Целая куча долларов, — в очередной раз пробубнил Снегирь. — Ты решаешь все свои проблемы до конца жизни. Ты и крестники. Живете припеваючи на процент с капитала, Лавруху-младшего устраиваем в Итон, Катысу-младшую устраиваем в Оксфорд…
— Нет. Это плохие деньги…
— Послушай! — Лавруха уже начал терять терпение. — Мы никого не убили и не ограбили в темной подворотне. Мы просто воспользовались шансом, вот и все.
— Они принесут беду, я это чувствую, — с тех пор, как Быкадоров бросил Жеку, в ней, по ее утверждению, открылись экстрасенсорные способности. — Давайте просто забудем о них, раз уж так все получилось. Откажемся… У меня дети, и я хочу жить спокойно.
В концовке общей беседы я не участвовала. Переубедить в чем-то упрямую Жеку было дохлым номером.
По террасе бродили сонные расплавленные тени, отяжелевшие от зноя насекомые падали в чашки с шампанским, и где-то за деревьями вздыхал залив. И меня вдруг пронзило чувство острой зависти к миру вокруг. Тени никогда не лжесвидетельствовали, насекомые — не крали картин, выдохшееся шампанское никогда не запугивало настоящего владельца доски, а заливу и в голову бы не пришло выставить краденую вещь на аукцион. А мы с Лаврухой были мелкими злодеями и портили природе всю ее отчетность.
— Жека! — по-прежнему канючил Снегирь. — Подумай сама, Жека… Мать-одиночка с двумя детьми. Они же растут… А твой батик не продается ни черта. И твоя акварель. А когда детки попросят у тебя компьютер и золотые серьги в уши — вот тогда-то ты и наплачешься…
Почему Снегирю так важно было выпросить у несчастной Жеки индульгенцию, я так до конца и не поняла.
— Даже если я буду подыхать от голода, я никогда не воспользуюсь вашими погаными деньгами! — надменно заявила Жека.
— Ну-ну, — Лавруха отодвинул стул и поднялся. — Идем, Кэт. Как видно, наша подруга страдает патологической честностью. А это требует хирургического вмешательства.
Возле самой калитки он обернулся и заорал:
— Ты дура, Евгения!
А потом по очереди поцеловал вертевшихся под ногами двойняшек и снова не удержался:
— Ваша мама — дура, дети. Идиотка. Так ей и передайте.
…Всю дорогу до Питера мы молчали: визит к Жеке оставил тягостное впечатление, круговой поруки не получилось. Честная Жека была нашим слабым местом, я никогда не подозревала в своей аморфной подруге такой несгибаемости, такого железобетонного упрямства. И не могла понять, почему Жека так противится деньгам. Ведь не убили же мы никого в самом деле. Разве что подняли то, что плохо лежит. Девять человек из десяти поступили бы на нашем месте точно так же. Пошла ты к черту, Жека!..
— Ты ведь тоже так думаешь? — наконец-то нарушил молчание Лавруха, и я вздрогнула.
— Ты о чем?
— О Евгении. Ты ведь тоже думаешь — “пошла ты к черту, Жека”!
— Читаешь мысли. Ладно, подождем немного. Лето скоро кончится, грибов не будет и клюквы тоже. Никакого подножного корма. А когда ей в очередной раз не дадут пособие на детей, сама к нам приползет.
— Будем надеяться, — Лавруха подвел черту под нашими отношениями с Жекой, которые вдруг стали зыбкими и совсем не правильными.
…Мы расстались в метро. Напутствуемая Снегирем (“ничего, скоро будем в персональном бронепоезде раскатывать, старуха”), я перескочила на свою ветку и спустя двадцать минут уже была на заплеванной, до боли родной “Василеостровской”. Под ногами плавился асфальт, распаренные бомжи клянчили пустые бутылки, шла бойкая торговля газетами, мороженым и шаурмой из собачатины. И я вдруг подумала о том, что скоро расстанусь со всем этим.
Расстанусь без сожаления.
Расстанусь и найму себе телохранителя из нацменьшинств. Такого же преданного и узкоглазого, как титовский Жаик. Еще более преданного и узкоглазого. Мои будущие деньги к этому обязывают и это позволяют. Я буду богатой сукой, я перевезу на Невский вывеску своей галереи, я смогу летать в Париж, Лондон и Нью-Йорк на все престижные аукционы, я соберу команду профессионалов и начну сдавать их напрокат всем желающим приобретать картины и вещи инкогнито…
— …Куда прешь, тварь! Глаза разуй! — облаяла меня какая-то толстая бабища с авоськами.
Я открыла было рот, чтобы сладострастно огрызнуться, но тотчас же закрыла его. Не стоит обращать внимание на такие мелочи, когда впереди тебя ждут сияющие вершины.
