– простонал Тремэн с унынием, которое он постарался скрыть за насмешливой улыбкой.
– Почему ты так говоришь? – спросила молодая женщина, с обидой восприняв его слова, так мало похожие на те, что она ожидала услышать.
– Потому что у меня уже есть двое таких же, сердце мое! Элизабет и Адам тоже обладают такой же рыжей шевелюрой, чтоб она пропала! Хорошо хоть, что у одной серые глаза, а у другого – как сливы, но скоро, наверное, станут голубыми.
– Я надеюсь, что у нашего сына они будут такими же как и у тебя! Ну что ж, это лишний раз доказывает, что матери играют очень незначительную роль, когда они носят твое дитя. Будь они хоть блондинками, хоть брюнетками, все равно твоя кровь одержит верх! Но ты и представить себе не можешь, до какой степени я горда! Разумеется, мы назовем его Гийомом!
– Ни за что! – вскричал он, внезапно охваченный неподдельным ужасом. – Называй его как хочешь, но только не моим именем.
– Но это так же имя твоего отца…
– Да, и он тоже был рыжим! Радость моя, согласись, что не следует осложнять события. То, что этот малыш решил родиться так сильно похожим на меня, уже само по себе настораживает…
Глядя на опечаленное лицо своей подруги, он не стал добавлять, что рождение дочери было бы для него гораздо предпочтительнее. Мальчик, носящий почти его собственное имя, но произносимое на английский манер, в будущем рисковал столкнуться с некоторыми проблемами. Тем более, если Мари станет упорствовать и захочет воспитать его в такой близости от Тринадцати Ветров – всего-то какая-нибудь дюжина миль, – рано или поздно тайна перестанет быть тайной, так уж устроен мир, и, расплываясь, как масляное пятно на скатерти, переползет за пределы Порт-Бай и достигнет Котантена. Впрочем, еще не время вспоминать об обещании, данном мадемуазель Леусуа, и предлагать молодой женщине покинуть уютное жилище, которое она так любит…
Младенец, насытившись, разомкнул свои губки, выпустив розовый сосок материнской груди. Откинувшись ей на руки, он закрыл глазки и, сложив трубочкой розовые губки, тут же сладко заснул. В тот же момент из-за занавеси кровати внезапно появилась молодая светловолосая женщина лет тридцати, изящная и проворная, как мышка, тонкие черты лица которой дополняли карие глаза, нежный и преданный их взгляд напомнил Гийому взгляд спаниеля. Она присела в неглубоком реверансе, затем нежно взяла из рук матери младенца, прижав его к своей груди. Мари-Дус ласково ей улыбнулась:
– Гийом, познакомься – это Китти, о которой я тебе говорила. Она ухаживает за мной лучше, чем родная мать, хотя она и моложе меня… Дай подержать ребенка месье Тремэну, Китти!
Осторожным, но точным движением горничная передала ребенка в скрещенные руки его отца. В этот момент тот ощутил неведомые ему раньше чувства. Этот маленький комочек, лежащий в его руках, был плоть от плоти его и той женщины, которую он любил больше всего на свете, он представлял собой как бы квинтэссенцию их любви. Внезапно Гийомом овладело желание защитить его, уберечь от жизненных невзгод, воспитать всем назло и представить всему миру как собственного возлюбленного сына… короче говоря, глупое и совершенно необъяснимое желание. Его осуществление могло бы нанести вред и самому ребенку, и его матери. Если Агнес узнает о его существовании, то трудно даже представить себе, с какой стороны нужно будет поджидать опасность. Кто знает, что можно ожидать от женщины, способной в порыве ненависти разрушить до основания замок своих предков, не оставив камня на камне и не позволив даже, чтобы хоть малейшая частичка, которая могла бы пригодиться для дела, была использована. Теперь, неожиданно вспомнив о своем древнем происхождении, она пожелала возродить свое имя и присоединить его к имени своих Детей, оставив на память потомкам! Из осторожности, а также опасаясь причинить боль Мари-Дус, он решил отложить на будущее этот вопрос о переезде.
