украсть уран для страны молока и меда. В прошлый раз это было убийство лидера террористов в Дамаске; до этого — шантаж богатого араба в Монте-Карло, чтобы он прекратил субсидировать федаинов.
Дикштейн предавался воспоминаниям, пока Борг продолжал говорить о политике, Шульце и ядерном реакторе. Наконец он понял, что повествование Борга имеет отношение к нему, и снова появился страх, вместе с которым пришли и другие воспоминания. После смерти отца семья впала в отчаянную бедность, и когда приходили кредиторы. Вата посылали к дверям говорить, что мамы нет. В тринадцать лет он испытывал невыносимое унижение, потому что кредиторы знали, что он врет, и он знал, что они знают, и они смотрели на него со смесью презрения и жалости, которая пронзала его до мозга костей. Он никогда не сможет забыть это чувство — и оно всплывало откуда-то из подсознания, когда кто-то вроде Борга говорил нечто вроде: «Малыш Натаниел, иди и укради уран для своей родины».
И теперь он обратился к Пьеру Боргу:
— Если нам так и так придется его красть, почему бы просто не закупить его и отказаться возвращать?
— Потому что в таком случае всем будет известно, для чего он нам понадобился.
— Ну и?
— Извлечение плутония требует времени — многих месяцев. За это время могут случиться две вещи: во-первых, египтяне ускорят свою программу, и, во-вторых, американцы надавят на нас, чтобы мы отказались от создания бомбы.
— Ах, вот как! — Это было хуже всего. — Значит, вы хотите, чтобы я украл его, и никто не догадался, что он предназначается нам.
— Более того, — голос Борга стал хриплым и напряженным. — Никто не должен знать, что уран украден. Все должно выглядеть так, будто товар просто пропал. Тогда и владелец, и международные агентства постараются замять это дело. И затем, когда им станет ясно, что их надули, они уже будут в плену своей версии.
— Но все сразу же может вскрыться.
— Не раньше, чем у нас будет своя бомба.
Они выехали на прибрежное шоссе от Хайфы до Тель-Авива, и, когда машина мчалась сквозь ночь, Дикштейн видел справа от себя отблески глади Средиземного моря, поблескивающие словно драгоценности в ночи. Заговорив, он сам удивился нотке усталого смирения в своем голосе.
— Сколько урана нам может понадобиться?
— Необходимо создать двенадцать бомб. То есть, примерно сто тонн урановой руды.
— В таком случае, в карман мне их не сунуть, — Дикштейн нахмурился. — Во сколько она обойдется в случае покупки?
— Что-то больше миллиона долларов США.
— И вы считаете, что потеряв такую сумму, владелец руды предпочтет замять дело?
— Если все будет сделано правильно.
— Каким образом?
— Это уже твое дело. Пират.
— Я не уверен, что это вообще возможно.
— Должно стать возможным. Я сказал премьер-министру, что мы беремся. Я поставил на кон свою карьеру, Нат.
— Да перестаньте мне талдычить о вашей долбаной карьере. Борг закурил ещё одну сигарету — нервная реакция на резкость Дикштейна. Дикштейн на дюйм опустил стекло окна, чтобы вытягивался дым. Его внезапная враждебность не имела ничего общего с просьбой Борга: она была типична для человека, которого не очень волновало, как люди к нему относятся. Дикштейна куда больше тревожило видение грибовидного облака над Каиром и Иерусалимом, хлопковые поля вдоль Нила и виноградники у Галилейского моря; превратившимися в выжженное стекловидное пространство. Ближний Восток, занявшийся пламенем, и поколение за поколением изуродованных детей.
— И все же, я думаю, что единственной альтернативой может быть только мир.
— Не имею представления. Я не занимаюсь политикой, — пожал плечами Борг.
— Дерьмо собачье.
— Слушай, если у них есть бомба, то и нам надо обзавестись, ею, не так ли? — вздохнул Борг.
— Если бы дело было только в этом, мы могли бы просто созвать пресс-конференцию, объявить, что египтяне создали атомную бомбу и предоставить миру возможность остановить их. Я же думаю, что нашим так и так хочется иметь бомбу. И. думаю, они только рады этому поводу.
— И, возможно, они правы! — отрезал Борг. — Мы не можем каждые несколько лет ввязываться в войну — в один прекрасный день мы, наконец, потерпим поражение.
— Мы можем заключить мир.
— До чего ты наивен, — фыркнул Борг.
— Если мы договоримся о некоторых вещах: оккупированные территории. Закон о возвращении, равные права для арабов в Израиле…
— У арабов есть равные права. Дикштейн безрадостно улыбнулся.
— Вы чертовски наивны.
