На стволе приютилось и несколько пальм приличных размеров, пустивших корни в этих наполненных водой дуплах.
Высоко среди контрфорсов на ярко освещенной стороне, обращенной к реке, висело, распустив крылья, множество летучих мышей – как всегда, вниз головой. Судя по всему, они спали. Чтобы добыть нескольких из них, я отошел подальше и выстрелил из правого ствола, где был патрон с самой мелкой дробью: дробь рассыпалась веером и сбила несколько штук; собрав добычу с лиственной подстилки у основания ствола, я обнаружил, что это еще один, третий вид саккоптерикса, он был раза в два больше остальных, а полосы у него на спинке были кремовые.
Мы нашли представителей трех видов одного рода летучих мышей, обитающих на небольшой территории, причем одни спали днем в темном дупле, другие – на затененной стороне открытого ствола, а третьи – на ярко освещенной стороне дерева. Более того, последующие находки подтвердили, что каждый вид строго придерживается своих традиционных дневок.
На реке Коппенаме водился другой вид этих зверьков (Rhynchiscus naso), который нарушал все законы и обычаи летучих мышей. Дальше в глубь суши вдоль реки росли невысокие деревья кекропии. Они теснились на самом краю, у воды, часто вступая и в воду; стволы у них были мертвенно-белого цвета и лишены побегов. Продвигаясь вверх по реке на своей пыхтящей норовистой яхте, мы часто видели стайки, как нам казалось, ласточек, которые кружили над водой, влетая и вылетая из стволов кекропии. Только после того, как мы встали лагерем и стали тихонько подкрадываться под прикрытием берега на челноке, мы увидели, что это вообще не птицы, а дневные летучие мыши – это они гроздьями висели на коре кекропии и в ослепительном свете солнца гонялись за мелкими мошками.
Стволы отдельных деревьев от самой воды до высоты десяти футов были покрыты ровными рядами отдыхающих зверьков, расположившихся на равных расстояниях один над другим.
Все джунгли кажутся одинаковыми, но я не верю, что есть такой участок «однообразных» джунглей, где нельзя найти какой-нибудь новый вид животного или подсмотреть что-то новое в их поведении. Эти бесконечные новинки и диковинки, пожалуй, не так уж заманчивы для тех, кто не видел их собственными глазами, но их пристальное изучение бесконечно увлекательно и приносит несравненную радость. В этом затопляемом лесу все животные ведут странный образ жизни – здесь невозможна нормальная жизнь на земле, она почти везде ушла на два фута под воду. Все лягушки, ящерицы, улитки, насекомые и прочая мелочь переселились на деревья. Повсюду в кронах разбросаны громадные муравейники, гнезда термитов и ос. Крысы и ящерицы обжили дыры высоко наверху, а жабы поселились на широких сучьях. Единственными оставшимися на земле животными, кроме тапиров и оленей, были гигантские муравьеды, шлепавшие по воде, несмотря на свой истинно сухопутный облик.
В то утро, когда нам предстояло покинуть наш приятный, хотя и несколько сыроватый, дом, Альма наблюдала, как проходит мимо большая стая черных паукообразных обезьян (Ateles paniscus). Как назло, все мы оказались в это время выше по течению реки, где подкуривали дуплистое дерево, и пропустили это чудесное зрелище. Альма рассказала, что услышала издалека завывания и уханье обезьян задолго до того, как стая показалась у лагеря, и что деревья, по которым они неслись, качались и тряслись, будто их трепал ураган. «Куатта», как их называют в Суринаме, обитают по всей стране, но большие стаи приходится видеть редко, разве что к концу дождливого сезона. Обычно они держатся в самой чаще леса. А выше, в затянутых туманами горах в глубине материка, их такое множество и стаи их так многочисленны, что они почти всегда попадаются на глаза.
Однако охотники уверяют, что только в заливных лесах видели этих чисто древесных обезьян на земле, куда они спускаются за упавшими пальмовыми орехами. Ничего не скажешь – привычки животных воистину непредсказуемы.
