Знает он и дону Тиберию, разве не делает она крупных пожертвований на церковные праздники? Очевидно, рассчитывает получить отпущение грехов, искупить свое безнравственное ремесло. Иносенсио покачал головой, он никогда не противоречил падре.
И чтобы переменить тему, он заговорил о старой негритянке Вевеве, бабке Массу, которую все уважали за ее мудрость.
— Боже, но что может знать невежественная негритянка?! А кто крестный отец? Тоже популярная личность?
Эх, если бы так… Иносенсио стал заикаться, история с крестным ему не очень нравилась. Однако надо что-нибудь сказать священнику. Неужели падре Гомес его не знает? У него лавчонка на Табуане, в которой он торгует своими искусными изделиями, вырезанными из камня, мрамора, дерева.
— На Табуане? Может, и знаю… Как его зовут?
— Как зовут? Антонио де Огун.
— Де Огун? Что означает — де Огун? Какое-то странное имя.
— Он человек обходительный и замечательный мастер. Большинство игральных костей в нашем городе… то есть, я хочу сказать… он очень хорошо режет по кости…
Однако падре казалось, что когда-то давно он слышал это имя.
— Огун… Кажется, он мне знаком…
Это принято у негров, объяснял Иносенсио, они иногда дают своим детям экзотические африканские имена. Падре Гомес не знает, например, Изидро до Батуалэ, хозяина бара на площади Семи Ворот?
Впрочем, откуда падре его знать. Итак, у негров попадаются имена самые нелепые, и хотя крестный не негр, а мулат и издали даже может сойти за белого, имя у него негритянское. Иносенсио вспомнил некую Марию де Ошун, которая торговала кашей на Ладейра-да-Прасе.
Падре Гомес подошел к двери ризницы и увидел, что церковь теперь битком набита, но продолжают подходить баиянки в широких юбках и женщины легкого поведения с покаянным выражением на лицах. Падре не оставляло какое-то смутное беспокойство, он никак не мог припомнить, где и когда слышал имя крестного. Однако он немного успокоился, когда заметил, как уверенно и смело держится Иносенсио, не зная, впрочем, что на самом деле тот до смерти боится (встречи падре Гомеса и Артура да Гимы. Ведь падре обязательно полюбопытствует, почему Артур да Гима стал Антонио де Огужам?
Первым этот вопрос поднял Ипсилон, который требовал строжайшего соблюдения воли божества. И когда он наложил свои сомнения, все с ним согласились. Он считал, что Артур да Гима, хотя и будет всего лишь олицетворять Огуна на крестинах, для большинства станет настоящим крестным ребенка. Истинная подоплека дела известие лишь немногим и с течением времени будет вовсе позабыта, ребенок вырастет и тоже будет считать своим крестным Артура да Гиму.
Даже Артур не стал возражать против этого. Разумеется, крестному надо дать имя Огуна. Но как это сделать? Вопрос решил все тот же Жезуино Бешеный Петух. Ведь Огун то же самое, что свитой Антоний. Значит, ребенка нужно назвать Антонио де Огун. Единственное затруднение в том, что Иносенсио знает Артура да Гиму. Курио, благодаря которому ризничий спас свое здоровье и репутацию, было поручено переговорить с ним.
Иносенсио поначалу колебался, но в конце концов согласился стать их сообщником. Разве мог он поступить иначе, если был в долгу у Курио? Он только боялся, что падре тоже знает Артура да Гиму. Артур, которого спросили, так ли это, заявил, что не может сказать, знает ли его падре, но он отлично знает священника. Приходилось идти на риск. На всякий случая Иносенсио приготовил метрику заранее, как крестный отец в ней фигурировал Антонио де Огун.
Стоя в дверях ризницы, падре Гомес продолжал наблюдать за людьми, наполняющими церковь, каждую минуту их становилось все больше. Ему показалось даже, что среди присутствующих он узнал д-ра Антонио Баррейраса Лиму, светило медицинского факультета. Неужели он тоже явился на крестины сына негра Массу?
Падре уже собирался облачиться к мессе, после которой следовали крестины, когда на площади перед церковью появилась небольшая, медленно двигавшаяся процессия. Должно быть, несли ребенка. Падре заторопился.
— Этот праздник вызовет много разговоров, — сказал Иносенсио, помогая священнику.
— Какой праздник?
— Да крестины. Ведь расходы оплачивает дона Тиберия, Алонсо, Изидро и другие друзья Массу. Будет потрясающее каруру. Вот я и хотел попросить вас отпустить меня после полудня, я приглашен на обед.
— А у нас ничего не назначено на это время?
— Нет, сеньор.