— Слушай! — Борг сделал усилие, чтобы взять себя в руки. — Может, мы и должны продать наше право первородства за чечевичную похлебку. Но мы живем в реальном мире, и люди в этой стране не будут голосовать за мир-любой-ценой; да в глубине души ты и сам знаешь, что арабы отнюдь не торопятся заключать мир. Так что в реальном мире мы по-прежнему должны драться с ними, и в таком случае нам уж лучше украсть для себя уран.
— Вот что мне не нравится в вас больше всего, это то, что вы всегда правы.
— Понимаешь ли, — Борг явно сердился, — с подавляющим большинством моих людей я не испытываю необходимости спорить о политике каждый раз, когда даю им задание. Они просто выслушивают приказ и отправляются его выполнять, как и подобает оперативнику.
— Я вам не верю, — заявил Дикштейн. — Это нация идеалистов, в противном случае от неё бы ничего не осталось.
— Может быть, и так.
— Я как-то знавал человека по имени Вольфганг. Он тоже любил говорить: «Я просто выслушиваю приказы». — А потом принимался ломать мне ногу.
— Ага, — кивнул Борг. — Ты мне уже рассказывал.
Когда компания нанимает бухгалтера для ведения своей документации, первое, что он делает, так это объявляет, что у него такой объем работы, связанной с финансовой политикой компании, что он нуждается в младшем бухгалтере. Нечто подобное происходит и со шпионами. Некая страна организует разведывательную службу, дабы выяснить, сколько танков у соседей и где они базируются, но прежде, чем это удается выяснить, разведслужба оповещает, что она настолько поглощена слежкой за подрывными элементами внутри страны, что нуждается в специальном военном подразделении.
Именно так и было в Египте в 1955 году. Только что оперившаяся разведслужба страны сразу же разделилась на два управления. Военная разведка занималась подсчетом израильских танков; служба же общих расследований пожинала все лавры.
Человек, под началом которого находились оба управления, именовался Директором Главной Разведслужбы; и предполагалось — теоретически — что он будет подчинен министру внутренних дел. Но, как правило, глава государства сам хочет руководить шпионским департаментом. На то есть две причины. Одна из них заключалась в том, что этим шпионам постоянно грезятся какие-то бредовые планы убийств, шантажа и вторжения и они могут причинить массу беспокойств, если не придерживать их на твердой земле реальности, так что и президент и, премьер-министр предпочитают сами приглядывать за этим департаментом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Дикштейн предавался воспоминаниям, пока Борг продолжал говорить о политике, Шульце и ядерном реакторе. Наконец он понял, что повествование Борга имеет отношение к нему, и снова появился страх, вместе с которым пришли и другие воспоминания. После смерти отца семья впала в отчаянную бедность, и когда приходили кредиторы. Вата посылали к дверям говорить, что мамы нет. В тринадцать лет он испытывал невыносимое унижение, потому что кредиторы знали, что он врет, и он знал, что они знают, и они смотрели на него со смесью презрения и жалости, которая пронзала его до мозга костей. Он никогда не сможет забыть это чувство — и оно всплывало откуда-то из подсознания, когда кто-то вроде Борга говорил нечто вроде: «Малыш Натаниел, иди и укради уран для своей родины».
И теперь он обратился к Пьеру Боргу:
— Если нам так и так придется его красть, почему бы просто не закупить его и отказаться возвращать?
— Потому что в таком случае всем будет известно, для чего он нам понадобился.
— Ну и?
— Извлечение плутония требует времени — многих месяцев. За это время могут случиться две вещи: во-первых, египтяне ускорят свою программу, и, во-вторых, американцы надавят на нас, чтобы мы отказались от создания бомбы.
— Ах, вот как! — Это было хуже всего. — Значит, вы хотите, чтобы я украл его, и никто не догадался, что он предназначается нам.
— Более того, — голос Борга стал хриплым и напряженным. — Никто не должен знать, что уран украден. Все должно выглядеть так, будто товар просто пропал. Тогда и владелец, и международные агентства постараются замять это дело. И затем, когда им станет ясно, что их надули, они уже будут в плену своей версии.
— Но все сразу же может вскрыться.
— Не раньше, чем у нас будет своя бомба.
Они выехали на прибрежное шоссе от Хайфы до Тель-Авива, и, когда машина мчалась сквозь ночь, Дикштейн видел справа от себя отблески глади Средиземного моря, поблескивающие словно драгоценности в ночи. Заговорив, он сам удивился нотке усталого смирения в своем голосе.
— Сколько урана нам может понадобиться?
— Необходимо создать двенадцать бомб. То есть, примерно сто тонн урановой руды.
