почему он так много сказал этой девушке?
— Продолжайте, — попросила она.
— Отец требовал, чтобы я стал врачом. А я хотел учиться на палеонтолога и охотиться за окаменелостями динозавров. Он считал это смешным, называл инфантилизмом. Мы сошлись на ветеринарном институте. Он, естественно, ожидал, что я окажусь в Кентукки и стану лечить скаковых лошадей стоимостью в миллион долларов. Или займусь исследовательской работой в области ветеринарии, сделаю великое открытие и настолько прославлю фамилию Бродбентов, что она войдет в учебники. А я вместо этого поехал в резервацию на-вахо. Здесь я делаю то, что хотел и люблю делать. В этом месте и лошади, и люди нуждаются во мне. А пейзажи в южной Юте — самые красивые в мире. И здесь самые большие россыпи окаменелостей юрского и мелового периодов. Однако отец считал, что работа в резервации — свидетельство моего провала и разочарования. Она не прибыльна, не престижна и не привлекательна. Выходит, что я его обманул: взял деньги на обучение в ветеринарном институте, а затем улизнул в какую-то дыру…
Том осекся. Он в самом деле что-то слишком разговорился.
— И поэтому вы собираетесь упустить из рук наследство? Пусть уплывает неизвестно куда? Фармакопея и все остальное?
— Именно так.
— Именно так?
— Многие люди обходятся без наследства. Моя ветеринарная практика — неплохой источник существования. Я люблю этот край, люблю свою работу. Чего еще остается желать?
Сэлли не ответила и пристально на него посмотрела. Ее волосы слабо светились в свете луны.
— Позвольте вас спросить, и сколько же вы теряете?
При мысли о размере суммы Том почувствовал укол боли. И не впервые.
— Сто миллионов долларов, как с куста.
Девушка присвистнула и надолго замолчала. В каньоне завыл койот, ему ответил другой. Наконец она проговорила:
— А вы человек с характером… — Том пожал плечами.
— А что собираются предпринять ваши братья?
— Филипп сговорился со старинным компаньоном отца — будут сообща заниматься поисками могилы. Вернон, как я слышал, решил искать самостоятельно. Так что можете присоединиться к одному из них.
— Уже пыталась, — ответила Сэлли. — Вернон уехал из страны неделю назад. Филипп тоже испарился. Они направились в Гондурас. Так что вы были моим последним шансом.
— Гондурас? Ничего себе прыть, — покачал головой Том. — Вот вернутся с добычей, возьмете у них кодекс. Я вас благословляю.
Снова последовало долгое молчание.
— Я не могу рисковать. Ваши братья не представляют, что поставлено на карту. Всякое может случиться.
— Извините, Сэлли. Ничем не могу помочь.
— Мы с профессором Клайвом нуждаемся в вашей помощи. Мир нуждается в вашей помощи.
Том вгляделся в рощицы хлопковых деревьев в пойме реки Сан-Хуан. Где-то далеко, в зарослях можжевельника, закричала сова.
— Я принял решение, — проговорил он.
Сэлли не сводила с него глаз. Волосы растрепались по плечам и спине, она по привычке выпятила нижнюю губу. Лес мерцал, залитый лунным светом, ветер шевелил кроны, по ее фигуре скользили размытые лунные зайчики.
— Не передумаете?
— Не передумаю, — вздохнул Том.
— Тогда хотя бы помогите мне здесь. О большем не прошу. Съездите со мной в Санта-Фе. Вы познакомите меня с адвокатами и друзьями отца. Расскажете о его привычках и путешествиях. Уделите мне два дня. Помогите хотя бы в этом. Всего два дня.
— Нет.
— Бывали случаи, что лошадь погибала у вас на руках?
— Много раз.
— Любимая лошадь?
Том сразу вспомнил своего Педернела, который умер от не поддающегося лечению антибиотиками мыта. У него больше никогда не будет такого красивого коня.
— А теперь представьте, что, если бы существовали более совершенные лекарства, животное осталось бы в живых.
Том повернул голову в сторону далеких огней Блаффа. Что ж, в чем-то она права, и два дня — не такой большой срок. — Хорошо. Ваша взяла. Но только два дня.
