Заказали по первой стопке для храбрости, хотели поднести и Курио, прежде чем он отправится к Капралу, но Курио отказался. Он слишком много выпил накануне, во рту было горько, язык обложило, и голова была тяжелой, а ведь сейчас как никогда ему нужна ясность мысли и свободная речь. Все подняли стаканы в честь Курио в немом, единодушном тосте. Курио медленно оглядел друзей, одного за другим, взволнованно и серьезно. Пожал руку Жезуино и торопливо зашагал по склону. Все присутствующие были так же взволнованны и серьезны, сознавая важность момента. Курио исчез за поворотом. Ветер срывал листья с акаций, и они устилали дорогу желтым ковром.
Курио приоделся, снял свое рабочее платье — поношенный фрак, полосатые брюки, рубашку с накрахмаленной манишкой, смыл с лица белила и румяна. Он был в праздничном костюме, при галстуке, но, хотя и побрился, выглядел худым и бледным, под глазами у него залегли синие тени. Он шел размеренным шагом, с серьезным лицом, печально глядя перед собой. Впрочем, вся его фигура выражала печаль и даже тоску, отчего это восхождение по склону казалось каким-то зловещим. Курио умышленно надел костюм, который надевал только в торжественных случаях, чтобы сразу же, как он придет к Мартину, тот понял, что визит Курио необычен. Вот почему едва показался домишко Мартина, Курио остановился, чтобы привести в порядок костюм, а затем придал своей походке еще больше величавости. В дверях его нетерпеливо поджидала Мариалва: часы только что пробили десять. Она сделала Курио знак, чтобы он поторопился, но Курио продолжал идти все так же медленно — не было никакой надобности спешить. Подумать, какое легкомыслие! Ведь он идет разбить жизнь друга; сердце зазывалы обливалось кровью. Может, лучше было последовать совету негра, запастись бутылками с чудодейственным средством против гонореи и отправиться в Сержипе оплакивать разлуку с возлюбленной. Стоит ему переступить порог, и Мартин сейчас же заметит его трагическую мину, а значит, догадается, что пришел он с недоброй вестью.
Но едва он достиг крыльца того дома, куда собирался проникнуть, бесстыдный и вероломный, хуже вора или убийцы, неся с собой скорбь и горе, как услышал упрек Мариалвы, процеженный сквозь зубы:
— Я уже думала, что ты струсил и не придешь…
Это было несправедливо, потому что он пришел точно в десять, как и было условленно. Еще никогда в жизни он не был так пунктуален. Друзья, оказавшие ему поддержку в столь трудный для него момент, а также заинтересованные в результатах пари, позаботились о том, чтобы разбудить Курио заблаговременно.
Лицо Мариалвы горело, ее глаза излучали странный тревожный блеск, и вся она была какой-то необычной, будто парила в воздухе, прекрасная, как фея, в красоте которой есть что-то дьявольски жестокое. Возможно, в этой перемене была виновата прическа с двумя завитками на лбу, напоминавшими рожки. Никогда Курио не видел Мариалву такой, он не узнавал ее, свою нежную Мариалву, обессилевшую от любви.
— Пойдем, он в большой комнате…
И быстро вошла, сказав:
— Мой милый, Курио хочет поговорить с тобой…
— Какого же черта он не идет? — Голос Мартина прозвучал невнятно, как если бы он говорил с полным ртом.
Необходимо, снова убеждал себя Курио, сразу же дать понять Мартину, что визит мой необычен. Поэтому он попросил разрешения войти:
— Можно?..
Никогда еще друг не просил позволения войти в дом Капрала, и Мартин должен будет догадаться о предстоящей трагедии, едва Курио твердым шагом войдет в комнату и остановится решительный, непреклонный и бледный, как мертвец. Но к разочарованию и отчаянию страстно влюбленного зазывалы, Капрал ничего не заметил. Он был всецело занят созерцанием золотистой ароматной жаки, которая лежала перед ним. Мартин только что разрезал ее, и сладкий сок стекал на газету, аккуратно постеленную на столе, Мартин не оборачивался, а Курио было все труднее сохранять трагическую позу. К тому же запах жаки проникал в ноздри и пробуждал аппетит у голодного Курио, который еще ничего не ел в это роковое утро.
— Садись, братец, съешь несколько зерен жаки, — дружески предложил Мартин. — Она великолепна.
