– Симулякр – это…
– Я знаю, что такое симулякр. – Тетя напомнила мне, что она все-таки профессор искусствоведения. – Сибилла, продолжайте.
– У моего мужа было немало оппонентов и просто недоброжелателей. Конечно, мало кому могли понравиться его высказывания по современному искусству. Признанных мастеров и гениев он громил так, будто они были неопытными новичками. Он никого не щадил. Для него не было авторитетов, кроме классиков, естественно. Микеланджело, Рубенс, Тициан, Роден – вот на кого призывал он оглядываться в творчестве. Он не понимал, что настоящее искусство творится безоглядно. И если Лукас Янецкий, написавший знаменитый триптих «Шедшие в ночи», руководствовался совершенно иными принципами, нежели Тициан, это не значит, что триптих Янецкого не имеет права на существование! Я объясняла это моему тогда еще жениху, но он был непоколебим. Слава богу, мои работы он хотя бы не разносил так, как работы Янецкого или Аннет Белльё.
– Нам эти имена ничего не говорят, – виновато развела руками тетушка.
– Просто вы не интересуетесь современным искусством, – отмахнулась Сибилла. – Но дело даже не в этом. В конце концов мы поженились, и этому не мог помешать ни характер моего мужа, ни мои эксперименты с муштабелем и рапидографом. После свадьбы мы переехали в Нью-Йорк, там муж быстро завоевал себе славу самого ядовитого критика и обозревателя, но эта слава принесла ему массу денег. Американцы любят, когда их ругают, да еще ругают вычурно и задорно, а именно так выступал в своих обзорах мой муж… Но потом… Потом все пошло насмарку. Муж стал из критика превращаться в истерика. Его аналитические статьи перерождались в пропитанный ядом бред, который отказывались печатать журналы. Мужу пришлось обратиться к психиатру, и тот поставил диагноз – параноидная шизофрения. Что ж, шизофрения – не СПИД, с нею люди живут.
– Ну это как сказать, – буркнула я. С психиатрами я вообще-то не очень дружила, потому что после известного «Щедровского дела» тетя настоятельно рекомендовала мне пройти курс обследования. Никаких психических отклонений у меня не выявили, а то, что я мэрию города Щедрого в аквариумных рыбок превратила, сочли закидонами переходного возраста.
Сибилла между тем продолжала:
– У нас с мужем было достаточно денег, чтобы ни он, ни я не работали в прямом смысле этого слова. Мои картины хорошо продавались, и этими деньгами я оплачивала пребывание мужа в дорогой частной психиатрической лечебнице. Он провел там полгода, но когда вышел, оказалось, что ему стало ничуть не лучше. И вот однажды… – Сибилла всхлипнула и заговорила тише: – Я всегда старалась прятать от мужа пузырьки с сильнодействующими лекарствами. Так советовали мне врачи. Дело в том, что в последнее время у мужа стали проявляться суицидальные наклонности. И вот однажды я не углядела… Он наглотался таблеток. Спасти его не удалось. В предсмертной записке он проклинал весь мир, который был так враждебен ему, и нашел теплые слова лишь для меня. Он написал, что мы никогда не расстанемся. Я тогда еще не понимала, что это он буквально-о-о-о…
Сибилла заплакала.
Моя тетя сказала ей в утешение:
– Итак, ваш муж-самоубийца стал неупокоенным и неотпетым по церковным обрядам призраком, который вас преследует?
– Да, – кивнула Сибилла. – Пытаясь сбежать от него, я сменила несколько стран и городов, но, какое бы жилище я ни выбирала, муж через некоторое время оказывался там. Нет, он не пугал меня, как, допустим, пугают классические, описанные в литературе призраки; он не занимался полтергейстом или пирокинезом, но и жить мне спокойно тоже не давал.
– А почему вы говорите о нем в прошедшем времени? – поинтересовалась тетя.
– Ну… он же умер.
– Тем не менее призрак его существует, и существует весьма бойко. Впрочем, времена глаголов – это мелочи. Перед нами стоит действительно серьезная проблема. Продолжайте, Сибилла. Как же проявлял себя призрак вашего мужа? В какое время он чаще всего являлся вам?
– Чаще всего он являлся тогда, когда я занималась творчеством, – сказала несчастная художница. – Он смотрел, как я пытаюсь сотворить свои шедевры, и на лице его проступала то гримаса отвращения, то презрение, то насмешка. Муж считал, что все, что я создаю, недостойно называться произведением искусства. Один раз муж даже появился в галерее, где выставлялись мои работы…
– Ого! Высоки же у него эктоплазмические характеристики, – сказала тетя. – Обычно призраки не покидают стен привычного им жилища.
