Она стоит баснословных денег, Ее нельзя передать просто так…
— Чего вы хотите?
— Если Агнесса… Если она отказывается, она должна подтвердить это документально. Она сама должна назвать того человека, кому передает эту картину… Вы понимаете? Эта картина — историческая ценность.
— Вы что, не понимаете? Агнесса Львовна потеряла единственного сына, ей сейчас не до документов.
— Да, конечно… И все же… Миллион долларов, — вплотную пригнувшись к казаху, зашептала я. — А с исторической точки зрения картина вообще бесценна. Я не могу взять ее… Я не могу хранить ее у себя.
— Я только выполняю распоряжение.
— Напишите расписку, — в отчаянье бросила я.
— Какую расписку?
— Ну… Я не знаю… Что картина передана на временное хранение Соловьевой Екатерине Мстиславовне. А когда все закончится… Когда Агнесса придет в себя… Мы вернемся к этому разговору.
— Я не буду писать расписок.
— Ну тогда… Тогда хотя бы обещайте мне, что вы передадите наш разговор Агнессе Львовне. И дайте мне знать, когда она будет готова принять меня. Я верну вам картину. Она принадлежит вам. Вы понимаете?
— Я только выполняю распоряжение, — тупо повторил казах.
— Ну что вы за человек!..
У ларька уже образовалась маленькая толпа: никогда еще к окошку за пивом “Балтика” не выстраивалось такой очереди. А если это не просто мирные обыватели, и кто-то из них подслушал нашу сумбурную беседу с казахом?.. И уяснил для себя, что возле самой обыкновенной заплеванной парадной стоит какая-то фря с миллионом долларов в свертке?.. Несмотря на жару, меня пробил холодный пот.
— Проводите меня, — понизив голос до истерического шепота, попросила я.
— Куда?
— До квартиры. Хотя бы… Я не могу идти вот так, с кучей денег под мышкой.
— Хорошо.
В сопровождении Жаика я поднялась на шестой этаж и как будто впервые увидела свою хлипкую дверь, закрывающуюся только на один замок. Вышибить такую дверь плечом ничего не стоит. Мне предстоит веселенькая ночка, ничего не скажешь… Только бы Лавруха был дома…
— Вы подождете, пока я сделаю один звонок?
Жаик пожал плечами, но остался.
В отчаянии ломая пальцы, я накручивала телефонный диск. Лавруха так и не отозвался. Телефон Ваньки Бергмана тоже молчал.
— Мне пора, — сказал Жаик. — Вы сделали два звонка, а просили об одном.
— Может быть, вы останетесь?
Он посмотрел на меня, как на сумасшедшую. Я прикусила язык: просьба — глупее не придумаешь. С какой стати чужой телохранитель должен пасти меня и картину. Тем более когда его хозяин мертв и хозяйка оплакивает его…
— Когда похороны? — я пыталась хоть чем-то его удержать.
— Послезавтра, — брови Жаика угрожающе сошлись на переносице: не вздумайте явиться на них, девушка.
— Вы позвоните мне, когда… Когда Агнесса оправится?
Он ничего не ответил и тихо прикрыл за собой входную дверь. Я осталась одна. Нет, мы остались вшестером: я, рыжая Дева Мария и четыре всадника Апокалипсиса. Я до сих пор не могла поверить в происходящее: описав круг во враждебном небе, картина снова вернулась ко мне. А я приложила столько усилий, чтобы никогда ее не видеть. Я почти убедила себя в том, что рассталась с ней окончательно. И вот теперь, отягощенная несколькими смертями, она лежит в кухне на столе.
Лавруха так и не появился, хотя я звонила ему каждые пятнадцать минут. Не было и Ваньки Бергмана. Не было никого, кто мог бы разделить со мной ответственность. А гостиничного телефона Херри-боя я не знала. Устроившись на полу, у батареи, я принялась размышлять над ситуацией. В Питере найдется немного квартир, где лежит миллион долларов. Можно, конечно, наплевать на все и вернуться в “Пират”, который работает круглосуточно. Можно поехать к Жеке, но тогда не удастся избежать разговора о прошедшей ночи. Можно, наконец, ломануться к кому-нибудь из знакомых художников на раггу, напиться водки, уснуть на стульях и, таким образом, безболезненно проскочить в следующий день.
А можно остаться дома.
Забаррикадировать дверь, вооружиться тупым кухонным ножом и… Хорошая идея — забаррикадировать дверь. Именно так поступили Быкадоров и Леха. Быкадоров и Леха. А теперь я иду по их следам. Я даже вздрогнула от этой мысли, отбежала прочь и остановилась, с трудом переводя дыхание. И снова осторожно приблизилась: мысль “пойти по следам” сверкала и переливалась, как хорошо обработанный алмаз. И на каждой его грани было выведено: “Почему бы и нет”.
