- Филипп, - вдруг сказала Пенелопа, - вас не было рядом с отцом, когда он умирал?
- Нет, - ответил он, удивленный столь резкой сменой темы разговора. - Я был в Шотландии, сражался с мятежниками, когда мне сообщили, что его светлость хочет меня видеть. Я срочно выехал в Дублин, но опоздал.
- А вы знаете, что мучило его больше всего перед смертью? Не мысль о том, что он оставляет без отцовской поддержки сыновей, и не о том, что Робин станет наследником слишком рано, - вы ведь об этом подумали? Нет, его терзала мысль о том, что станет со мной и Дороти в этом мерзком мире, где женщины так хрупки и тщедушны. Это его слова. Легко догадаться, почему он так думал - он знал, что мать стала любовницей Лейстера. Это было для него пыткой - ведь он ее так любил! Я тоже люблю мать, Филипп, какой бы она ни была, и стараюсь не осуждать ее. Но вы должны понимать, на чьей я стороне, когда приходится решать, как жить дальше.
Филипп смотрел на зеленые кроны деревьев. У него было много друзей, но даже среди самых ближайших - Фулка Гревилля, французского ученого Ланге, Вильгельма Тихого, его сестры Мэри Пембрук, самой Пенелопы - особняком стояло имя Уолтера Деверо, графа Эссекского, скончавшегося от дизентерии.
Филипп обернулся к ней.
- Вы, как всегда, победили, дорогая, - сказал он и улыбнулся. - Я вынужден признать еще одно поражение.
Она взяла его за руку и скрепя сердце начала говорить о самом трудном:
- Я много думала о том, как нам быть. Есть только один выход - мы должны совсем прекратить видеться.
- Милая, если вы думаете, что я буду продолжать домогаться вас...
- Нет, дело совсем не в этом. Но этот душевный груз для нас слишком тяжел. Филипп, мы не можем давать друг другу обещания, которые не в силах выполнить. В нашем случае даже сама возможность того, что между нами что-то произойдет, - уже грех. Мы должны расстаться, хотя бы на время. Срок моей службы при дворе подходит к концу, я вернусь в Лондон, но буду жить у себя в Стратфорде. Нам следует не видеться несколько месяцев. А затем, я надеюсь, мы снова станем друзьями, как раньше.
Он возражал, придумывал убедительные доводы, говорил, что ее предложение нелепо, чрезмерно щепетильно, Но Пенелопа смогла его уговорить гораздо легче, чем рассчитывала.
- Знаете, - добавила она, - у меня есть еще одна причина для того, чтобы поступить именно так, и она даже важнее, чем мои собственные принципы.
- Что за причина?
- Вы, Филипп. Вы сами. Я так сильно вас люблю. Думаю, что, когда первый порыв прошел бы, вы бы страдали еще больше, чем я.
- Что ж, тогда пора прощаться!..
Прощаться. Едва ли они могли предвидеть, что это на самом деле будет для них значить. Они отчаянно цеплялись за эти последние драгоценные минуты, стараясь сохранить в памяти всю их сладость, думая, что уже никогда не будет так, как теперь. Никогда. К счастью для них, они не осознавали этого до конца.
Расставание оказалось даже тяжелее, чем она ожидала, - серые, однообразные дни сменяли друг друга, и не на что было надеяться. Пенелопа жила в доме Рича в Стратфорде, и у нее было такое чувство, будто она, ожидая смерти, истекает кровью. Рич знал теперь гораздо больше о ее отношениях с Филиппом и, не церемонясь, выказывал свою жестокость и скверный характер, но его постоянные скандалы мало трогали Пенелопу - разве что напоминали о том, что было и чего не вернуть.
Она прошла через все муки лишения любви. Однажды она уже испытывала их - когда ее разлучили с Чарльзом Блаунтом. Но в этот раз все было гораздо мучительнее. Филипп, хоть она с ним ни разу не встретилась, постоянно был где-то рядом, в Лондоне. Куда бы ее ни приглашали, хозяева предусмотрительно исключали его из списка приглашенных, но он был у них за день до этого или ожидался на следующий. Она чувствовала, что его страдания еще более велики, чем ее собственные.
Филипп болезненно переживал их разлуку - у него не было сил ни работать, ни развлекаться, он не слушал друзей, которые приходили в отчаяние, видя, как он своими руками рушит карьеру. Его вошедшие в легенду сила духа я доброжелательность, казалось, навсегда покинули его. К нему вернулась бессонница. Он просиживал ночи напролет, сочиняя сонеты, которые посылал потом Пенелопе через Фулка Гревилля. Они были безупречны - даже в худшие свои времена Филипп не опускался до посредственности, - но настолько насыщены отчаянием и жалостью к самому себе, что Пенелопа едва могла заставить себя их прочесть.
- Разве я могла поступить иначе? - спрашивала она у своей сестры Дороти.
- Пенелопа, милая, ты у меня такая хорошая - терпеть не могу, когда тебе плохо. А что касается этого искусно рифмованного безумия - может, ему становится легче оттого, что он пишет эти сонеты, но тебе-то от них только тяжелее.
- Может быть, и так, но, по крайней мере, у него есть это утешение. Я не стану отказывать ему в нем из-за того, что у меня его нет.
Но всего через неделю она обнаружила то, что могло стать ее утешением, - она поняла, что ждет ребенка. Это оказалось большой неожиданностью для нее - ведь последние несколько месяцев ее мысли были заняты совсем другим. Пенелопа ожила. Она не собиралась сокрушаться о том, что его отцом был нелюбимый человек. Она стала надеяться, что ее сын - или дочь - будет настоящим Деверо, похожим на ее брата Робина. О чем еще может мечтать будущая мать?
Однажды вечером, когда она уже собиралась подняться к себе в спальню, Джейн Багот сказала ей, что во дворе перед домом собралась компания певцов.
- Певцов? Как странно... Сегодня какой-то праздник?
- Нет. - Служанка помолчала. - Это мистер Сидни, миледи. Он так долго ждал встречи с вами. Это ведь не будет неприлично - просто сказать ему несколько слов?
- Я предупреждала его, чтобы он не искал встречи со мной, - нахмурилась Пенелопа. Ситуация была не из приятных, но, в конце концов, она же не могла всю жизнь скрываться от племянника своего отчима. Лучше поговорить с ним сегодня, потому что следующая их встреча может произойти при еще более неблагоприятных обстоятельствах. - Его светлость еще не вернулся?
- Нет, мадам.
Пенелопа прошла в другой конец залы, отодвинула драпировку и выглянула из окна. Был летний вечер. На фоне позднего заката выделялись фигуры певцов. Слова песни были ей хорошо знакомы - их написал Филипп в пору их ничем не омраченной любви.
Не притворяйся, что не знаешь, для кого
Живые строки сердца моего.
К тебе одной обращены мои уста,
К той, чья смертельно ранит красота.
Одна фигура отделилась от остальной группы. Это был Филипп.
- Стелла, милая моя.
- Филипп, вам нельзя было приходить.
- Я был вынужден - иначе я умер бы. Я так мечтал о встрече с вами. О, как вы красивы в этом закате - вся золотая, мягкая... Стелла, позвольте мне хоть иногда видеться с вами. Я так мучаюсь без вас, в одиночестве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50