Вершины стали еще более ослепительными, когда я увидела один из титовских джипов, припаркованных возле моей парадной. Мальчик не соврал, он увяз во мне и хочет видеть. Ну что ж, белая полоса продолжается.
Когда я приблизилась на расстояние контрольного выстрела в голову, из джипа вышел Жаик и привычно обшарил меня глазами.
— Привет, — сказала я. — Термос привезли?
— Сколько вам нужно на сборы? — он даже не удостоил меня ответом.
— На какие сборы?
— Вы знаете. Мне нужно отвезти вас к хозяину.
— А если я не соглашусь?
— Исключено, — его узкие глаза вспыхнули предупредительным светом “Высокое напряжение”. — Будете разбираться с ним сами. Я только выполняю приказ.
Шаг влево, шаг вправо — расстрел. Все понятно.
— Вы подниметесь со мной? — кротко спросила я.
— Да. Если это необходимо.
В сопровождении телохранителя я поднялась в квартиру. Телохранитель, верный психологии предбанников, остался в коридоре, а я уселась в кресло и обвела глазами комнату. Полированная стенка с хрусталем (память о покойной бабушке), люстра, сработанная под маковки Кижей (память о покойной тетке), три пейзажа (привет от Лаврухи) и гобелен с чайками, похожими на отъевшихся уток (привет от Жеки).
И Пупик.
Пупик не обратил никакого внимания на титовского телохранителя. Он вспрыгнул ко мне на руки и потерся спиной о мой подбородок.
— Теряем время, — сказал Жаик.
— Мне нужно сосредоточиться.
В глубине коридора поблескивали его узкие глаза; он может быть отличным натурщиком, прообразом какого-нибудь бога Игуаны, нужно порекомендовать казаха Снегирю… Я сняла со шкафа чемодан (проклятый казах, верный варварским обычаям своей степной родины, даже не подумал помочь мне) и бросила в него стопку белья и пару платьев. Туда же полетели косметика и шорты, которые так нравились Быкадорову. Затем наступил черед ботинок “Катерпиллер”, отмеченных неоднократным проявлением подлости моего кота. Швырнув ботинки прямо на платья, я щелкнула замками.
— Я готова.
— Идемте.
— Подождите, Жаик. Еще кот. Но у меня нет корзинки…
Корзинка Пупика, в которой он путешествовал от дома к дому в скорбные дни моих предательств, осталась на даче у Жеки.
Жаик наконец-то соизволил войти в комнату и подхватил кота за толстый загривок. Я ожидала, что Пупик начнет вырываться и расцарапает рожу неожиданному обидчику. Но Пупик молчал и даже не сучил лапами:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
— Нет. Это плохие деньги…
— Послушай! — Лавруха уже начал терять терпение. — Мы никого не убили и не ограбили в темной подворотне. Мы просто воспользовались шансом, вот и все.
— Они принесут беду, я это чувствую, — с тех пор, как Быкадоров бросил Жеку, в ней, по ее утверждению, открылись экстрасенсорные способности. — Давайте просто забудем о них, раз уж так все получилось. Откажемся… У меня дети, и я хочу жить спокойно.
В концовке общей беседы я не участвовала. Переубедить в чем-то упрямую Жеку было дохлым номером.
По террасе бродили сонные расплавленные тени, отяжелевшие от зноя насекомые падали в чашки с шампанским, и где-то за деревьями вздыхал залив. И меня вдруг пронзило чувство острой зависти к миру вокруг. Тени никогда не лжесвидетельствовали, насекомые — не крали картин, выдохшееся шампанское никогда не запугивало настоящего владельца доски, а заливу и в голову бы не пришло выставить краденую вещь на аукцион. А мы с Лаврухой были мелкими злодеями и портили природе всю ее отчетность.
— Жека! — по-прежнему канючил Снегирь. — Подумай сама, Жека… Мать-одиночка с двумя детьми. Они же растут… А твой батик не продается ни черта. И твоя акварель. А когда детки попросят у тебя компьютер и золотые серьги в уши — вот тогда-то ты и наплачешься…
Почему Снегирю так важно было выпросить у несчастной Жеки индульгенцию, я так до конца и не поняла.
— Даже если я буду подыхать от голода, я никогда не воспользуюсь вашими погаными деньгами! — надменно заявила Жека.
— Ну-ну, — Лавруха отодвинул стул и поднялся. — Идем, Кэт. Как видно, наша подруга страдает патологической честностью. А это требует хирургического вмешательства.
Возле самой калитки он обернулся и заорал:
— Ты дура, Евгения!
А потом по очереди поцеловал вертевшихся под ногами двойняшек и снова не удержался:
— Ваша мама — дура, дети. Идиотка. Так ей и передайте.