XIV. Лес предгорий
Тайры, коати, ягуарунди, тамандуа и ценодус
Наше последнее пристанище в Суринаме было самым цивилизованным из всех, не считая дома в Парамарибо. По этой причине туда еженедельно доставлялась почта, что добавляло к прелестям цивилизации и все ее недостатки. Английская компания по добыче золота любезно предоставила нам комфортабельное жилье – больницу и дом доктора на заброшенной лесной вырубке. Чтобы добраться до этого места из Парамарибо, можно было ехать по железной дороге до остановки на девяносто первом с половиной километре, а оттуда идти пешком еще шесть миль к востоку через лес, по тропе рядом с миниатюрной рельсовой дорогой, в то время как багаж грузили на вагонетки и толкали вручную. Заброшенная вырубка, где тогда обитал единственный наш соотечественник и добрый друг с полудюжиной местных рабочих, находилась в центре громадного участка нетронутых джунглей, который переходил в несчитанные и нехоженые мили леса, простиравшегося сплошным массивом до самой Амазонки. Таким образом, эти места, невзирая на излишние связи с городской цивилизацией, были очень привлекательны для нашей работы, особенно на той стадии, которой она к тому времени достигла.
На заре научных исследований было принято собирать зоологические коллекции вместе с прочими сведениями, путешествуя по стране. Большую часть коллекций собирали первопроходцы-исследователи, и в сознании публики путешествия прочно связались со сбором коллекций. По этой причине любая выезжающая в поле экспедиция обязательно именуется научно-исследовательской, а ее руководителя щедрая пресса награждает высокопарным титулом исследователя. В строгом смысле слова это даже верно – любой человек, предпринимающий научное исследование, заслуживает звания исследователя. К превеликому сожалению, в читательском сознании это слово непременно вызывает образ бронзового от загара и полуживого от голода героя, пробивающегося через девственный лес под прикрытием пробкового шлема и обязательно одетого в бриджи и сапоги для верховой езды.
Должен сказать, что, слишком занятые прямой зоологической работой – времени у нас всегда в обрез, – мы никогда не помышляли отправляться путешествовать в неисследованные страны только ради того, чтобы их «исследовать» или тем более нанести на карту. В этом нет ни малейшей необходимости при сборе зоологических коллекций, и даже редкие виды животных можно прекрасно ловить без «исследований». Половина нашей работы состоит как раз в оценке воздействия на диких животных разрушения их естественных местообитаний человеком, и поэтому волей-неволей большую часть времени мы проводим на расчистках, сделанных людьми, или неподалеку от них. Остальная часть работы с наибольшим успехом проводится в нетронутых, необитаемых местах, которые я люблю и где я всегда счастлив немного пожить;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
Высоко среди контрфорсов на ярко освещенной стороне, обращенной к реке, висело, распустив крылья, множество летучих мышей – как всегда, вниз головой. Судя по всему, они спали. Чтобы добыть нескольких из них, я отошел подальше и выстрелил из правого ствола, где был патрон с самой мелкой дробью: дробь рассыпалась веером и сбила несколько штук; собрав добычу с лиственной подстилки у основания ствола, я обнаружил, что это еще один, третий вид саккоптерикса, он был раза в два больше остальных, а полосы у него на спинке были кремовые.
Мы нашли представителей трех видов одного рода летучих мышей, обитающих на небольшой территории, причем одни спали днем в темном дупле, другие – на затененной стороне открытого ствола, а третьи – на ярко освещенной стороне дерева. Более того, последующие находки подтвердили, что каждый вид строго придерживается своих традиционных дневок.
На реке Коппенаме водился другой вид этих зверьков (Rhynchiscus naso), который нарушал все законы и обычаи летучих мышей. Дальше в глубь суши вдоль реки росли невысокие деревья кекропии. Они теснились на самом краю, у воды, часто вступая и в воду; стволы у них были мертвенно-белого цвета и лишены побегов. Продвигаясь вверх по реке на своей пыхтящей норовистой яхте, мы часто видели стайки, как нам казалось, ласточек, которые кружили над водой, влетая и вылетая из стволов кекропии. Только после того, как мы встали лагерем и стали тихонько подкрадываться под прикрытием берега на челноке, мы увидели, что это вообще не птицы, а дневные летучие мыши – это они гроздьями висели на коре кекропии и в ослепительном свете солнца гонялись за мелкими мошками.
Стволы отдельных деревьев от самой воды до высоты десяти футов были покрыты ровными рядами отдыхающих зверьков, расположившихся на равных расстояниях один над другим.
