В том числе портье, который опознал вас.
— Нет!
— Вы отрицаете факт посещения гостиницы?
— Я… Этого не может быть… Этого не может быть, правда, Марк?
— Конечно, кара.
— Ну что ж, тогда придется пригласить свидетеля.
Звягинцев снял телефонную трубку. Разговор с Иваном был коротким, потом трубку взял Серый. По просьбе Звягинцева, который предвидел такой поворот событий. Серый уже час сидел в холле. Спустя несколько минут после звонка Звягинцева он появился в комнате. Переминаясь с ноги на ногу. Серый обвел присутствующих взглядом и почтительно поздоровался.
— Присаживайтесь, Сергей Алексеевич, — сказал Звягинцев, и Серый даже слегка обалдел от такой вежливости.
— Ничего, я постою.
— Садитесь.
Серый присел на краешек стула, стоящего у письменного стола Звягинцева.
— Это наш портье, Сергей Алексеевич Мулец. Надеюсь, вы все его знаете.
— Видели, — сквозь зубы процедил Марк.
— А теперь, Сергей Алексеевич, расскажите нам все то, о чем вы рассказали мне.
— А чего рассказывать?
— О прошлой ночи. Вы видели эту девушку?
— Видел. Она приходила.
— Когда это было?
— Я же говорил, уже после четырех утра. Вошла в гостиницу, поднялась по лестнице и минут через двадцать… Или через полчаса вышла.
— Вы спросили у нее, куда она идет?
— А нужно было? Я же знаю. В номере двенадцать проживает ее подруга, которая ноги поломала. Что же я буду спрашивать…
— И вы не удивились, что она приурочила свой визит к четырем или пяти утра?
— Ну… Это же свободная воля свободных людей. Вызнаете наши правила, шеф. Либерализм и полная свобода.
Ольга не могла отвести взгляда от портье.
— А вам ничего не показалось странным в ее поведении?
Может быть, она была чем-то расстроена или нервничала?
— Да нет. Ничего такого. Она пробежала мимо. И так же быстро выбежала. Вот и все.
— Вы уверены, что это была я? — Ольга так побледнела, что, казалось, еще секунда — и она упадет в обморок.
— Да, товарищ Мулец, — поддержал Ольгу Звягинцев. — Вы уверены, что это была именно она?
— Конечно. Только на ней была одежда другая — такой комбинезон, голубой с белым, и куртка. И еще очки были.
С затемненными стеклами.
— Вчера вы были в очках? У вас плохое зрение?
— Нет, — Ольга беспомощно посмотрела на мужа. — Со зрением у меня все в порядке.
— Моя жена действительно уже какое-то время носит очки. Это от снега, она посадила себе глаза, когда была на спуске, — волнуясь, объяснил Марк. — Надеюсь, в этом нет ничего предосудительного?
— Вчера вечером вы тоже были в очках?
— Какое это имеет значение? — снова вклинился Марк.
— Вы были в очках?
— Да, — едва слышно произнесла Ольга.
— А сегодня?
— Я забыла… И Марк не напомнил мне. Но все равно, глаза больше не болят…
— Понятно. Ну что ж, спасибо, Сергей Алексеевич. Вы можете быть свободны.
Серый покинул помещение. Когда он аккуратно прикрыл за собой дверь, в комнате воцарилась тишина.
— Может быть, пригласить людей, которые видели вас ночью, примерно в это же время?
— Ненужно…
— Значит, вы признаете, что посетили гостиницу ночью?
— Я… Я не помню этого. — Она спрятала лицо в коленях и зарыдала. — Не помню, не помню, не помню…
— Прекратите! — крикнул Марк.
Ну вот, теперь можно и прекратить. Она не помнит — полная калька с ситуации с Запесоцкой. Не помнит, не ведает, что творит. Бедняжка.
— А что вы помните?