Курио приблизился все так же неторопливо, с мрачным, напыщенным видом. Мариалва, прислонившись к дверному косяку, заняла удобную позицию, чтобы не пропустить ни единой подробности сцены, которая сейчас разыграется. Мартин положил в рот зерно жаки, комната благоухала ее ароматом. Трудно было противостоять такому соблазну, но Курио устоял. Мартин, наконец, повернулся к нему и удивился его серьезности:
— Что-нибудь случилось?
— Да нет, ничего… Просто я хотел с тобой поговорить. Надо решить одно дело…
— Так садись, я тебя слушаю, и, пожалуйста, угощайся…
— Нет, дело серьезное, лучше я подожду, пока ты поешь…
Мартин пристально посмотрел на друга.
— Ты выглядишь так, будто проглотил швабру… Но, наверно, ты прав, сначала надо расправиться с жакой, а потом потолкуем… Садись и засучивай рукава…
По пальцам Капрала стекал медовый сок жаки, ароматные золотистые зерна были так соблазнительны, а Курио еще ничего не ел; сейчас, до еды, он должен собраться с духом. Ему вдруг захотелось плакать, в горле встал комок. Однако было уже за десять, приятели разбудили его рано, намного раньше, чем было условленно. Его пустой желудок вдруг взбунтовался, требуя принять предложение Мартина.
— Садись парень… Чего ты ждешь?
А жака казалась все прекраснее — это был любимый плод Курио, медовый сок стекал по пальцам и губам Мартина, в воздухе носился опьяняющий аромат… В конце концов он может начать разговор на несколько минут позже, ничего от этого не изменится.
Курио снял пиджак, ослабил узел галстука — нельзя же есть жаку, когда ты одет по всем правилам хорошего тона. Он уселся, запустил пальцы в мякоть жаки, вытащил зерно, сунул его в рот и выплюнул кожуру:
— Хороша!
— Спелая! — поддержал Мартин. — С одного дерева неподалеку отсюда, на нем было так много плодов, что я…
Разговор друзей был прерван громким стуком хлопнувшей двери. Это Мариалва напоминала им о себе, ее глаза метали искры, а два завитка на лбу еще больше походили на дьявольские рожки.
— Разве ты не говорил мне, что у тебя есть срочное дело к Мартину? — спросила она Курио.
Мариалва была в ярости, она не ожидала такого начала разговора. Вот, значит, какова безумная и безграничная любовь Курио?! Любовь, которая не устояла перед зернами спелой жаки!
— Когда поедим, тогда и поговорю… Немного погодя…
— Всему свое время… — наставительно заметил Мартин.
Обозленная Мариалва вихрем вылетела в спальню.
— Она не выносит жаку, считает настоящими фруктами только яблоки и груши…
— Неужели?..
Курио облизал пальцы:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
Курио приоделся, снял свое рабочее платье — поношенный фрак, полосатые брюки, рубашку с накрахмаленной манишкой, смыл с лица белила и румяна. Он был в праздничном костюме, при галстуке, но, хотя и побрился, выглядел худым и бледным, под глазами у него залегли синие тени. Он шел размеренным шагом, с серьезным лицом, печально глядя перед собой. Впрочем, вся его фигура выражала печаль и даже тоску, отчего это восхождение по склону казалось каким-то зловещим. Курио умышленно надел костюм, который надевал только в торжественных случаях, чтобы сразу же, как он придет к Мартину, тот понял, что визит Курио необычен. Вот почему едва показался домишко Мартина, Курио остановился, чтобы привести в порядок костюм, а затем придал своей походке еще больше величавости. В дверях его нетерпеливо поджидала Мариалва: часы только что пробили десять. Она сделала Курио знак, чтобы он поторопился, но Курио продолжал идти все так же медленно — не было никакой надобности спешить. Подумать, какое легкомыслие! Ведь он идет разбить жизнь друга; сердце зазывалы обливалось кровью. Может, лучше было последовать совету негра, запастись бутылками с чудодейственным средством против гонореи и отправиться в Сержипе оплакивать разлуку с возлюбленной. Стоит ему переступить порог, и Мартин сейчас же заметит его трагическую мину, а значит, догадается, что пришел он с недоброй вестью.
Но едва он достиг крыльца того дома, куда собирался проникнуть, бесстыдный и вероломный, хуже вора или убийцы, неся с собой скорбь и горе, как услышал упрек Мариалвы, процеженный сквозь зубы:
— Я уже думала, что ты струсил и не придешь…
Это было несправедливо, потому что он пришел точно в десять, как и было условленно. Еще никогда в жизни он не был так пунктуален. Друзья, оказавшие ему поддержку в столь трудный для него момент, а также заинтересованные в результатах пари, позаботились о том, чтобы разбудить Курио заблаговременно.