Почему бы не повторить их путь?
Если в картине что-то есть — это “что-то” может проявиться в любой момент. И я смогу убедиться либо в полной ее безобидности, либо в демоническом предназначении. К тому же я нахожусь в более выигрышном положении. Я знаю, с какой стороны ждать опасности. Ни Леха, ни Быкадоров не знали. А я — знаю.
Предупрежден — значит, вооружен.
Искушение было слишком велико, я просто не могла ему противостоять. Порывшись в аптечке, я нашла валидол, забытый Жекой еще в день смерти Быкадорова. Не бог весть что, но на крайний случай сойдет. Нужно только дождаться ночи, лучшего времени для откровений и разгадок копеечных тайн.
Остаток вечера я тупо просидела перед телевизором, щелкая кнопками каналов; “Предзнаменование” с Грегори Пеком в роли ангела-мстителя, “Оно” по Стивену Кингу и “Секретные материалы” на закуску — телевизионщики как будто сговорились пугать ошалевшего от жары питерского бюргера. Неплохая собралась команда для разогрева, а во втором отделении нашего гала-концерта выступит легендарная голландская группа “Всадники Апокалипсиса” со своими племенными жеребцами. Руководитель проекта — Лукас ван Остреа, больше известный как Лукас Устрица.
…Дом напротив не прибавлял мне оптимизма. Вот уже полгода, как он был расселен и теперь смотрел на меня пустыми глазницами окон. Я убрала квартиру (последний раз я делала это месяц назад), вымылась в душе (неизвестно, в каком виде меня найдут, так пусть хотя бы я буду чистой) и съела целых две тарелки кукурузных хлопьев с молоком (Лавруха прав, негоже нажираться на ночь). Все оставшееся до двенадцати время мной владела какая-то истеричная веселость. Даже если со мной что-то случится, я не успею покрыться трупными пятнами: завтра утром мы провожаем в благословенную Голландию Херри-боя. А у Лаврухи есть ключ от моей квартиры. И от квартиры Жеки — тоже. У меня тоже есть ключи от их берлог — так повелось еще с незапамятных времен академии, когда мы были неприлично близки и не могли друг без друга шагу ступить. Так что о собственном бренном теле не стоит и беспокоиться. Лавруха найдет его вовремя… Я снова набрала номер Снегиря, и снова мне ответили длинные гудки.
Тем лучше. Теперь мне не отвертеться. Если я и трушу, то только самую малость. Но страх никогда не был моей отличительной чертой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
— Чего вы хотите?
— Если Агнесса… Если она отказывается, она должна подтвердить это документально. Она сама должна назвать того человека, кому передает эту картину… Вы понимаете? Эта картина — историческая ценность.
— Вы что, не понимаете? Агнесса Львовна потеряла единственного сына, ей сейчас не до документов.
— Да, конечно… И все же… Миллион долларов, — вплотную пригнувшись к казаху, зашептала я. — А с исторической точки зрения картина вообще бесценна. Я не могу взять ее… Я не могу хранить ее у себя.
— Я только выполняю распоряжение.
— Напишите расписку, — в отчаянье бросила я.
— Какую расписку?
— Ну… Я не знаю… Что картина передана на временное хранение Соловьевой Екатерине Мстиславовне. А когда все закончится… Когда Агнесса придет в себя… Мы вернемся к этому разговору.
— Я не буду писать расписок.
— Ну тогда… Тогда хотя бы обещайте мне, что вы передадите наш разговор Агнессе Львовне. И дайте мне знать, когда она будет готова принять меня. Я верну вам картину. Она принадлежит вам. Вы понимаете?
— Я только выполняю распоряжение, — тупо повторил казах.
— Ну что вы за человек!..
У ларька уже образовалась маленькая толпа: никогда еще к окошку за пивом “Балтика” не выстраивалось такой очереди. А если это не просто мирные обыватели, и кто-то из них подслушал нашу сумбурную беседу с казахом?.. И уяснил для себя, что возле самой обыкновенной заплеванной парадной стоит какая-то фря с миллионом долларов в свертке?.. Несмотря на жару, меня пробил холодный пот.
— Проводите меня, — понизив голос до истерического шепота, попросила я.
— Куда?
— До квартиры. Хотя бы… Я не могу идти вот так, с кучей денег под мышкой.
— Хорошо.
В сопровождении Жаика я поднялась на шестой этаж и как будто впервые увидела свою хлипкую дверь, закрывающуюся только на один замок. Вышибить такую дверь плечом ничего не стоит. Мне предстоит веселенькая ночка, ничего не скажешь… Только бы Лавруха был дома…
— Вы подождете, пока я сделаю один звонок?
Жаик пожал плечами, но остался.
В отчаянии ломая пальцы, я накручивала телефонный диск. Лавруха так и не отозвался. Телефон Ваньки Бергмана тоже молчал.