— Я вернулась домой… После ссоры с отцом. Я вернулась в коттедж и легла спать. У меня болела голова. Страшно болела. Она и сейчас болит. Я не могла там быть… Я не помню, не помню…
Ольга была окружена людьми, но сейчас вокруг нее как будто бы возникло пустое безвоздушное пространство. Мертвая зона.
Звягинцев загремел ящиком стола и спустя секунду достал оттуда вещественное доказательство.
Охотничий нож Нгаи, еще вчера принадлежавший покойному Шмаринову.
Орудие убийства.
Звягинцев положил окровавленный нож перед собой. Ольга смотрела на него не отрываясь.
— Вам знаком этот предмет?
— Нож?
— Да, нож.
— Да, это папин нож. Из его коллекции. Нож Нгаи. Он его очень любит. Он часто возит его с собой. Я не знаю, зачем он привез его сюда. Я не знаю…
— Этим ножом сегодня ночью был убит ваш отец.
И тогда она не выдержала. Она упала на пол и уткнулась руками в пол. Дальше произошло совсем уж непредвиденное: ее стошнило.
— Уберите его, уберите, слышите! — заорал Марк, пытаясь собой заслонить Ольгу от стола. — Убери его немедленно, сволочь!
Звягинцев и сам порядком струхнул. С ножом он, пожалуй, переборщил, но кто знал, что у девушки окажутся такие хрупкие нервы? Он сунул нож обратно в ящик стола, совершенно не зная, что будет делать дальше. Ольга по-прежнему сидела на полу, и плечи ее сотрясались от рыданий, а горло перехватил спазм.
— Ты мне за это ответишь, сволочь! — крикнул Марк. — Ты мне за это ответишь! Я тебя сгною!!! Я тебя сам порешу.
Марк кричал так сильно, что у Звягинцева заложило уши.
— Нет, — вдруг очень тихо сказала Ольга. — Нет. Не надо, Марк. Ты знаешь правду, Марк! Не надо, прошу тебя…
— Кара!
— Не надо. Все кончено, Марк. Все кончено.
Она в упор посмотрела на Звягинцева. Если бы глаза могли убивать, Пал Палыч свалился бы бездыханным. В самой глубине ее зрачков притаилась такая страшная, такая холодная пустота, что Звягинцев сам едва не потерял сознание.
— Не надо, Марк. Все кончено. Я хотела убить, и я убила.
— Что ты говоришь, кара…
— Я убила своего отца. Я не помню, как я это сделала. Я говорила ему… Тогда, в баре… Когда еще помнила все, когда еще была собой… Он готов был предать нас всех из-за нее…
Я была несправедлива… Я хотела извиниться… Но бороться с этой яростью в себе — пока я могу, я борюсь… Я не помню, как я это сделала… Но я убила его.
— Кара!
— Не нужно, Марк, ты тоже знаешь правду… Ты милый.
Ты хотел скрыть. Ты сказал мне утром, когда мы увидели эту кровь. Ты сказал: «У тебя было кровотечение из носа». Кровь из носа — как мило, как невинно, правда? Но это была не моя кровь. Это была кровь моего отца. Я становлюсь похожей на маму, которую всегда боялась… Но еще больше я боялась, что это случится со мной. И это случилось. Марк, ты не можешь любить меня. Ты не можешь больше оставаться со мной…
Все кончено… Пока еще я кое-что помню. Я помню — и нашу Венецию тоже. Но тогда, когда ты нашел меня в снегу, когда я избила эту женщину, — я ничего не помнила… Теперь это будет всегда, Марк, милый… И эти промежутки беспамятства — они будут все длиннее. И превратятся в одну сплошную полосу. И там больше не будет меня. Там будет совсем другое существо, которое нужно будет сажать на цепь и надевать на него смирительную рубашку… Обещай, что ты никогда ко мне не придешь…
— Я не могу, кара…
— Обещай мне, Марк.
— Нет.