Лицо Мариалвы горело, ее глаза излучали странный тревожный блеск, и вся она была какой-то необычной, будто парила в воздухе, прекрасная, как фея, в красоте которой есть что-то дьявольски жестокое. Возможно, в этой перемене была виновата прическа с двумя завитками на лбу, напоминавшими рожки. Никогда Курио не видел Мариалву такой, он не узнавал ее, свою нежную Мариалву, обессилевшую от любви.
— Пойдем, он в большой комнате…
И быстро вошла, сказав:
— Мой милый, Курио хочет поговорить с тобой…
— Какого же черта он не идет? — Голос Мартина прозвучал невнятно, как если бы он говорил с полным ртом.
Необходимо, снова убеждал себя Курио, сразу же дать понять Мартину, что визит мой необычен. Поэтому он попросил разрешения войти:
— Можно?..
Никогда еще друг не просил позволения войти в дом Капрала, и Мартин должен будет догадаться о предстоящей трагедии, едва Курио твердым шагом войдет в комнату и остановится решительный, непреклонный и бледный, как мертвец. Но к разочарованию и отчаянию страстно влюбленного зазывалы, Капрал ничего не заметил. Он был всецело занят созерцанием золотистой ароматной жаки, которая лежала перед ним. Мартин только что разрезал ее, и сладкий сок стекал на газету, аккуратно постеленную на столе, Мартин не оборачивался, а Курио было все труднее сохранять трагическую позу. К тому же запах жаки проникал в ноздри и пробуждал аппетит у голодного Курио, который еще ничего не ел в это роковое утро.
— Садись, братец, съешь несколько зерен жаки, — дружески предложил Мартин. — Она великолепна.
Курио приблизился все так же неторопливо, с мрачным, напыщенным видом. Мариалва, прислонившись к дверному косяку, заняла удобную позицию, чтобы не пропустить ни единой подробности сцены, которая сейчас разыграется. Мартин положил в рот зерно жаки, комната благоухала ее ароматом. Трудно было противостоять такому соблазну, но Курио устоял. Мартин, наконец, повернулся к нему и удивился его серьезности:
— Что-нибудь случилось?
— Да нет, ничего… Просто я хотел с тобой поговорить. Надо решить одно дело…
— Так садись, я тебя слушаю, и, пожалуйста, угощайся…
— Нет, дело серьезное, лучше я подожду, пока ты поешь…
Мартин пристально посмотрел на друга.
— Ты выглядишь так, будто проглотил швабру… Но, наверно, ты прав, сначала надо расправиться с жакой, а потом потолкуем… Садись и засучивай рукава…
По пальцам Капрала стекал медовый сок жаки, ароматные золотистые зерна были так соблазнительны, а Курио еще ничего не ел; сейчас, до еды, он должен собраться с духом. Ему вдруг захотелось плакать, в горле встал комок. Однако было уже за десять, приятели разбудили его рано, намного раньше, чем было условленно. Его пустой желудок вдруг взбунтовался, требуя принять предложение Мартина.
— Садись парень… Чего ты ждешь?
А жака казалась все прекраснее — это был любимый плод Курио, медовый сок стекал по пальцам и губам Мартина, в воздухе носился опьяняющий аромат… В конце концов он может начать разговор на несколько минут позже, ничего от этого не изменится.
Курио снял пиджак, ослабил узел галстука — нельзя же есть жаку, когда ты одет по всем правилам хорошего тона. Он уселся, запустил пальцы в мякоть жаки, вытащил зерно, сунул его в рот и выплюнул кожуру:
— Хороша!
— Спелая! — поддержал Мартин. — С одного дерева неподалеку отсюда, на нем было так много плодов, что я…
Разговор друзей был прерван громким стуком хлопнувшей двери. Это Мариалва напоминала им о себе, ее глаза метали искры, а два завитка на лбу еще больше походили на дьявольские рожки.
— Разве ты не говорил мне, что у тебя есть срочное дело к Мартину? — спросила она Курио.
Мариалва была в ярости, она не ожидала такого начала разговора. Вот, значит, какова безумная и безграничная любовь Курио?! Любовь, которая не устояла перед зернами спелой жаки!
— Когда поедим, тогда и поговорю… Немного погодя…
— Всему свое время… — наставительно заметил Мартин.
Обозленная Мариалва вихрем вылетела в спальню.
— Она не выносит жаку, считает настоящими фруктами только яблоки и груши…
— Неужели?..
Курио облизал пальцы:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97