Понял?
— Ты крут! — заявил Боря. — Натурально крут.
— Приборы что? А то время уходит…
— Приборы… — Боря посмотрел на индикатор. — Приборы, как всегда, сто.
Яловегин тяжело вздохнул.
— Чердак дома номер пятьдесят два. Второе окно справа. Нижний левый угол. Чуть-чуть в глубине комнаты, — после продолжительного молчания сказал Боря. — Совсем, я бы сказал, не прячется.
Яловегин прижал лепесток рации к щеке:
— Коля, чердак желтого дома, справа второй, слева внизу.
— Как он тебя понимает? — удивился Кожевников.
Яловегин не ответил.
— Вижу, — через шипение ответил невидимый Коля.
Мгновение спустя тишину над площадью разорвал хлопок. Негромкий, будто кто-то уронил папку с документами на пол, но заставивший всех втянуть голову в плечи.
— Кажется, готово, — прошептал Боря, рассматривая монитор. — По крайней мере, там все чисто. Никаких точек.
— Что с остальными?
Кожевников пожал плечами:
— С этой позиции не могу ничего сказать. Надо ползти дальше. — Он принялся сматывать проводки.
— Время теряем, — прошептал Олег. — Время теряем.
Они отошли приблизительно на сотню метров в сторону, и Кожевников снова настроил свое оборудование. Оба молчали, заходящее солнце прокладывало длинные тени. Тишина, наступившая после оглушающего дня, казалась ненастоящей, будто кто-то огромный опустил на город большой клок ваты.
— Ничего, надо дальше, — снова покачал головой Кожевников.
Еще одна сотня метров. И опять ничего.
Яловегин посмотрел на темнеющее небо:
— Все. Можно не стараться. Ночью ни один идиот не станет оставаться на позициях.
— Не помог приборчик, — разочарованно пробормотал Кожевников.
— Почему не помог? Очень даже помог. — Олег сел на камни. — Как минимум одну головную боль сняли. Это уже кое-что. Сейчас они снимаются с точек и встречаются с группой прикрытия. Потом уйдут, чтобы вернуться завтра.
— Тогда что? Завтра продолжим? — с легкой надеждой в голосе спросил Боря.
Яловегин покачал головой:
— Это вряд ли… — Он прижал лепесток гарнитуры к щеке. — Группа, на выход!
На этом чердаке было сухо, прошедший несколько дней назад дождь не оставил тут ни следа. Дверь открыта грубо, сорванный замок валяется этажом ниже. На стенке, расположенной около окна, мелом нарисована карта сектора обстрела. Обрисована быстро, легкими движениями, но удивительно точно. Некоторые места обозначены стрелочками, что-то затерто, видимо непростреливаемые зоны.
— Они не рассчитывали на длительную работу. — Яловегин покачал головой. — Иначе все было бы сделано более умно. Их задача была прийти, выстрелить и уйти. А их заставили прикрывать толпу идиотов.
— Смотрите. — Кто-то из бойцов указал на стену.
Большая дыра, выбитые кирпичи, пыль раскрошенной штукатурки. Это была не граната и не кувалда. Может быть, небольшой кусок пластита. Олег осторожно заглянул на соседний чердак. Подготовленная позиция. Лежанка. Разметка на стене.
— Запасная… — Яловегин аккуратно протиснулся в лаз. Подошел к серому полиуретановому коврику, присмотрелся к меловым наброскам. С этой точки поражались зоны, которые было невозможно прострелить с соседнего чердака, — Я даже не уверен, что они вернутся.
Он высунулся на улицу. Вывернув голову, посмотрел на крышу. Откуда-то издалека доносились нестройные крики и, кажется, даже смех. Мятежники отошли на соседние улицы. Группа Яловегина действовала у них буквально под носом.
Олег вернулся к бойцам:
— Действуем по плану. Рисковать не будем.
Снайперы противника подорвались на минах рано утром. Когда солнце только-только приблизилось к горизонту, осветляя небо на востоке и растворяя в нем звезды. Это была сыгранная команда. Два взрыва прозвучали почти одновременно.
К городу со стороны Балашихи с ревом неслись бэтээры.
Глава 54
Из статьи «Тоска по хозяину»:
«Честные идеалисты, мечтающие когда-нибудь увидеть Россию по-настоящему демократической и свободной, развернуться в полную силу не могут. Западные благотворительные фонды, подпитывающие зародыши будущего гражданского общества, обеспечить необходимый уровень финансирования не в состоянии».
Дела шли плохо. То есть плохо для того, кто мог видеть, умел взглянуть на ситуацию под таким углом, чтобы все язвы, червоточины и провалы стали бы видны как на ладони. Таких людей но всему земному шару могло набраться немного. Семен Липинский был одним из них. Можно талантливо вести дела. Можно уверенно играть на бирже, продавать и покупать, разрушать и строить, но увидеть собственный бизнес под таким углом… мог не всякий.