…Всю дорогу до Питера мы молчали: визит к Жеке оставил тягостное впечатление, круговой поруки не получилось. Честная Жека была нашим слабым местом, я никогда не подозревала в своей аморфной подруге такой несгибаемости, такого железобетонного упрямства. И не могла понять, почему Жека так противится деньгам. Ведь не убили же мы никого в самом деле. Разве что подняли то, что плохо лежит. Девять человек из десяти поступили бы на нашем месте точно так же. Пошла ты к черту, Жека!..
— Ты ведь тоже так думаешь? — наконец-то нарушил молчание Лавруха, и я вздрогнула.
— Ты о чем?
— О Евгении. Ты ведь тоже думаешь — “пошла ты к черту, Жека”!
— Читаешь мысли. Ладно, подождем немного. Лето скоро кончится, грибов не будет и клюквы тоже. Никакого подножного корма. А когда ей в очередной раз не дадут пособие на детей, сама к нам приползет.
— Будем надеяться, — Лавруха подвел черту под нашими отношениями с Жекой, которые вдруг стали зыбкими и совсем не правильными.
…Мы расстались в метро. Напутствуемая Снегирем (“ничего, скоро будем в персональном бронепоезде раскатывать, старуха”), я перескочила на свою ветку и спустя двадцать минут уже была на заплеванной, до боли родной “Василеостровской”. Под ногами плавился асфальт, распаренные бомжи клянчили пустые бутылки, шла бойкая торговля газетами, мороженым и шаурмой из собачатины. И я вдруг подумала о том, что скоро расстанусь со всем этим.
Расстанусь без сожаления.
Расстанусь и найму себе телохранителя из нацменьшинств. Такого же преданного и узкоглазого, как титовский Жаик. Еще более преданного и узкоглазого. Мои будущие деньги к этому обязывают и это позволяют. Я буду богатой сукой, я перевезу на Невский вывеску своей галереи, я смогу летать в Париж, Лондон и Нью-Йорк на все престижные аукционы, я соберу команду профессионалов и начну сдавать их напрокат всем желающим приобретать картины и вещи инкогнито…
— …Куда прешь, тварь! Глаза разуй! — облаяла меня какая-то толстая бабища с авоськами.
Я открыла было рот, чтобы сладострастно огрызнуться, но тотчас же закрыла его. Не стоит обращать внимание на такие мелочи, когда впереди тебя ждут сияющие вершины.
Вершины стали еще более ослепительными, когда я увидела один из титовских джипов, припаркованных возле моей парадной. Мальчик не соврал, он увяз во мне и хочет видеть. Ну что ж, белая полоса продолжается.
Когда я приблизилась на расстояние контрольного выстрела в голову, из джипа вышел Жаик и привычно обшарил меня глазами.
— Привет, — сказала я. — Термос привезли?
— Сколько вам нужно на сборы? — он даже не удостоил меня ответом.
— На какие сборы?
— Вы знаете. Мне нужно отвезти вас к хозяину.
— А если я не соглашусь?
— Исключено, — его узкие глаза вспыхнули предупредительным светом “Высокое напряжение”. — Будете разбираться с ним сами. Я только выполняю приказ.
Шаг влево, шаг вправо — расстрел. Все понятно.
— Вы подниметесь со мной? — кротко спросила я.
— Да. Если это необходимо.
В сопровождении телохранителя я поднялась в квартиру. Телохранитель, верный психологии предбанников, остался в коридоре, а я уселась в кресло и обвела глазами комнату. Полированная стенка с хрусталем (память о покойной бабушке), люстра, сработанная под маковки Кижей (память о покойной тетке), три пейзажа (привет от Лаврухи) и гобелен с чайками, похожими на отъевшихся уток (привет от Жеки).
И Пупик.
Пупик не обратил никакого внимания на титовского телохранителя. Он вспрыгнул ко мне на руки и потерся спиной о мой подбородок.
— Теряем время, — сказал Жаик.
— Мне нужно сосредоточиться.
В глубине коридора поблескивали его узкие глаза; он может быть отличным натурщиком, прообразом какого-нибудь бога Игуаны, нужно порекомендовать казаха Снегирю… Я сняла со шкафа чемодан (проклятый казах, верный варварским обычаям своей степной родины, даже не подумал помочь мне) и бросила в него стопку белья и пару платьев. Туда же полетели косметика и шорты, которые так нравились Быкадорову. Затем наступил черед ботинок “Катерпиллер”, отмеченных неоднократным проявлением подлости моего кота. Швырнув ботинки прямо на платья, я щелкнула замками.
— Я готова.
— Идемте.
— Подождите, Жаик. Еще кот. Но у меня нет корзинки…
Корзинка Пупика, в которой он путешествовал от дома к дому в скорбные дни моих предательств, осталась на даче у Жеки.
Жаик наконец-то соизволил войти в комнату и подхватил кота за толстый загривок. Я ожидала, что Пупик начнет вырываться и расцарапает рожу неожиданному обидчику. Но Пупик молчал и даже не сучил лапами:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105