9
Льюис Скиба, управляющий фармакологической фирмой «Лэмп — Дэнисон», неподвижно сидел в своем кабинете и смотрел на вереницу серых небоскребов вдоль авеню Америка на Манхэттене. Дождь к вечеру разошелся, и город совершенно потемнел. Единственным звуком в комнате было потрескивание огня в камине из сиенского мрамора — печальном напоминании о лучших временах. День выдался не холодным, но Скиба специально, чтобы разжечь камин, запустил кондиционер. Огонь его успокаивал. Напоминал о детстве, старом, сложенном из камней камине в дощатом домике на берегу озера. Снегоступы над огнем, кричащие с воды гагары. Вот если бы снова оказаться в том месте…
Рука невольно потянулась к маленькому ящику в тумбе стола, пальцы сомкнулись на пластмассовой бутылочке. Скиба большим пальцем откинул крышечку, вытряхнул маленький сухой шарик, положил в рот и разжевал. Горько, но снимает чувство тревоги. Это и еще виски. Он повернулся влево, сдвинул стенную панель, достал бутылку шестидесятилетнего «Макаллана» и стакан для виски и налил изрядную порцию. Напиток был насыщенного цвета красного дерева. Примесь прохладной воды «Эвиан» разбавила аромат. Скиба поднес стакан к губам и стал пить большими глотками, наслаждаясь вкусом хмеля, торфяников, высокогорных пустошей, студеного моря и изысканного испанского амонтильядо.
Ощутив покой, он стал мечтать о большом плавании — чтобы унестись далеко-далеко в море света. Для этого всего-то и надо дожевать лежащие в бутылочке две дюжины таблеток и запить остатками виски, и он навеки погрузится в синюю глубину. И никаких прошений в конгресс о применении Пятой поправки, никаких оправданий перед советом директоров, что он всего лишь не справившийся со своими обязанностями, заблудший управляющий, — никакой грязи, как с Кеннетом Леем. Он станет сам себе судьей, присяжными и палачом. Его отец, армейский сержант, учил его ценить свою честь.
Единственное, что могло спасти фирму, но в итоге окончательно утопило, — прорыв с новым препаратом, который, как они считали, у них в кармане. Флоксатен. С таким козырем, решили их умные головы, можно безопасно снизить вложения в исследовательскую работу, чтобы поднять текущие прибыли. Они считали, что аналитики этого не заметят. Поначалу все так и было. Сказочное время — их акции подскочили выше крыши. Затем они стали сокращать амортизационные вложения, но аналитики по-прежнему молчали, и рынок рос. Затем стали списывать убытки на крохотных незарегистрированных партнеров на Каймановых и Антильских островах, а займы заносить в разряд прибыли, спускали всю наличность на собственные акции, чтобы еще сильнее вздуть цены. Разумеется, при этом повышалась оценочная стоимость всего капитала, и это еще сильнее поднимало цену на акции. Это была большая игра. Они нарушили все законы, правила и установления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
— Продолжайте, — попросила она.
— Отец требовал, чтобы я стал врачом. А я хотел учиться на палеонтолога и охотиться за окаменелостями динозавров. Он считал это смешным, называл инфантилизмом. Мы сошлись на ветеринарном институте. Он, естественно, ожидал, что я окажусь в Кентукки и стану лечить скаковых лошадей стоимостью в миллион долларов. Или займусь исследовательской работой в области ветеринарии, сделаю великое открытие и настолько прославлю фамилию Бродбентов, что она войдет в учебники. А я вместо этого поехал в резервацию на-вахо. Здесь я делаю то, что хотел и люблю делать. В этом месте и лошади, и люди нуждаются во мне. А пейзажи в южной Юте — самые красивые в мире. И здесь самые большие россыпи окаменелостей юрского и мелового периодов. Однако отец считал, что работа в резервации — свидетельство моего провала и разочарования. Она не прибыльна, не престижна и не привлекательна. Выходит, что я его обманул: взял деньги на обучение в ветеринарном институте, а затем улизнул в какую-то дыру…
Том осекся. Он в самом деле что-то слишком разговорился.
— И поэтому вы собираетесь упустить из рук наследство? Пусть уплывает неизвестно куда? Фармакопея и все остальное?
— Именно так.
— Именно так?
— Многие люди обходятся без наследства. Моя ветеринарная практика — неплохой источник существования. Я люблю этот край, люблю свою работу. Чего еще остается желать?
Сэлли не ответила и пристально на него посмотрела. Ее волосы слабо светились в свете луны.
— Позвольте вас спросить, и сколько же вы теряете?
При мысли о размере суммы Том почувствовал укол боли. И не впервые.
— Сто миллионов долларов, как с куста.
Девушка присвистнула и надолго замолчала. В каньоне завыл койот, ему ответил другой. Наконец она проговорила:
— А вы человек с характером… — Том пожал плечами.
— А что собираются предпринять ваши братья?
— Филипп сговорился со старинным компаньоном отца — будут сообща заниматься поисками могилы. Вернон, как я слышал, решил искать самостоятельно. Так что можете присоединиться к одному из них.
— Уже пыталась, — ответила Сэлли. — Вернон уехал из страны неделю назад. Филипп тоже испарился. Они направились в Гондурас. Так что вы были моим последним шансом.