После того как Семен вложился в «русскую кампанию», как он это называл, многие проекты пришлось заморозить, а от некоторых просто отказаться. Что само по себе было неприятным признаком, Неухваченные куски тут же подбирались более слабыми конкурентами, которые, ни на йоту не веря в собственную удачу, внимательно присматривались к сильной империи Липинского. К некогда сильной. А сейчас? Люди, всю свою жизнь делающие деньги, не верят в удачу. Они не имеют права думать, что им «просто повезло». Слишком высок соблазн довериться эфемерности везения. Удачи нет. Не бывает. Только расчет или… или чей-то просчет. Оступился раз, оступился два… А потом можно и подтолкнуть, дернуть, потянуть. И вот когда-то непобедимый колосс рушится на крошащейся глине. Падает. И вот-вот расколется на мелкие части, которые можно будет подобрать, спрятать, присвоить…
Дела шли плохо. Нет, конечно, Семен был далек от долговой ямы. На случай черного сценария у него были заготовлены самолет и укромное место. Решение о политическом убежище все затягивалось и затягивалось, но даже и это не сильно волновало Липинского. С его личным капиталом всегда найдется страна, которая примет, защитит, прикроет, если что. Страна маленькая, нищая, но все-таки…
Но слухи… Слухи уже поползли.
А Он… Он молчал. И от этого на душе Семена делалось беспокойно. Страх сдавливал его, будто в тисках, Липинский стал нервным, часто кричал, вздрагивал при каждом резком звуке. Ему было стыдно признаться, но он чувствовал себя брошенным. Женщиной, преданной своему мужу, но теперь покинутой, забытой, презрительно откинутой куда-то в сторону. И это чувство униженности, страха перед немилостью и жажда внимания, пусть злого, жестокого, но все-таки снимания, выжигало душу Семена изнутри.
Он часто посещал места, где когда-то видел Бога. Когда-то общался с ним, чувствуя благодать, смешанную со страхом. Липинский увлекся каббалой, теперь он знал все о знаках, символах и особых свойствах разных слов. Но это не помогало. Семен практиковал и другие техники — управляемое сновидение, психоделики, отказ от сна и даже тантру. Но ничто не могло приблизить его к Богу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
— Ты крут! — заявил Боря. — Натурально крут.
— Приборы что? А то время уходит…
— Приборы… — Боря посмотрел на индикатор. — Приборы, как всегда, сто.
Яловегин тяжело вздохнул.
— Чердак дома номер пятьдесят два. Второе окно справа. Нижний левый угол. Чуть-чуть в глубине комнаты, — после продолжительного молчания сказал Боря. — Совсем, я бы сказал, не прячется.
Яловегин прижал лепесток рации к щеке:
— Коля, чердак желтого дома, справа второй, слева внизу.
— Как он тебя понимает? — удивился Кожевников.
Яловегин не ответил.
— Вижу, — через шипение ответил невидимый Коля.
Мгновение спустя тишину над площадью разорвал хлопок. Негромкий, будто кто-то уронил папку с документами на пол, но заставивший всех втянуть голову в плечи.
— Кажется, готово, — прошептал Боря, рассматривая монитор. — По крайней мере, там все чисто. Никаких точек.
— Что с остальными?
Кожевников пожал плечами:
— С этой позиции не могу ничего сказать. Надо ползти дальше. — Он принялся сматывать проводки.
— Время теряем, — прошептал Олег. — Время теряем.
Они отошли приблизительно на сотню метров в сторону, и Кожевников снова настроил свое оборудование. Оба молчали, заходящее солнце прокладывало длинные тени. Тишина, наступившая после оглушающего дня, казалась ненастоящей, будто кто-то огромный опустил на город большой клок ваты.
— Ничего, надо дальше, — снова покачал головой Кожевников.
Еще одна сотня метров. И опять ничего.
Яловегин посмотрел на темнеющее небо:
— Все. Можно не стараться. Ночью ни один идиот не станет оставаться на позициях.
— Не помог приборчик, — разочарованно пробормотал Кожевников.
— Почему не помог? Очень даже помог. — Олег сел на камни. — Как минимум одну головную боль сняли. Это уже кое-что. Сейчас они снимаются с точек и встречаются с группой прикрытия. Потом уйдут, чтобы вернуться завтра.
— Тогда что? Завтра продолжим? — с легкой надеждой в голосе спросил Боря.
Яловегин покачал головой:
— Это вряд ли… — Он прижал лепесток гарнитуры к щеке. — Группа, на выход!
