании о детском личике четырехлетней девчушки, которая никогда больше не смеялась, даже разучилась улыбаться, и если в спрашивала о чем-либо, так только о том, когда вернется ее отец.
Со времени отъезда Гийома малышка Элизабет, став удивительно спокойной, целыми днями слонялась по дому из угла в угол. Особенно в первые дни, пока не придумали официальную версию: Тремэн был вызвав ночью в Гранвиль по срочному делу. Так было не один раз, и не было никаких оснований беспокоиться и думать, что он вскоре не появится. Но обычно Агнес сама объявляла об отъезде своего супруга, а в тот день это сделал Потантен: у мадам Тремэн случился внезапный приступ лихорадки мистического происхождения, и тем более было странно, что никто не побеспокоился послать за доктором Аннеброном. Агнес все время находилась в своей комнате, куда только Лизетте было позволено входить.
Малышка выслушала мажордома с серьезным видом, который обычно свойствен детям, когда они чувствуют, что их хотят провести, а внутренний голос в это время подсказывает им, что речь идет об обмане. Как только Потантен объявил, что вскоре Гийом будет дома, она покачала своей головкой, обрамленной кудряшками цвета меди, как всегда немного взлохмаченной, и прошептала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108