— Гондурас? Ничего себе прыть, — покачал головой Том. — Вот вернутся с добычей, возьмете у них кодекс. Я вас благословляю.
Снова последовало долгое молчание.
— Я не могу рисковать. Ваши братья не представляют, что поставлено на карту. Всякое может случиться.
— Извините, Сэлли. Ничем не могу помочь.
— Мы с профессором Клайвом нуждаемся в вашей помощи. Мир нуждается в вашей помощи.
Том вгляделся в рощицы хлопковых деревьев в пойме реки Сан-Хуан. Где-то далеко, в зарослях можжевельника, закричала сова.
— Я принял решение, — проговорил он.
Сэлли не сводила с него глаз. Волосы растрепались по плечам и спине, она по привычке выпятила нижнюю губу. Лес мерцал, залитый лунным светом, ветер шевелил кроны, по ее фигуре скользили размытые лунные зайчики.
— Не передумаете?
— Не передумаю, — вздохнул Том.
— Тогда хотя бы помогите мне здесь. О большем не прошу. Съездите со мной в Санта-Фе. Вы познакомите меня с адвокатами и друзьями отца. Расскажете о его привычках и путешествиях. Уделите мне два дня. Помогите хотя бы в этом. Всего два дня.
— Нет.
— Бывали случаи, что лошадь погибала у вас на руках?
— Много раз.
— Любимая лошадь?
Том сразу вспомнил своего Педернела, который умер от не поддающегося лечению антибиотиками мыта. У него больше никогда не будет такого красивого коня.
— А теперь представьте, что, если бы существовали более совершенные лекарства, животное осталось бы в живых.
Том повернул голову в сторону далеких огней Блаффа. Что ж, в чем-то она права, и два дня — не такой большой срок. — Хорошо. Ваша взяла. Но только два дня.
9
Льюис Скиба, управляющий фармакологической фирмой «Лэмп — Дэнисон», неподвижно сидел в своем кабинете и смотрел на вереницу серых небоскребов вдоль авеню Америка на Манхэттене. Дождь к вечеру разошелся, и город совершенно потемнел. Единственным звуком в комнате было потрескивание огня в камине из сиенского мрамора — печальном напоминании о лучших временах. День выдался не холодным, но Скиба специально, чтобы разжечь камин, запустил кондиционер. Огонь его успокаивал. Напоминал о детстве, старом, сложенном из камней камине в дощатом домике на берегу озера. Снегоступы над огнем, кричащие с воды гагары. Вот если бы снова оказаться в том месте…
Рука невольно потянулась к маленькому ящику в тумбе стола, пальцы сомкнулись на пластмассовой бутылочке. Скиба большим пальцем откинул крышечку, вытряхнул маленький сухой шарик, положил в рот и разжевал. Горько, но снимает чувство тревоги. Это и еще виски. Он повернулся влево, сдвинул стенную панель, достал бутылку шестидесятилетнего «Макаллана» и стакан для виски и налил изрядную порцию. Напиток был насыщенного цвета красного дерева. Примесь прохладной воды «Эвиан» разбавила аромат. Скиба поднес стакан к губам и стал пить большими глотками, наслаждаясь вкусом хмеля, торфяников, высокогорных пустошей, студеного моря и изысканного испанского амонтильядо.
Ощутив покой, он стал мечтать о большом плавании — чтобы унестись далеко-далеко в море света. Для этого всего-то и надо дожевать лежащие в бутылочке две дюжины таблеток и запить остатками виски, и он навеки погрузится в синюю глубину. И никаких прошений в конгресс о применении Пятой поправки, никаких оправданий перед советом директоров, что он всего лишь не справившийся со своими обязанностями, заблудший управляющий, — никакой грязи, как с Кеннетом Леем. Он станет сам себе судьей, присяжными и палачом. Его отец, армейский сержант, учил его ценить свою честь.
Единственное, что могло спасти фирму, но в итоге окончательно утопило, — прорыв с новым препаратом, который, как они считали, у них в кармане. Флоксатен. С таким козырем, решили их умные головы, можно безопасно снизить вложения в исследовательскую работу, чтобы поднять текущие прибыли. Они считали, что аналитики этого не заметят. Поначалу все так и было. Сказочное время — их акции подскочили выше крыши. Затем они стали сокращать амортизационные вложения, но аналитики по-прежнему молчали, и рынок рос. Затем стали списывать убытки на крохотных незарегистрированных партнеров на Каймановых и Антильских островах, а займы заносить в разряд прибыли, спускали всю наличность на собственные акции, чтобы еще сильнее вздуть цены. Разумеется, при этом повышалась оценочная стоимость всего капитала, и это еще сильнее поднимало цену на акции. Это была большая игра. Они нарушили все законы, правила и установления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92