— Как хочешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
— Нет!
— Вы отрицаете факт посещения гостиницы?
— Я… Этого не может быть… Этого не может быть, правда, Марк?
— Конечно, кара.
— Ну что ж, тогда придется пригласить свидетеля.
Звягинцев снял телефонную трубку. Разговор с Иваном был коротким, потом трубку взял Серый. По просьбе Звягинцева, который предвидел такой поворот событий. Серый уже час сидел в холле. Спустя несколько минут после звонка Звягинцева он появился в комнате. Переминаясь с ноги на ногу. Серый обвел присутствующих взглядом и почтительно поздоровался.
— Присаживайтесь, Сергей Алексеевич, — сказал Звягинцев, и Серый даже слегка обалдел от такой вежливости.
— Ничего, я постою.
— Садитесь.
Серый присел на краешек стула, стоящего у письменного стола Звягинцева.
— Это наш портье, Сергей Алексеевич Мулец. Надеюсь, вы все его знаете.
— Видели, — сквозь зубы процедил Марк.
— А теперь, Сергей Алексеевич, расскажите нам все то, о чем вы рассказали мне.
— А чего рассказывать?
— О прошлой ночи. Вы видели эту девушку?
— Видел. Она приходила.
— Когда это было?
— Я же говорил, уже после четырех утра. Вошла в гостиницу, поднялась по лестнице и минут через двадцать… Или через полчаса вышла.
— Вы спросили у нее, куда она идет?
— А нужно было? Я же знаю. В номере двенадцать проживает ее подруга, которая ноги поломала. Что же я буду спрашивать…
— И вы не удивились, что она приурочила свой визит к четырем или пяти утра?
— Ну… Это же свободная воля свободных людей. Вызнаете наши правила, шеф. Либерализм и полная свобода.
Ольга не могла отвести взгляда от портье.
— А вам ничего не показалось странным в ее поведении?
Может быть, она была чем-то расстроена или нервничала?
— Да нет. Ничего такого. Она пробежала мимо. И так же быстро выбежала. Вот и все.
— Вы уверены, что это была я? — Ольга так побледнела, что, казалось, еще секунда — и она упадет в обморок.
— Да, товарищ Мулец, — поддержал Ольгу Звягинцев. — Вы уверены, что это была именно она?
— Конечно. Только на ней была одежда другая — такой комбинезон, голубой с белым, и куртка. И еще очки были.
С затемненными стеклами.
— Вчера вы были в очках? У вас плохое зрение?
— Нет, — Ольга беспомощно посмотрела на мужа. — Со зрением у меня все в порядке.
— Моя жена действительно уже какое-то время носит очки. Это от снега, она посадила себе глаза, когда была на спуске, — волнуясь, объяснил Марк. — Надеюсь, в этом нет ничего предосудительного?
— Вчера вечером вы тоже были в очках?
— Какое это имеет значение? — снова вклинился Марк.
— Вы были в очках?
— Да, — едва слышно произнесла Ольга.
— А сегодня?
— Я забыла… И Марк не напомнил мне. Но все равно, глаза больше не болят…
— Понятно. Ну что ж, спасибо, Сергей Алексеевич. Вы можете быть свободны.
Серый покинул помещение. Когда он аккуратно прикрыл за собой дверь, в комнате воцарилась тишина.
— Может быть, пригласить людей, которые видели вас ночью, примерно в это же время?
— Ненужно…
— Значит, вы признаете, что посетили гостиницу ночью?
— Я… Я не помню этого. — Она спрятала лицо в коленях и зарыдала. — Не помню, не помню, не помню…
— Прекратите! — крикнул Марк.
Ну вот, теперь можно и прекратить. Она не помнит — полная калька с ситуации с Запесоцкой. Не помнит, не ведает, что творит. Бедняжка.
— А что вы помните?
