Стоящая перед ним проблема напоминала крутой утес, к которому он не мог даже подступиться, пока не увидит хоть часть пути, ведущего на вершину. Подсознательно он рылся в воспоминаниях в поисках ситуаций, которые помогли бы ему разрешить эту проблему, чтобы действовать свободно и раскованно.
Ему пришлось обратиться памятью в давние времена.
Давным-давно Ясиф Хассан был совершенно другим человеком. Обеспеченным, едва не представителем аристократии Египта, молодым арабом, у ног которого лежал весь мир. Он был преисполнен уверенности, что перед ним открыты все дороги, и сомнения его не посещали. Без сетований он отправился учиться в Англию, совершенно чужую для него страну; и он вписался в её общество, не утруждая себя размышлениями, что о нем думают окружающие.
Были времена, когда ему приходилось постигать науки, но они тоже легко давались ему. Как-то некий виконт как-там-его пригласил в свое имение, где предполагалась игра в поло. Хассан никогда не играл в поло. Познакомившись с правилами, он понаблюдал за другими игроками, отмечая, как они держат длинные колотушки, как бьют по мячу, как делают пасы; затем сам вступил в игру. С колотушкой он обращался неловко, но зато носился как ветер. Игру он провел достаточно сносно и даже получил от неё удовольствие, и его команда выиграла.
И теперь в 1968 году он сказал себе: мне все под силу, но с кем мне придется соперничать?
Ответ, конечно, был ясен: с Давидом Ростовым.
Ростов был независим, уверен в себе и блистательно эрудирован. Он смог найти Дикштейна, когда это казалось совершенно невозможным, когда, казалось, они зашли в тупик, не представляя, куда двинуться. Он сделал это дважды. Хассан припомнил, как это было.
Вопрос: Почему Дикштейн оказался в Люксембурге?
Что мы вообще знаем о Люксембурге? Что здесь находится?
Фондовая биржа, банки, Евросовет, Евроатом…
Евроатом!
Вопрос: Дикштейн исчез — куда он мог направиться?
Неизвестно.
Но известно ли нам те, кого он знает?
Только профессор Эшфорд из Оксфорда…
Оксфорд!
Метод Ростова заключался в собирании воедино клочков информации — любой информации, какой бы она ни казалась несущественной — в стремлении наконец нащупать цель.
Беда была в том, что они вроде использовали всю информацию, имевшуюся в их распоряжении.
Значит, я раздобуду другую, подумал Хассан; я все могу.
Он напряг память, пытаясь вспомнить досконально все с тех времен, когда они были вместе в Оксфорде. Дикштейн воевал; он играл в шахматы; ходил в поношенной одежде…
У него была мать.
Но она умерла.
Хассан никогда не встречался с братьями и сестрами и вообще со всякого рода родственниками. Он видел их давным-давно, да и тогда между ними не было никакой близости.
Тем не менее, есть человечек, который может знать о Дикштейне что-то больше: профессор Эшфорд.
Так что, полный надежд. Хассан вернулся в Оксфорд.
Всю дорогу — в самолете из Каира, в такси из Лондонского аэропорта до Паддингтонского вокзала, в поезде до Оксфорда и в такси, которое доставило его к маленькому бело-зеленому домику у реки — он вспоминал Эшфорда. Правда, он презирал профессора. В юности, может быть, он и был искателем приключений, но с годами стал никчемным пожилым человеком, дилетантом в политике, этаким академиком, который не мог даже удержать при себе жену. Нет, старый рогоносец не заслуживал уважения — и тот факт, что англичане в массе своей думали не так, как он, лишь усиливал презрение Хассана.
Он беспокоился лишь о том, что слабость Эшфорда плюс его некоторая симпатия к Дикштейну, как к бывшему другу и ученику, может остановить его от желания как-то вмешаться в ситуацию.
Он прикинул, не стоит ли обыграть факт еврейства Дикштейна. Еще со своих оксфордских времен он знал, что самый отъявленный антисемитизм в Англии имел место в верхних слоях общества: лондонские клубы, в которых регулярно накидывали евреям черные шары, существовали в Вест-Энде, а не в Ист-Энде. Но Эшфорд и тут был исключением. Он любил Ближний Восток, но его проарабские взгляды имели этическую, а не расовую мотивацию. Нет, такой подход будет ошибкой.
В конце концов он решил играть в открытую: рассказать Эшфорду почему он стремится найти Дикштейна, и остается лишь надеяться, что он согласится помочь ему в силу тех же самых причин.
Обменявшись рукопожатиями и отдав должное шерри, они расселись в саду, и Эшфорд спросил:
— Что так быстро снова привело вас в Англию?
— Я гоняюсь за Натом Дикштейном, — откровенно ответил Хассан.
Они сидели на берегу реки, в уголке сада, отрезанном высокой изгородью, где Хассан много лет назад целовал красавицу Эйлу. Здесь они были укрыты от прохладного октябрьского ветра, и слабые лучи осеннего солнца согревали их.
Эшфорд был настороже и явно обеспокоен, но его лицо сохраняло бесстрастие.
— Думаю, вам бы лучше рассказать мне, что, происходит. Хассан отметил, что за прошедшее лето профессор явно стал испытывать некоторую склонность к моде. Он отпустил бачки, монашеское обрамление тонзуры явно прибавило в длине, и он был в джинсах с широким кожаным поясом под твидовым пиджаком.
— Я вам все расскажу, — начал Хассан, испытывая неловкость, при мысли, что Ростов, конечно, действовал бы более тонко, — но я должен взять с вас слово, что все рассказанное не пойдет дальше никуда.
— Договорились.
— Дикштейн — израильский шпион. Эшфорд прищурился, но промолчал. Хассан двинулся дальше.
— Сионисты планируют создать ядерную бомбу, но у них нет плутония. Они хотят тайным образом раздобыть уран, загрузить его в свой реактор и получить плутоний. Задача Дикштейна — украсть этот уран, а моя — найти его и остановить. И я хочу, чтобы вы помогли мне.
Уставившись в свой стакан, Эшфорд одним глотком выпил шерри.
— Касательно этой темы есть два вопроса, — сказал он, и Хассан понял, что Эшфорд пытается рассматривать его рассказ, как чисто интеллектуальную проблему, типичная защита перепуганного ученого. — Первая заключается в том, могу ли я помочь вам или нет, а вторая — должен ли я это делать. Последнее, я думаю, доминирует, во всяком случае, с моральной точки зрения.
«Взять бы тебя за глотку и потрясти, — подумал Хассан. — Может быть, так я сделал бы, во всяком случае, фигурально». Вслух же он сказал:
— Конечно, вы должны. Вы же верите в наше дело.
— Все не так просто. Я вынужден вмешиваться в конфликт между двумя людьми, которых я считаю своими друзьями.
— Но прав из них только один.
— Поэтому я и должен помогать тому, кто прав — и предать того, кто ошибается?
— Конечно.
— Тут не может быть «конечно»… Что вы собираетесь делать, если и когда вы найдете Дикштейна?
— Я работаю в египетской разведке, профессор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100