– Я занимаюсь творчеством обычно по ночам, когда и дворецкий и слуги спят, – продолжала Сибилла. – Поэтому вряд ли они имели несчастье наблюдать моего мужа. А мне… Ну как можно творить, когда в кресле перед тобой устроился призрак и корчит язвительные Рожи! Хорошо, хоть он ничего не говорит.
– Призраки не говорят только с простыми смертными, – сочла нужным прояснить вопрос Анна Николаевна. – С ведьмами они быстро становятся разговорчивыми.
– Такова моя судьба, – подвела черту под рассказом Сибилла. – Из-за призрака покойного мужа я нахожусь постоянно на грани истерики. У меня нет никакой личной жизни, мое творчество в кризисе. Умоляю: спасите меня!
– Что ж, спасать людей – дело благородное, – раздумчиво произнесла Анна Николаевна. – Но связываться с чужими призраками себе дороже.
– Тетя, – внесла свою лепту в разговор я. – Да ладно вам! Что мы, с призраком не разберемся?! Надо помочь человеку искусства.
– Спасибо, Юлия, – тепло сказала Сибилла и одарила меня дивным взглядом изумрудных глаз.
– Что ты поперек тетки в пекло, – проворчала Анна Николаевна и проглотила засахаренный ломтик дыни. – Нет, Сибилла, это невозможно.
– Сибилла, это возможно, – продолжала настаивать я. – Просто моя тетя любит, чтобы ее подольше поупрашивали.
– Я в отчаянном положении, – сказала Сибилла со слезами в голосе. – Мне не у кого больше просить помощи. Поэтому… Уолтер!
Дворецкий не замедлил явиться.
– Запри все двери и прикажи навесить на окна ставни. Наши гостьи останутся у нас ночевать.
– Да, госпожа.
– И принеси то, что лежит на серебряном подносе.
– Уже несу, госпожа.
– Сибилла, вы не понимаете, с кем имеете дело, – усмехнулась Анна Николаевна. – Если мы захотим, то пройдем и сквозь стены вашего особняка.
Вернулся Уолтер с серебряным подносом. На подносе лежал довольно убогого вида револьвер, Сибилла схватила этот музейный раритет и принялась поочередно целиться то в меня, то в тетю.
– Я не выпущу вас отсюда, пока вы не освободите меня от призрака! – таково было радикальное решение художницы.
Вид женщины, неумело потрясающей револьвером, вызывает сочувствие. Тетя сказала:
– Хорошо. Мы поможем вам. Но вы будете присутствовать при изгнании.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
– Я знаю, что такое симулякр. – Тетя напомнила мне, что она все-таки профессор искусствоведения. – Сибилла, продолжайте.
– У моего мужа было немало оппонентов и просто недоброжелателей. Конечно, мало кому могли понравиться его высказывания по современному искусству. Признанных мастеров и гениев он громил так, будто они были неопытными новичками. Он никого не щадил. Для него не было авторитетов, кроме классиков, естественно. Микеланджело, Рубенс, Тициан, Роден – вот на кого призывал он оглядываться в творчестве. Он не понимал, что настоящее искусство творится безоглядно. И если Лукас Янецкий, написавший знаменитый триптих «Шедшие в ночи», руководствовался совершенно иными принципами, нежели Тициан, это не значит, что триптих Янецкого не имеет права на существование! Я объясняла это моему тогда еще жениху, но он был непоколебим. Слава богу, мои работы он хотя бы не разносил так, как работы Янецкого или Аннет Белльё.
– Нам эти имена ничего не говорят, – виновато развела руками тетушка.
– Просто вы не интересуетесь современным искусством, – отмахнулась Сибилла. – Но дело даже не в этом. В конце концов мы поженились, и этому не мог помешать ни характер моего мужа, ни мои эксперименты с муштабелем и рапидографом. После свадьбы мы переехали в Нью-Йорк, там муж быстро завоевал себе славу самого ядовитого критика и обозревателя, но эта слава принесла ему массу денег. Американцы любят, когда их ругают, да еще ругают вычурно и задорно, а именно так выступал в своих обзорах мой муж… Но потом… Потом все пошло насмарку. Муж стал из критика превращаться в истерика. Его аналитические статьи перерождались в пропитанный ядом бред, который отказывались печатать журналы. Мужу пришлось обратиться к психиатру, и тот поставил диагноз – параноидная шизофрения. Что ж, шизофрения – не СПИД, с нею люди живут.
– Ну это как сказать, – буркнула я. С психиатрами я вообще-то не очень дружила, потому что после известного «Щедровского дела» тетя настоятельно рекомендовала мне пройти курс обследования. Никаких психических отклонений у меня не выявили, а то, что я мэрию города Щедрого в аквариумных рыбок превратила, сочли закидонами переходного возраста.