— Ну что ж, тогда идите. Никак не могу вспомнить, где я слышал имя крестного…
Он недолго подумал и пошел в алтарь, тихо бормоча:
— Огун… Огун…
А Огун в это время, приплясывая, пересекал площадь; он был в отличном праздничном настроении и испускал крики, от которых дребезжали окна старых домов и вздрагивали баиянки, собравшиеся в церкви. Ребенок безмятежно улыбался на руках Тиберии, негритянка Вевева медленно шагала рядом с Огуном, а Массу, одетый в теплый костюм из синего кашемира, сиял от гордости и обливался потом. Но вот Огун вырвался из рук Дониньи и вышел вперед, направляясь к церковной паперти.
7
Накануне крещения Тиберия, Массу и Артур да Гима ночевали в молельне. Мать Донинья заранее предупредила, что они должны совершить обряд бори — очистить тело и накормить божество.
Они пришли засветло. По дороге в Сан-Гонсало носились тени, опускаясь на таинственные убежища Эшу. Эшу выглядывал из густых зарослей то в образе молодого красивого негра, то в образе старого нищего с посохом. Его лукавый и радостный смех уносил к вершинам деревьев легкий вечерний ветерок.
Тиберия, Массу и Артур пришли не одни, их друзья пожелали присутствовать при обряде. Мать Донинья пригласила помогать нескольких женщин, которых сама выбрала. Они приготовили омовения, разожгли большой костер, наточили ножи и покрыли чисто выметенные полы листьями питангейры. Все было готово для торжественного обряда.
Однако, кроме приглашенных, явились любопытные, и площадка загудела от голосов, словно ожидалось большое празднество.
Сразу же после семи мать Донинья, заранее недовольная тем, что завтра придется вставать на рассвете, велела звонить в колокольчик, и все собрались в доме Огуна. Народу оказалось слишком много, так что некоторым пришлось остаться снаружи.
Донинья окинула их взглядом.
— Никто не звал, сами пришли, пусть теперь устраиваются, где хотят.
Артур да Гима и Массу уже ожидали в молельне — помещении, где были сложены фетиши святого, его одежда, оружие, пища, в общем, все его имущество. Негр и Артур приняли настоенную на листьях ванну, теперь им был не страшен дурной глаз, зависть и прочие напасти. Потом надели чистые белые одежды: Артур — пижаму, Массу — брюки и рубашку и уселись на циновках, постеленных на полу.
Тиберия, тоже только что совершившая омовение, вышла в сопровождении жрицы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
И чтобы переменить тему, он заговорил о старой негритянке Вевеве, бабке Массу, которую все уважали за ее мудрость.
— Боже, но что может знать невежественная негритянка?! А кто крестный отец? Тоже популярная личность?
Эх, если бы так… Иносенсио стал заикаться, история с крестным ему не очень нравилась. Однако надо что-нибудь сказать священнику. Неужели падре Гомес его не знает? У него лавчонка на Табуане, в которой он торгует своими искусными изделиями, вырезанными из камня, мрамора, дерева.
— На Табуане? Может, и знаю… Как его зовут?
— Как зовут? Антонио де Огун.
— Де Огун? Что означает — де Огун? Какое-то странное имя.
— Он человек обходительный и замечательный мастер. Большинство игральных костей в нашем городе… то есть, я хочу сказать… он очень хорошо режет по кости…
Однако падре казалось, что когда-то давно он слышал это имя.
— Огун… Кажется, он мне знаком…
Это принято у негров, объяснял Иносенсио, они иногда дают своим детям экзотические африканские имена. Падре Гомес не знает, например, Изидро до Батуалэ, хозяина бара на площади Семи Ворот?
Впрочем, откуда падре его знать. Итак, у негров попадаются имена самые нелепые, и хотя крестный не негр, а мулат и издали даже может сойти за белого, имя у него негритянское. Иносенсио вспомнил некую Марию де Ошун, которая торговала кашей на Ладейра-да-Прасе.
Падре Гомес подошел к двери ризницы и увидел, что церковь теперь битком набита, но продолжают подходить баиянки в широких юбках и женщины легкого поведения с покаянным выражением на лицах. Падре не оставляло какое-то смутное беспокойство, он никак не мог припомнить, где и когда слышал имя крестного. Однако он немного успокоился, когда заметил, как уверенно и смело держится Иносенсио, не зная, впрочем, что на самом деле тот до смерти боится (встречи падре Гомеса и Артура да Гимы. Ведь падре обязательно полюбопытствует, почему Артур да Гима стал Антонио де Огужам?