— Я вернулась домой… После ссоры с отцом. Я вернулась в коттедж и легла спать. У меня болела голова. Страшно болела. Она и сейчас болит. Я не могла там быть… Я не помню, не помню…
Ольга была окружена людьми, но сейчас вокруг нее как будто бы возникло пустое безвоздушное пространство. Мертвая зона.
Звягинцев загремел ящиком стола и спустя секунду достал оттуда вещественное доказательство.
Охотничий нож Нгаи, еще вчера принадлежавший покойному Шмаринову.
Орудие убийства.
Звягинцев положил окровавленный нож перед собой. Ольга смотрела на него не отрываясь.
— Вам знаком этот предмет?
— Нож?
— Да, нож.
— Да, это папин нож. Из его коллекции. Нож Нгаи. Он его очень любит. Он часто возит его с собой. Я не знаю, зачем он привез его сюда. Я не знаю…
— Этим ножом сегодня ночью был убит ваш отец.
И тогда она не выдержала. Она упала на пол и уткнулась руками в пол. Дальше произошло совсем уж непредвиденное: ее стошнило.
— Уберите его, уберите, слышите! — заорал Марк, пытаясь собой заслонить Ольгу от стола. — Убери его немедленно, сволочь!
Звягинцев и сам порядком струхнул. С ножом он, пожалуй, переборщил, но кто знал, что у девушки окажутся такие хрупкие нервы? Он сунул нож обратно в ящик стола, совершенно не зная, что будет делать дальше. Ольга по-прежнему сидела на полу, и плечи ее сотрясались от рыданий, а горло перехватил спазм.
— Ты мне за это ответишь, сволочь! — крикнул Марк. — Ты мне за это ответишь! Я тебя сгною!!! Я тебя сам порешу.
Марк кричал так сильно, что у Звягинцева заложило уши.
— Нет, — вдруг очень тихо сказала Ольга. — Нет. Не надо, Марк. Ты знаешь правду, Марк! Не надо, прошу тебя…
— Кара!
— Не надо. Все кончено, Марк. Все кончено.
Она в упор посмотрела на Звягинцева. Если бы глаза могли убивать, Пал Палыч свалился бы бездыханным. В самой глубине ее зрачков притаилась такая страшная, такая холодная пустота, что Звягинцев сам едва не потерял сознание.
— Не надо, Марк. Все кончено. Я хотела убить, и я убила.
— Что ты говоришь, кара…
— Я убила своего отца. Я не помню, как я это сделала. Я говорила ему… Тогда, в баре… Когда еще помнила все, когда еще была собой… Он готов был предать нас всех из-за нее…
Я была несправедлива… Я хотела извиниться… Но бороться с этой яростью в себе — пока я могу, я борюсь… Я не помню, как я это сделала… Но я убила его.
— Кара!
— Не нужно, Марк, ты тоже знаешь правду… Ты милый.
Ты хотел скрыть. Ты сказал мне утром, когда мы увидели эту кровь. Ты сказал: «У тебя было кровотечение из носа». Кровь из носа — как мило, как невинно, правда? Но это была не моя кровь. Это была кровь моего отца. Я становлюсь похожей на маму, которую всегда боялась… Но еще больше я боялась, что это случится со мной. И это случилось. Марк, ты не можешь любить меня. Ты не можешь больше оставаться со мной…
Все кончено… Пока еще я кое-что помню. Я помню — и нашу Венецию тоже. Но тогда, когда ты нашел меня в снегу, когда я избила эту женщину, — я ничего не помнила… Теперь это будет всегда, Марк, милый… И эти промежутки беспамятства — они будут все длиннее. И превратятся в одну сплошную полосу. И там больше не будет меня. Там будет совсем другое существо, которое нужно будет сажать на цепь и надевать на него смирительную рубашку… Обещай, что ты никогда ко мне не придешь…
— Я не могу, кара…
— Обещай мне, Марк.
— Нет.
— Как хочешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107