— Мне пора, — сказал Жаик. — Вы сделали два звонка, а просили об одном.
— Может быть, вы останетесь?
Он посмотрел на меня, как на сумасшедшую. Я прикусила язык: просьба — глупее не придумаешь. С какой стати чужой телохранитель должен пасти меня и картину. Тем более когда его хозяин мертв и хозяйка оплакивает его…
— Когда похороны? — я пыталась хоть чем-то его удержать.
— Послезавтра, — брови Жаика угрожающе сошлись на переносице: не вздумайте явиться на них, девушка.
— Вы позвоните мне, когда… Когда Агнесса оправится?
Он ничего не ответил и тихо прикрыл за собой входную дверь. Я осталась одна. Нет, мы остались вшестером: я, рыжая Дева Мария и четыре всадника Апокалипсиса. Я до сих пор не могла поверить в происходящее: описав круг во враждебном небе, картина снова вернулась ко мне. А я приложила столько усилий, чтобы никогда ее не видеть. Я почти убедила себя в том, что рассталась с ней окончательно. И вот теперь, отягощенная несколькими смертями, она лежит в кухне на столе.
Лавруха так и не появился, хотя я звонила ему каждые пятнадцать минут. Не было и Ваньки Бергмана. Не было никого, кто мог бы разделить со мной ответственность. А гостиничного телефона Херри-боя я не знала. Устроившись на полу, у батареи, я принялась размышлять над ситуацией. В Питере найдется немного квартир, где лежит миллион долларов. Можно, конечно, наплевать на все и вернуться в “Пират”, который работает круглосуточно. Можно поехать к Жеке, но тогда не удастся избежать разговора о прошедшей ночи. Можно, наконец, ломануться к кому-нибудь из знакомых художников на раггу, напиться водки, уснуть на стульях и, таким образом, безболезненно проскочить в следующий день.
А можно остаться дома.
Забаррикадировать дверь, вооружиться тупым кухонным ножом и… Хорошая идея — забаррикадировать дверь. Именно так поступили Быкадоров и Леха. Быкадоров и Леха. А теперь я иду по их следам. Я даже вздрогнула от этой мысли, отбежала прочь и остановилась, с трудом переводя дыхание. И снова осторожно приблизилась: мысль “пойти по следам” сверкала и переливалась, как хорошо обработанный алмаз. И на каждой его грани было выведено: “Почему бы и нет”.
Почему бы не повторить их путь?
Если в картине что-то есть — это “что-то” может проявиться в любой момент. И я смогу убедиться либо в полной ее безобидности, либо в демоническом предназначении. К тому же я нахожусь в более выигрышном положении. Я знаю, с какой стороны ждать опасности. Ни Леха, ни Быкадоров не знали. А я — знаю.
Предупрежден — значит, вооружен.
Искушение было слишком велико, я просто не могла ему противостоять. Порывшись в аптечке, я нашла валидол, забытый Жекой еще в день смерти Быкадорова. Не бог весть что, но на крайний случай сойдет. Нужно только дождаться ночи, лучшего времени для откровений и разгадок копеечных тайн.
Остаток вечера я тупо просидела перед телевизором, щелкая кнопками каналов; “Предзнаменование” с Грегори Пеком в роли ангела-мстителя, “Оно” по Стивену Кингу и “Секретные материалы” на закуску — телевизионщики как будто сговорились пугать ошалевшего от жары питерского бюргера. Неплохая собралась команда для разогрева, а во втором отделении нашего гала-концерта выступит легендарная голландская группа “Всадники Апокалипсиса” со своими племенными жеребцами. Руководитель проекта — Лукас ван Остреа, больше известный как Лукас Устрица.
…Дом напротив не прибавлял мне оптимизма. Вот уже полгода, как он был расселен и теперь смотрел на меня пустыми глазницами окон. Я убрала квартиру (последний раз я делала это месяц назад), вымылась в душе (неизвестно, в каком виде меня найдут, так пусть хотя бы я буду чистой) и съела целых две тарелки кукурузных хлопьев с молоком (Лавруха прав, негоже нажираться на ночь). Все оставшееся до двенадцати время мной владела какая-то истеричная веселость. Даже если со мной что-то случится, я не успею покрыться трупными пятнами: завтра утром мы провожаем в благословенную Голландию Херри-боя. А у Лаврухи есть ключ от моей квартиры. И от квартиры Жеки — тоже. У меня тоже есть ключи от их берлог — так повелось еще с незапамятных времен академии, когда мы были неприлично близки и не могли друг без друга шагу ступить. Так что о собственном бренном теле не стоит и беспокоиться. Лавруха найдет его вовремя… Я снова набрала номер Снегиря, и снова мне ответили длинные гудки.
Тем лучше. Теперь мне не отвертеться. Если я и трушу, то только самую малость. Но страх никогда не был моей отличительной чертой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105