— Как в Антиллах жара… Просто не верится, что где-то люди ходят чуть ли не голые…
— И что растут апельсины, лимоны, бананы…
— Водятся райские птицы, попугаи и…
Почуяв приближение людей, собаки громко залаяли.
Парижанин открыл дверь, и вся стая с радостью бросилась наружу.
— Тише, вы! Оглашенные! .. — Артур Фарен отскочил в сторону. — Чуть с ног не сшибли!
Собаки окружили Плюмована, стали ласкаться. Они его очень любили. Он так трогательно заботился о своих четвероногих друзьях.
— Хватит вам! — урезонивал собак Артур. — Сейчас накормят.
— А вы, друзья, будьте любезны пока почистить клетки.
«Иап, йап! » При этих звуках, значение которых четвероногие прекрасно поняли, они бросились на корабль, галопом пробежали мостик и остановились перед палаткой. Рука кока слегка приоткрыла вход, и вся свора, толкаясь и радостно тявкая, бросилась внутрь. Дюма ласково позвал псов, поставив перед ними три огромных миски. Собаки, подняв хвосты, с удивительным проворством принялись поглощать содержимое мисок. О, великолепный, горячий, пахнущий тюленьим жиром суп! Одно движение языка — и вот все тарелки уже пусты! Пока собаки ели, Ужиук стоял неподалеку, жадно посматривая на собачьи тарелки.
«Иап, йап! » Сметливый парижанин сам придумал это звукоподражание, сильно напоминающее собачий лай. С его легкой руки выражение «сделать „йап-йап“ быстро вошло в лексикон экипажа, обозначая, что пора идти обедать или ужинать.
Наконец псарня вычищена. Дверь остается некоторое время открытой, чтобы проветрить ее. Но вот Плюмован пронзительно свистнул, и хорошо подкрепившаяся свора тут же покинула палатку, сломя голову бросившись на льдину, в самый снег. Здесь собаки исполнили какую-то безумную сарабанду, сопровождаемую неистовым лаем, вилянием хвостов и прыжками, поднимая вокруг себя целые столбы снежной пыли. Когда первое буйство прошло, стая собралась вокруг капитана, готовая по первому зову броситься за добычей — полярным зайцем или лисой. Но капитан, человек решительный в случае, когда речь шла о медведе, старался успокоить излишний собачий пыл. Нужна была крайняя осторожность, так как в случае малейшей ошибки встреча могла закончиться трагически.
Иногда случалось, что собаки выходили из повиновения. Артур мог долго звать их, кричать, свистеть, но хитрые псы делали вид, что не слышат. Тогда раздавался громкий удар хлыста. Аргумент был лучше всяких слов и редко когда не срабатывал. Если все же находился правонарушитель, слишком тугой на ухо, Плюмован приводил в действие свое оружие — верное средство для поддержания дисциплины.
— Эй, Белизар, Кабо, Помпон, Рамона! Собачки мои, в дозор!
Раздался громкий радостный лай, псы взяли след и бросились вперед. Вдалеке послышался шум борьбы, и вот четыре «жандарма», который Фарен называл своим четвероногим конвоем, ведут, толкая, кусая и дергая, опоздавшего пса, который понуро бредет, съежившись и опустив хвост. С тех пор, как животные были предоставлены его заботам, парижанин, выказав незаурядные способности дрессировщика, сумел сделать из них настоящих ученых собак.
И странное дело: в Юлианехобе, где их плохо кормили и держали в черном теле, они не были такими понятливыми.
Забота и внимание сделали свое дело.
А ведь собаки были самые обыкновенные, не красивее и не умнее других. Одна, по кличке Белизар, цвета перца с солью, совсем неказистая, другая, Помпон, белая и кудлатая; третья, Рамонда, — гладкая, черная. Вожаком был огромный злой кобель Кабо, собаки его боялись и слушались.
Ко времени, о котором идет речь, дрессировка близилась к концу, и собачий капитан только ждал случая, чтобы продемонстрировать всему экипажу искусство своих подопечных.
И хоть подготовка песьего спектакля держалась в секрете, кое-что все же просачивалось. Все шепотом передавали друг другу, что парижанин покажет настоящие чудеса.
Прогулка на этот раз длилась около часа и прошла вполне благополучно.
ГЛАВА 7

Льдина продолжает плыть. — Плюмован объясняет историю. — Неосторожный поступок. — Обморожение. — Констан Гиньяр лишается носа, но получает премию. — Берегите носы!
С наступлением ноября морозы уже доходили до двадцати восьми, а то и тридцати градусов, и спасаться от холода можно было только в помещении.
Непонятно почему, ртутный столбик термометра опускался, лишь когда дул юго-западный ветер. Стоило ветру перемениться — и столбик поднимался.
Неужели на Севере теплей и там есть свободное пространство?
Неожиданно льдина сделала поворот, поплыла на север, потом на северо-запад и достигла восемьдесят четвертой параллели, куда невозможно добраться ни водой, ни сушей.
Скорость движения определялась направлением ветра: при южном и юго-западном — около десяти миль в сутки; при северном — три, от силы четыре.
Оно и понятно: с попутным ветром плыть всегда легче.
Матросы «Галлии», сначала проклинавшие полярное течение, сейчас радовались от всей души.
В особенности Констан Гиньяр. После восемьдесят четвертой параллели моряки получили прибавку к жалованью. Не об этом ли всю дорогу мечтал расчетливый нормандец!
— Эх, погубит тебя твоя алчность! — частенько говорил ему парижанин.
— Не бойся, не погубит! — ликовал Гиньяр. — Шутка ли, пальцем не шевельнул, а десять франков, не считая жалованья, в кармане. Как бы то ни было, деньги никогда не лишние.
— Да пойми ты, за все приходится в жизни платить, за каждую каплю счастья. А у тебя дела идут чересчур хорошо.
— Знаю, что за все надо платить… Даже за табак и за чай… Поэтому и нужны денежки.
— Ты не понял меня. Я совсем в другом смысле.
— В каком же еще?
— Видишь ли, за счастьем приходит несчастье, и наоборот… Есть одна байка про это. Хочешь, расскажу?
— Ну, расскажи! Интересно послушать!
— Жил-был на свете не то король, не то император, не то папа — точно не помню. Может, сам Наполеон или император американский… вообще кто-то из великих. Был он богатый, счастливый и до того везло ему в жизни, что самому страшно стало. И решил он принести судьбе жертву, чтобы дурной глаз от себя отвести. Взял да и бросил на дно морское перстень драгоценный, стоивший миллионов пятьдесят.
— Уж лучше бы подарил его марсовому note 68 своего флота.
— Не догадался, а это и правда было бы лучше, не спорю… И вот Наполеон, а это был именно он, я наконец вспомнил, живет себе и живет, горя не знает. Но в одно прекрасное утро подали ему к завтраку рыбу. Стал он есть, вдруг что-то твердое на зуб попало… Оказалось, перстень драгоценный, тот самый, что он в море бросил. Перстень проглотила рыба, рыбу поймал рыбак, отнес на императорскую кухню, ее зажарили и подали императору. Так и вернулся перстень к своему хозяину. С того дня стали Наполеона преследовать неудачи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53