На этом чердаке было сухо, прошедший несколько дней назад дождь не оставил тут ни следа. Дверь открыта грубо, сорванный замок валяется этажом ниже. На стенке, расположенной около окна, мелом нарисована карта сектора обстрела. Обрисована быстро, легкими движениями, но удивительно точно. Некоторые места обозначены стрелочками, что-то затерто, видимо непростреливаемые зоны.
— Они не рассчитывали на длительную работу. — Яловегин покачал головой. — Иначе все было бы сделано более умно. Их задача была прийти, выстрелить и уйти. А их заставили прикрывать толпу идиотов.
— Смотрите. — Кто-то из бойцов указал на стену.
Большая дыра, выбитые кирпичи, пыль раскрошенной штукатурки. Это была не граната и не кувалда. Может быть, небольшой кусок пластита. Олег осторожно заглянул на соседний чердак. Подготовленная позиция. Лежанка. Разметка на стене.
— Запасная… — Яловегин аккуратно протиснулся в лаз. Подошел к серому полиуретановому коврику, присмотрелся к меловым наброскам. С этой точки поражались зоны, которые было невозможно прострелить с соседнего чердака, — Я даже не уверен, что они вернутся.
Он высунулся на улицу. Вывернув голову, посмотрел на крышу. Откуда-то издалека доносились нестройные крики и, кажется, даже смех. Мятежники отошли на соседние улицы. Группа Яловегина действовала у них буквально под носом.
Олег вернулся к бойцам:
— Действуем по плану. Рисковать не будем.
Снайперы противника подорвались на минах рано утром. Когда солнце только-только приблизилось к горизонту, осветляя небо на востоке и растворяя в нем звезды. Это была сыгранная команда. Два взрыва прозвучали почти одновременно.
К городу со стороны Балашихи с ревом неслись бэтээры.
Глава 54
Из статьи «Тоска по хозяину»:
«Честные идеалисты, мечтающие когда-нибудь увидеть Россию по-настоящему демократической и свободной, развернуться в полную силу не могут. Западные благотворительные фонды, подпитывающие зародыши будущего гражданского общества, обеспечить необходимый уровень финансирования не в состоянии».
Дела шли плохо. То есть плохо для того, кто мог видеть, умел взглянуть на ситуацию под таким углом, чтобы все язвы, червоточины и провалы стали бы видны как на ладони. Таких людей но всему земному шару могло набраться немного. Семен Липинский был одним из них. Можно талантливо вести дела. Можно уверенно играть на бирже, продавать и покупать, разрушать и строить, но увидеть собственный бизнес под таким углом… мог не всякий.
После того как Семен вложился в «русскую кампанию», как он это называл, многие проекты пришлось заморозить, а от некоторых просто отказаться. Что само по себе было неприятным признаком, Неухваченные куски тут же подбирались более слабыми конкурентами, которые, ни на йоту не веря в собственную удачу, внимательно присматривались к сильной империи Липинского. К некогда сильной. А сейчас? Люди, всю свою жизнь делающие деньги, не верят в удачу. Они не имеют права думать, что им «просто повезло». Слишком высок соблазн довериться эфемерности везения. Удачи нет. Не бывает. Только расчет или… или чей-то просчет. Оступился раз, оступился два… А потом можно и подтолкнуть, дернуть, потянуть. И вот когда-то непобедимый колосс рушится на крошащейся глине. Падает. И вот-вот расколется на мелкие части, которые можно будет подобрать, спрятать, присвоить…
Дела шли плохо. Нет, конечно, Семен был далек от долговой ямы. На случай черного сценария у него были заготовлены самолет и укромное место. Решение о политическом убежище все затягивалось и затягивалось, но даже и это не сильно волновало Липинского. С его личным капиталом всегда найдется страна, которая примет, защитит, прикроет, если что. Страна маленькая, нищая, но все-таки…
Но слухи… Слухи уже поползли.
А Он… Он молчал. И от этого на душе Семена делалось беспокойно. Страх сдавливал его, будто в тисках, Липинский стал нервным, часто кричал, вздрагивал при каждом резком звуке. Ему было стыдно признаться, но он чувствовал себя брошенным. Женщиной, преданной своему мужу, но теперь покинутой, забытой, презрительно откинутой куда-то в сторону. И это чувство униженности, страха перед немилостью и жажда внимания, пусть злого, жестокого, но все-таки снимания, выжигало душу Семена изнутри.
Он часто посещал места, где когда-то видел Бога. Когда-то общался с ним, чувствуя благодать, смешанную со страхом. Липинский увлекся каббалой, теперь он знал все о знаках, символах и особых свойствах разных слов. Но это не помогало. Семен практиковал и другие техники — управляемое сновидение, психоделики, отказ от сна и даже тантру. Но ничто не могло приблизить его к Богу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96