В этот день в доме на берегу Олонды состоялся праздник. Во время обильного и вкусного обеда, который в честь прибывшего гостя приготовила Мари-Жанна Перье, обсуждался вопрос о наилучшем имени для новорожденного. Только мадемуазель Лёду не принимала участия в этой дискуссии, так как накануне утром она, вполне удовлетворенная состоянием здоровья своей подопечной и ее малыша, отправилась в обратный путь к себе домой в Брикебек. Гийом, отеческие предпочтения которого были обусловлены простотой, склонялся в пользу апостолов: Пьер, Поль, Жан. Но Мари, которая видела в своем сыне воплощение их волшебной любви, не стремилась к прозаичной утилитарности, и более того, вдохновленная романами Круглого стола, она стремилась обнаружить скрытый смысл, выбирая покровительственное имя. Гийом был вынужден прервать некоторые поэтические порывы, стремясь уберечь своего сына от участи быть Ланселотом или Персевалем, или кем-либо из нормандской истории, например Танкердом или Радульфом. Когда терпение каждого уже истощилось, они нашли, наконец, то, что удовлетворяло их обоих, остановив свой выбор на Артуре, хотя Гийом находил слишком сильным британское звучание этого имени. Но продолжать спор со своей возлюбленной он был уже не в состоянии, тем более что та была раздосадована тем, что ей пришлось отказаться от имени «Гийом» и что на заре Тремэну придется ее покинуть, чтобы продолжить свой путь в Брест.
Последующая ночь была странной – какая-то смесь меда с дегтем. Как она и догадывалась, ее возлюбленный хотел избавиться от нее. Молодая роженица, пренебрегая всякой осторожностью, предстала перед ним прелестной соблазнительницей, доводя его до безумия – то вверяя себя его объятиям, то отстраняясь от него. Так она мучила его, не позволяя ни на минуту расслабиться, беспрестанно возбуждая его страсть изысканными ласками, но не уступая, чтобы не показаться покоренной. Обезумев от неудовлетворенного желания, он почти силой наконец овладел ею. Вот уже в течение стольких лет они принадлежали друг другу, и тем не менее никогда раньше Гийом не испытывал такого наслаждения от ее нежного бархатистого тела, белоснежной с перламутровым оттенком кожи, от густой копны золотистых волос, шелковистых на ощупь, рассыпающихся водопадом по плечам. Опьянев от испытанного восторга как от вина, и даже в большей степени, чем от вина, если можно хоть как-то сравнить эти два совершенно разных по своей природе состояния, забыв обо всем, кроме восхитительной истомы, разлившейся по всему телу, растворившемся в поистине райском блаженстве, Гийом без зазрения совести отмел все данные кому-то и когда-то обещания и свои благие намерения. Что могли знать эти Леусуа и Агнес о той страсти, которая сжигала его?! Он обожал эту женщину, огромные глаза которой цвета морской волны то вспыхивали, то затуманивались, когда он доказывал ей свою любовь, и которая затем мирно устроилась у него на груди, свернувшись калачиком и мурлыкая, как котенок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
– Почему ты так говоришь? – спросила молодая женщина, с обидой восприняв его слова, так мало похожие на те, что она ожидала услышать.
– Потому что у меня уже есть двое таких же, сердце мое! Элизабет и Адам тоже обладают такой же рыжей шевелюрой, чтоб она пропала! Хорошо хоть, что у одной серые глаза, а у другого – как сливы, но скоро, наверное, станут голубыми.
– Я надеюсь, что у нашего сына они будут такими же как и у тебя! Ну что ж, это лишний раз доказывает, что матери играют очень незначительную роль, когда они носят твое дитя. Будь они хоть блондинками, хоть брюнетками, все равно твоя кровь одержит верх! Но ты и представить себе не можешь, до какой степени я горда! Разумеется, мы назовем его Гийомом!
– Ни за что! – вскричал он, внезапно охваченный неподдельным ужасом. – Называй его как хочешь, но только не моим именем.
– Но это так же имя твоего отца…
– Да, и он тоже был рыжим! Радость моя, согласись, что не следует осложнять события. То, что этот малыш решил родиться так сильно похожим на меня, уже само по себе настораживает…
Глядя на опечаленное лицо своей подруги, он не стал добавлять, что рождение дочери было бы для него гораздо предпочтительнее. Мальчик, носящий почти его собственное имя, но произносимое на английский манер, в будущем рисковал столкнуться с некоторыми проблемами. Тем более, если Мари станет упорствовать и захочет воспитать его в такой близости от Тринадцати Ветров – всего-то какая-нибудь дюжина миль, – рано или поздно тайна перестанет быть тайной, так уж устроен мир, и, расплываясь, как масляное пятно на скатерти, переползет за пределы Порт-Бай и достигнет Котантена. Впрочем, еще не время вспоминать об обещании, данном мадемуазель Леусуа, и предлагать молодой женщине покинуть уютное жилище, которое она так любит…
Младенец, насытившись, разомкнул свои губки, выпустив розовый сосок материнской груди. Откинувшись ей на руки, он закрыл глазки и, сложив трубочкой розовые губки, тут же сладко заснул. В тот же момент из-за занавеси кровати внезапно появилась молодая светловолосая женщина лет тридцати, изящная и проворная, как мышка, тонкие черты лица которой дополняли карие глаза, нежный и преданный их взгляд напомнил Гийому взгляд спаниеля. Она присела в неглубоком реверансе, затем нежно взяла из рук матери младенца, прижав его к своей груди. Мари-Дус ласково ей улыбнулась:
– Гийом, познакомься – это Китти, о которой я тебе говорила. Она ухаживает за мной лучше, чем родная мать, хотя она и моложе меня… Дай подержать ребенка месье Тремэну, Китти!