Сибилла между тем продолжала:
– У нас с мужем было достаточно денег, чтобы ни он, ни я не работали в прямом смысле этого слова. Мои картины хорошо продавались, и этими деньгами я оплачивала пребывание мужа в дорогой частной психиатрической лечебнице. Он провел там полгода, но когда вышел, оказалось, что ему стало ничуть не лучше. И вот однажды… – Сибилла всхлипнула и заговорила тише: – Я всегда старалась прятать от мужа пузырьки с сильнодействующими лекарствами. Так советовали мне врачи. Дело в том, что в последнее время у мужа стали проявляться суицидальные наклонности. И вот однажды я не углядела… Он наглотался таблеток. Спасти его не удалось. В предсмертной записке он проклинал весь мир, который был так враждебен ему, и нашел теплые слова лишь для меня. Он написал, что мы никогда не расстанемся. Я тогда еще не понимала, что это он буквально-о-о-о…
Сибилла заплакала.
Моя тетя сказала ей в утешение:
– Итак, ваш муж-самоубийца стал неупокоенным и неотпетым по церковным обрядам призраком, который вас преследует?
– Да, – кивнула Сибилла. – Пытаясь сбежать от него, я сменила несколько стран и городов, но, какое бы жилище я ни выбирала, муж через некоторое время оказывался там. Нет, он не пугал меня, как, допустим, пугают классические, описанные в литературе призраки; он не занимался полтергейстом или пирокинезом, но и жить мне спокойно тоже не давал.
– А почему вы говорите о нем в прошедшем времени? – поинтересовалась тетя.
– Ну… он же умер.
– Тем не менее призрак его существует, и существует весьма бойко. Впрочем, времена глаголов – это мелочи. Перед нами стоит действительно серьезная проблема. Продолжайте, Сибилла. Как же проявлял себя призрак вашего мужа? В какое время он чаще всего являлся вам?
– Чаще всего он являлся тогда, когда я занималась творчеством, – сказала несчастная художница. – Он смотрел, как я пытаюсь сотворить свои шедевры, и на лице его проступала то гримаса отвращения, то презрение, то насмешка. Муж считал, что все, что я создаю, недостойно называться произведением искусства. Один раз муж даже появился в галерее, где выставлялись мои работы…
– Ого! Высоки же у него эктоплазмические характеристики, – сказала тетя. – Обычно призраки не покидают стен привычного им жилища.
– Я занимаюсь творчеством обычно по ночам, когда и дворецкий и слуги спят, – продолжала Сибилла. – Поэтому вряд ли они имели несчастье наблюдать моего мужа. А мне… Ну как можно творить, когда в кресле перед тобой устроился призрак и корчит язвительные Рожи! Хорошо, хоть он ничего не говорит.
– Призраки не говорят только с простыми смертными, – сочла нужным прояснить вопрос Анна Николаевна. – С ведьмами они быстро становятся разговорчивыми.
– Такова моя судьба, – подвела черту под рассказом Сибилла. – Из-за призрака покойного мужа я нахожусь постоянно на грани истерики. У меня нет никакой личной жизни, мое творчество в кризисе. Умоляю: спасите меня!
– Что ж, спасать людей – дело благородное, – раздумчиво произнесла Анна Николаевна. – Но связываться с чужими призраками себе дороже.
– Тетя, – внесла свою лепту в разговор я. – Да ладно вам! Что мы, с призраком не разберемся?! Надо помочь человеку искусства.
– Спасибо, Юлия, – тепло сказала Сибилла и одарила меня дивным взглядом изумрудных глаз.
– Что ты поперек тетки в пекло, – проворчала Анна Николаевна и проглотила засахаренный ломтик дыни. – Нет, Сибилла, это невозможно.
– Сибилла, это возможно, – продолжала настаивать я. – Просто моя тетя любит, чтобы ее подольше поупрашивали.
– Я в отчаянном положении, – сказала Сибилла со слезами в голосе. – Мне не у кого больше просить помощи. Поэтому… Уолтер!
Дворецкий не замедлил явиться.
– Запри все двери и прикажи навесить на окна ставни. Наши гостьи останутся у нас ночевать.
– Да, госпожа.
– И принеси то, что лежит на серебряном подносе.
– Уже несу, госпожа.
– Сибилла, вы не понимаете, с кем имеете дело, – усмехнулась Анна Николаевна. – Если мы захотим, то пройдем и сквозь стены вашего особняка.
Вернулся Уолтер с серебряным подносом. На подносе лежал довольно убогого вида револьвер, Сибилла схватила этот музейный раритет и принялась поочередно целиться то в меня, то в тетю.
– Я не выпущу вас отсюда, пока вы не освободите меня от призрака! – таково было радикальное решение художницы.
Вид женщины, неумело потрясающей револьвером, вызывает сочувствие. Тетя сказала:
– Хорошо. Мы поможем вам. Но вы будете присутствовать при изгнании.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78