Все джунгли кажутся одинаковыми, но я не верю, что есть такой участок «однообразных» джунглей, где нельзя найти какой-нибудь новый вид животного или подсмотреть что-то новое в их поведении. Эти бесконечные новинки и диковинки, пожалуй, не так уж заманчивы для тех, кто не видел их собственными глазами, но их пристальное изучение бесконечно увлекательно и приносит несравненную радость. В этом затопляемом лесу все животные ведут странный образ жизни – здесь невозможна нормальная жизнь на земле, она почти везде ушла на два фута под воду. Все лягушки, ящерицы, улитки, насекомые и прочая мелочь переселились на деревья. Повсюду в кронах разбросаны громадные муравейники, гнезда термитов и ос. Крысы и ящерицы обжили дыры высоко наверху, а жабы поселились на широких сучьях. Единственными оставшимися на земле животными, кроме тапиров и оленей, были гигантские муравьеды, шлепавшие по воде, несмотря на свой истинно сухопутный облик.
В то утро, когда нам предстояло покинуть наш приятный, хотя и несколько сыроватый, дом, Альма наблюдала, как проходит мимо большая стая черных паукообразных обезьян (Ateles paniscus). Как назло, все мы оказались в это время выше по течению реки, где подкуривали дуплистое дерево, и пропустили это чудесное зрелище. Альма рассказала, что услышала издалека завывания и уханье обезьян задолго до того, как стая показалась у лагеря, и что деревья, по которым они неслись, качались и тряслись, будто их трепал ураган. «Куатта», как их называют в Суринаме, обитают по всей стране, но большие стаи приходится видеть редко, разве что к концу дождливого сезона. Обычно они держатся в самой чаще леса. А выше, в затянутых туманами горах в глубине материка, их такое множество и стаи их так многочисленны, что они почти всегда попадаются на глаза.
Однако охотники уверяют, что только в заливных лесах видели этих чисто древесных обезьян на земле, куда они спускаются за упавшими пальмовыми орехами. Ничего не скажешь – привычки животных воистину непредсказуемы.
XIV. Лес предгорий
Тайры, коати, ягуарунди, тамандуа и ценодус
Наше последнее пристанище в Суринаме было самым цивилизованным из всех, не считая дома в Парамарибо. По этой причине туда еженедельно доставлялась почта, что добавляло к прелестям цивилизации и все ее недостатки. Английская компания по добыче золота любезно предоставила нам комфортабельное жилье – больницу и дом доктора на заброшенной лесной вырубке. Чтобы добраться до этого места из Парамарибо, можно было ехать по железной дороге до остановки на девяносто первом с половиной километре, а оттуда идти пешком еще шесть миль к востоку через лес, по тропе рядом с миниатюрной рельсовой дорогой, в то время как багаж грузили на вагонетки и толкали вручную. Заброшенная вырубка, где тогда обитал единственный наш соотечественник и добрый друг с полудюжиной местных рабочих, находилась в центре громадного участка нетронутых джунглей, который переходил в несчитанные и нехоженые мили леса, простиравшегося сплошным массивом до самой Амазонки. Таким образом, эти места, невзирая на излишние связи с городской цивилизацией, были очень привлекательны для нашей работы, особенно на той стадии, которой она к тому времени достигла.
На заре научных исследований было принято собирать зоологические коллекции вместе с прочими сведениями, путешествуя по стране. Большую часть коллекций собирали первопроходцы-исследователи, и в сознании публики путешествия прочно связались со сбором коллекций. По этой причине любая выезжающая в поле экспедиция обязательно именуется научно-исследовательской, а ее руководителя щедрая пресса награждает высокопарным титулом исследователя. В строгом смысле слова это даже верно – любой человек, предпринимающий научное исследование, заслуживает звания исследователя. К превеликому сожалению, в читательском сознании это слово непременно вызывает образ бронзового от загара и полуживого от голода героя, пробивающегося через девственный лес под прикрытием пробкового шлема и обязательно одетого в бриджи и сапоги для верховой езды.
Должен сказать, что, слишком занятые прямой зоологической работой – времени у нас всегда в обрез, – мы никогда не помышляли отправляться путешествовать в неисследованные страны только ради того, чтобы их «исследовать» или тем более нанести на карту. В этом нет ни малейшей необходимости при сборе зоологических коллекций, и даже редкие виды животных можно прекрасно ловить без «исследований». Половина нашей работы состоит как раз в оценке воздействия на диких животных разрушения их естественных местообитаний человеком, и поэтому волей-неволей большую часть времени мы проводим на расчистках, сделанных людьми, или неподалеку от них. Остальная часть работы с наибольшим успехом проводится в нетронутых, необитаемых местах, которые я люблю и где я всегда счастлив немного пожить;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77