Осторожным, но точным движением горничная передала ребенка в скрещенные руки его отца. В этот момент тот ощутил неведомые ему раньше чувства. Этот маленький комочек, лежащий в его руках, был плоть от плоти его и той женщины, которую он любил больше всего на свете, он представлял собой как бы квинтэссенцию их любви. Внезапно Гийомом овладело желание защитить его, уберечь от жизненных невзгод, воспитать всем назло и представить всему миру как собственного возлюбленного сына… короче говоря, глупое и совершенно необъяснимое желание. Его осуществление могло бы нанести вред и самому ребенку, и его матери. Если Агнес узнает о его существовании, то трудно даже представить себе, с какой стороны нужно будет поджидать опасность. Кто знает, что можно ожидать от женщины, способной в порыве ненависти разрушить до основания замок своих предков, не оставив камня на камне и не позволив даже, чтобы хоть малейшая частичка, которая могла бы пригодиться для дела, была использована. Теперь, неожиданно вспомнив о своем древнем происхождении, она пожелала возродить свое имя и присоединить его к имени своих Детей, оставив на память потомкам! Из осторожности, а также опасаясь причинить боль Мари-Дус, он решил отложить на будущее этот вопрос о переезде.
В этот день в доме на берегу Олонды состоялся праздник. Во время обильного и вкусного обеда, который в честь прибывшего гостя приготовила Мари-Жанна Перье, обсуждался вопрос о наилучшем имени для новорожденного. Только мадемуазель Лёду не принимала участия в этой дискуссии, так как накануне утром она, вполне удовлетворенная состоянием здоровья своей подопечной и ее малыша, отправилась в обратный путь к себе домой в Брикебек. Гийом, отеческие предпочтения которого были обусловлены простотой, склонялся в пользу апостолов: Пьер, Поль, Жан. Но Мари, которая видела в своем сыне воплощение их волшебной любви, не стремилась к прозаичной утилитарности, и более того, вдохновленная романами Круглого стола, она стремилась обнаружить скрытый смысл, выбирая покровительственное имя. Гийом был вынужден прервать некоторые поэтические порывы, стремясь уберечь своего сына от участи быть Ланселотом или Персевалем, или кем-либо из нормандской истории, например Танкердом или Радульфом. Когда терпение каждого уже истощилось, они нашли, наконец, то, что удовлетворяло их обоих, остановив свой выбор на Артуре, хотя Гийом находил слишком сильным британское звучание этого имени. Но продолжать спор со своей возлюбленной он был уже не в состоянии, тем более что та была раздосадована тем, что ей пришлось отказаться от имени «Гийом» и что на заре Тремэну придется ее покинуть, чтобы продолжить свой путь в Брест.
Последующая ночь была странной – какая-то смесь меда с дегтем. Как она и догадывалась, ее возлюбленный хотел избавиться от нее. Молодая роженица, пренебрегая всякой осторожностью, предстала перед ним прелестной соблазнительницей, доводя его до безумия – то вверяя себя его объятиям, то отстраняясь от него. Так она мучила его, не позволяя ни на минуту расслабиться, беспрестанно возбуждая его страсть изысканными ласками, но не уступая, чтобы не показаться покоренной. Обезумев от неудовлетворенного желания, он почти силой наконец овладел ею. Вот уже в течение стольких лет они принадлежали друг другу, и тем не менее никогда раньше Гийом не испытывал такого наслаждения от ее нежного бархатистого тела, белоснежной с перламутровым оттенком кожи, от густой копны золотистых волос, шелковистых на ощупь, рассыпающихся водопадом по плечам. Опьянев от испытанного восторга как от вина, и даже в большей степени, чем от вина, если можно хоть как-то сравнить эти два совершенно разных по своей природе состояния, забыв обо всем, кроме восхитительной истомы, разлившейся по всему телу, растворившемся в поистине райском блаженстве, Гийом без зазрения совести отмел все данные кому-то и когда-то обещания и свои благие намерения. Что могли знать эти Леусуа и Агнес о той страсти, которая сжигала его?! Он обожал эту женщину, огромные глаза которой цвета морской волны то вспыхивали, то затуманивались, когда он доказывал ей свою любовь, и которая затем мирно устроилась у него на груди, свернувшись калачиком и мурлыкая, как котенок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108