Первым этот вопрос поднял Ипсилон, который требовал строжайшего соблюдения воли божества. И когда он наложил свои сомнения, все с ним согласились. Он считал, что Артур да Гима, хотя и будет всего лишь олицетворять Огуна на крестинах, для большинства станет настоящим крестным ребенка. Истинная подоплека дела известие лишь немногим и с течением времени будет вовсе позабыта, ребенок вырастет и тоже будет считать своим крестным Артура да Гиму.
Даже Артур не стал возражать против этого. Разумеется, крестному надо дать имя Огуна. Но как это сделать? Вопрос решил все тот же Жезуино Бешеный Петух. Ведь Огун то же самое, что свитой Антоний. Значит, ребенка нужно назвать Антонио де Огун. Единственное затруднение в том, что Иносенсио знает Артура да Гиму. Курио, благодаря которому ризничий спас свое здоровье и репутацию, было поручено переговорить с ним.
Иносенсио поначалу колебался, но в конце концов согласился стать их сообщником. Разве мог он поступить иначе, если был в долгу у Курио? Он только боялся, что падре тоже знает Артура да Гиму. Артур, которого спросили, так ли это, заявил, что не может сказать, знает ли его падре, но он отлично знает священника. Приходилось идти на риск. На всякий случая Иносенсио приготовил метрику заранее, как крестный отец в ней фигурировал Антонио де Огун.
Стоя в дверях ризницы, падре Гомес продолжал наблюдать за людьми, наполняющими церковь, каждую минуту их становилось все больше. Ему показалось даже, что среди присутствующих он узнал д-ра Антонио Баррейраса Лиму, светило медицинского факультета. Неужели он тоже явился на крестины сына негра Массу?
Падре уже собирался облачиться к мессе, после которой следовали крестины, когда на площади перед церковью появилась небольшая, медленно двигавшаяся процессия. Должно быть, несли ребенка. Падре заторопился.
— Этот праздник вызовет много разговоров, — сказал Иносенсио, помогая священнику.
— Какой праздник?
— Да крестины. Ведь расходы оплачивает дона Тиберия, Алонсо, Изидро и другие друзья Массу. Будет потрясающее каруру. Вот я и хотел попросить вас отпустить меня после полудня, я приглашен на обед.
— А у нас ничего не назначено на это время?
— Нет, сеньор.
— Ну что ж, тогда идите. Никак не могу вспомнить, где я слышал имя крестного…
Он недолго подумал и пошел в алтарь, тихо бормоча:
— Огун… Огун…
А Огун в это время, приплясывая, пересекал площадь; он был в отличном праздничном настроении и испускал крики, от которых дребезжали окна старых домов и вздрагивали баиянки, собравшиеся в церкви. Ребенок безмятежно улыбался на руках Тиберии, негритянка Вевева медленно шагала рядом с Огуном, а Массу, одетый в теплый костюм из синего кашемира, сиял от гордости и обливался потом. Но вот Огун вырвался из рук Дониньи и вышел вперед, направляясь к церковной паперти.
7
Накануне крещения Тиберия, Массу и Артур да Гима ночевали в молельне. Мать Донинья заранее предупредила, что они должны совершить обряд бори — очистить тело и накормить божество.
Они пришли засветло. По дороге в Сан-Гонсало носились тени, опускаясь на таинственные убежища Эшу. Эшу выглядывал из густых зарослей то в образе молодого красивого негра, то в образе старого нищего с посохом. Его лукавый и радостный смех уносил к вершинам деревьев легкий вечерний ветерок.
Тиберия, Массу и Артур пришли не одни, их друзья пожелали присутствовать при обряде. Мать Донинья пригласила помогать нескольких женщин, которых сама выбрала. Они приготовили омовения, разожгли большой костер, наточили ножи и покрыли чисто выметенные полы листьями питангейры. Все было готово для торжественного обряда.
Однако, кроме приглашенных, явились любопытные, и площадка загудела от голосов, словно ожидалось большое празднество.
Сразу же после семи мать Донинья, заранее недовольная тем, что завтра придется вставать на рассвете, велела звонить в колокольчик, и все собрались в доме Огуна. Народу оказалось слишком много, так что некоторым пришлось остаться снаружи.
Донинья окинула их взглядом.
— Никто не звал, сами пришли, пусть теперь устраиваются, где хотят.
Артур да Гима и Массу уже ожидали в молельне — помещении, где были сложены фетиши святого, его одежда, оружие, пища, в общем, все его имущество. Негр и Артур приняли настоенную на листьях ванну, теперь им был не страшен дурной глаз, зависть и прочие напасти. Потом надели чистые белые одежды: Артур — пижаму, Массу — брюки и рубашку и уселись на циновках, постеленных на полу.
Тиберия, тоже только что совершившая омовение, вышла в сопровождении жрицы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97