— В таком случае, в карман мне их не сунуть, — Дикштейн нахмурился. — Во сколько она обойдется в случае покупки?
— Что-то больше миллиона долларов США.
— И вы считаете, что потеряв такую сумму, владелец руды предпочтет замять дело?
— Если все будет сделано правильно.
— Каким образом?
— Это уже твое дело. Пират.
— Я не уверен, что это вообще возможно.
— Должно стать возможным. Я сказал премьер-министру, что мы беремся. Я поставил на кон свою карьеру, Нат.
— Да перестаньте мне талдычить о вашей долбаной карьере. Борг закурил ещё одну сигарету — нервная реакция на резкость Дикштейна. Дикштейн на дюйм опустил стекло окна, чтобы вытягивался дым. Его внезапная враждебность не имела ничего общего с просьбой Борга: она была типична для человека, которого не очень волновало, как люди к нему относятся. Дикштейна куда больше тревожило видение грибовидного облака над Каиром и Иерусалимом, хлопковые поля вдоль Нила и виноградники у Галилейского моря; превратившимися в выжженное стекловидное пространство. Ближний Восток, занявшийся пламенем, и поколение за поколением изуродованных детей.
— И все же, я думаю, что единственной альтернативой может быть только мир.
— Не имею представления. Я не занимаюсь политикой, — пожал плечами Борг.
— Дерьмо собачье.
— Слушай, если у них есть бомба, то и нам надо обзавестись, ею, не так ли? — вздохнул Борг.
— Если бы дело было только в этом, мы могли бы просто созвать пресс-конференцию, объявить, что египтяне создали атомную бомбу и предоставить миру возможность остановить их. Я же думаю, что нашим так и так хочется иметь бомбу. И. думаю, они только рады этому поводу.
— И, возможно, они правы! — отрезал Борг. — Мы не можем каждые несколько лет ввязываться в войну — в один прекрасный день мы, наконец, потерпим поражение.
— Мы можем заключить мир.
— До чего ты наивен, — фыркнул Борг.
— Если мы договоримся о некоторых вещах: оккупированные территории. Закон о возвращении, равные права для арабов в Израиле…
— У арабов есть равные права. Дикштейн безрадостно улыбнулся.
— Вы чертовски наивны.
— Слушай! — Борг сделал усилие, чтобы взять себя в руки. — Может, мы и должны продать наше право первородства за чечевичную похлебку. Но мы живем в реальном мире, и люди в этой стране не будут голосовать за мир-любой-ценой; да в глубине души ты и сам знаешь, что арабы отнюдь не торопятся заключать мир. Так что в реальном мире мы по-прежнему должны драться с ними, и в таком случае нам уж лучше украсть для себя уран.
— Вот что мне не нравится в вас больше всего, это то, что вы всегда правы.
— Понимаешь ли, — Борг явно сердился, — с подавляющим большинством моих людей я не испытываю необходимости спорить о политике каждый раз, когда даю им задание. Они просто выслушивают приказ и отправляются его выполнять, как и подобает оперативнику.
— Я вам не верю, — заявил Дикштейн. — Это нация идеалистов, в противном случае от неё бы ничего не осталось.
— Может быть, и так.
— Я как-то знавал человека по имени Вольфганг. Он тоже любил говорить: «Я просто выслушиваю приказы». — А потом принимался ломать мне ногу.
— Ага, — кивнул Борг. — Ты мне уже рассказывал.
Когда компания нанимает бухгалтера для ведения своей документации, первое, что он делает, так это объявляет, что у него такой объем работы, связанной с финансовой политикой компании, что он нуждается в младшем бухгалтере. Нечто подобное происходит и со шпионами. Некая страна организует разведывательную службу, дабы выяснить, сколько танков у соседей и где они базируются, но прежде, чем это удается выяснить, разведслужба оповещает, что она настолько поглощена слежкой за подрывными элементами внутри страны, что нуждается в специальном военном подразделении.
Именно так и было в Египте в 1955 году. Только что оперившаяся разведслужба страны сразу же разделилась на два управления. Военная разведка занималась подсчетом израильских танков; служба же общих расследований пожинала все лавры.
Человек, под началом которого находились оба управления, именовался Директором Главной Разведслужбы; и предполагалось — теоретически — что он будет подчинен министру внутренних дел. Но, как правило, глава государства сам хочет руководить шпионским департаментом. На то есть две причины. Одна из них заключалась в том, что этим шпионам постоянно грезятся какие-то бредовые планы убийств, шантажа и вторжения и они могут причинить массу беспокойств, если не придерживать их на твердой земле реальности, так что и президент и, премьер-министр предпочитают сами приглядывать за этим департаментом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100