Взобравшись примерно на пятьдесят футов по вертикали, я вылез на узкий карниз, покрытый землей и заросший кустарником, и сразу почувствовал очень странный запах. В нем было что-то от запаха сырой земли, как в пещерах, но это еще не все. С закрытыми глазами я мог бы сказать, что где-то здесь валяется дохлая рыба. Но рыбам тут взяться было неоткуда; кроме того, до меня донеслось попискиванье летучих мышей. Как ни странно, на этом небольшом карнизе – всего футов пятьдесят в длину и не больше двенадцати в ширину – я несколько минут разыскивал вход в пещеру, пока не понял, что весь карниз и есть отверстие пещеры, только наглухо закрытое растительностью.
Я отвел эту завесу и бросил первый взгляд на странный мир. Мне почудилось, что я перенесся, как в волшебном сне, в мир, каким он был миллионы лет назад. Даже сейчас это ощущение не притупилось, а, наоборот, стало еще острее, хотя мы пробыли в этом жутковатом, таинственном мире недели три, если сложить все проведенные там часы. Хочу вам напомнить, что в тот момент мои мысли были целиком заняты шустрыми маленькими крысами, сновавшими среди лесного подроста. То, что я увидел, отличалось от их светлого мирка, как ночь в окопах от вечера в оперном театре.
Мир, в котором я очутился, описать нелегко. Я стоял в середине длинной, узкой горизонтальной расщелины на склоне скалы. В среднем высота отверстия была футов пять. За моей спиной и вокруг меня сомкнулась сплошная масса переплетенных растений, сквозь которую едва пробивался и без того ослабленный дневной свет, так что в отверстие пещеры просачивался лишь его тусклый зеленоватый отсвет. Дно расщелины по всей своей пятидесятифутовой длине было сложено мягкой красноватой глиной, которая образовывала вал у края, а зев пещеры начинался круглым склоном под углом сорок пять градусов, который футов через тридцать выводил на дно пещеры.
Странно, но верхний карниз расщелины также представлял собой гладкий вал, слегка втянутый вовнутрь, отчего зев пещеры по форме чем-то напоминал гигантский каменный рот с выпяченной верхней и слегка поджатой нижней губой из глины. Внутри свод уходил вверх, как нёбо, а дальше отверстие сужалось, Эта круглая дыра была до странности похожа на глотку – даже сталактит свешивался сверху, как «язычок», а пол поднимался двумя ровными холмиками, испещренными отверстиями и усеянными кусками обвалившихся камней, – точная имитация миндалин близ корня языка, у входа в гортань.
Я стоял в глухой, мертвой тишине и вдруг почувствовал, что попал в пасть какого-то отвратительного чудовища, может быть, даже самой Земли, и все ужасные массовые жертвоприношения, известные из древней истории Центральной Америки, пронеслись перед моим внутренним взором. Как сообщали ранние проповедники христианства – не исключено, что со значительными преувеличениями, – дикари сгоняли толпы людей, предназначенных для жертвоприношения, к гигантскому пылающему жерлу в земле, похожему на чудовищный зев. Я чуял мощный дух этого мертвого Молоха.
Но если отбросить все эти дурацкие сказки, действительность представляла собой чрезвычайно интересный и важный материал для наблюдений. Во-первых, свод, или нёбо этого чудовища, был истыкан дырами абсолютно правильной круглой формы, которые вели в трубы, поднимавшиеся на разную высоту, как я впоследствии выяснил. Все отверстия были заляпаны какой-то темно-коричневой массой, которая раньше, без сомнения, была жидкой, однако не оставила следов на полу, следовательно, не капала вниз. Это были типичные так называемые рытвины, только вверх ногами. Если камни попадают в углубление подстилающей скалы в русле сильного водопада, их крутит течением, и углубления, постепенно становясь еще глубже, принимают форму цилиндрических или даже сферических полостей – это можно наблюдать у подножия многих водопадов.
Возможно, что эти необычные, перевернутые рытвины образовались таким же путем. Пещера, должно быть, некогда была целиком заполнена водой, каким-нибудь ручьем или речкой, или вода просто периодически заполняла ее и отступала. Песок, занесенный водой, крутился в водоворотах, вытачивая все более глубокие впадины на месте неровностей в своде. Теперь река пробила себе путь вниз, на дно ближайшей долины, и пещера, оставшись значительно выше, стала совсем сухой.
Стараясь не шуметь, я присел на краю и принялся осматривать пещеру, которая была заполнена осязаемой вязкой тишиной и тем же редкостным запахом, который никак не припишешь только залежам гуано летучих мышей. Послышались и внезапно затихли какие-то шорохи, что-то капало, что-то звякнуло, как легонько столкнувшиеся медные монетки; иногда раздавался отрывистый писк; но все эти звуки, казалось, были отдалены на сотни футов, как эхо в громадном пустом соборе. И после каждого звука наваливалась все более гнетущая тишина.
Когда я наконец пошевельнулся – стал доставать фонарь из коллекторской сумки, – в одной из вертикальных труб раздалось отчаянное трепыхание крыльев, и из нее стаей вырвались летучие мыши. В неверном, сумрачном свете серые тельца так сливались с серой каменной стеной, что уследить за их полетом было невозможно; только вибрирующее трепетание крыльев выдавало их, когда они проносились мимо. Это навело меня на одну идею, и я вылез наружу – подыскать подходящую палку, подлиннее. Это не представляет труда в джунглях, где молоденькое деревце вынуждено тянуться на сотню футов вверх, чтобы пробиться к свету. Через несколько минут я уже вернулся с длинным, тонким и легким шестом, к концу которого привязал небольшую сеточку-сачок, которую всегда носил с собой именно для таких оказий. Держа в одной руке свое приспособление, а в другой фонарь, я сел на землю и стал осторожно соскальзывать вниз по склону, ведущему в глубь пещеры.
Я спугнул летучих мышей, сидевших в трубах, но с некоторыми предосторожностями мне удалось подобраться прямо к одной из таких труб, и тут я внезапно включил фонарь. Моим глазам предстало зрелище настолько жуткое, что я его едва ли позабуду. Труба была глубиной всего в три фута, с круглым гладким сводом, и вся она была усыпана крохотными двойными огоньками. Я повернул колпачок, чтобы сосредоточить свет фонаря, и тьма наверху рассеялась; глаза перестали светиться, зато на их месте оказались бесконечные ряды сверкающих, острых, как иголки, белоснежных зубов. Летучие мыши поворачивались, стараясь не спускать с меня глаз, скалясь и щелкая зубами. Они были слишком перепуганы светом, чтобы слететь с места; я подвел сачок к отверстию, просунул его внутрь трубы и сделал скользящий взмах. В ту же секунду я, видимо, сместил луч фонаря – и летучие мыши посыпались вниз, прямо в сачок, хотя две-три ухитрились протиснуться между стенкой и обручем сачка, как крысы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77