— Так мне приходилось нередко поступать.
Он наклонился вперед, взял ее руки в свои, удерживая их над столом.
И снова она ощутила странное чувство — как если бы та часть плоти, к которой он притрагивается, перестает принадлежать ей и все тепло ее тела, кожи исходит от него.
— Пен?
Он произнес ее имя как вопрос, требующий немедленного ответа.
И она ответила.
— Нет, — сказала она. — Нет, Оуэн, я не хочу этого.
Он отпустил ее руки, но продолжал внимательно, с настойчивостью смотреть на нее, и она чувствовала себя голой и беспомощной под этим взглядом, но не собиралась сдаваться, пыталась накапливать сопротивление.
— Не лгите мне, Пен. Вы можете меня убедить, что решили больше не вступать со мной в близкие отношения, но не пытайтесь уверить, что не желаете этого…
Она потеряла мужа и ребенка. Она не выдержит новой боли, новых потерь. С нее достаточно до конца жизни. И она не может… не должна любить бездомного странника, перекати-поле, иноземного соглядатая, который заведет ее в трясину горести и предательства. Если уже не завел.
— Хорошо, — тихо сказала она. — Считайте, что вы правы, я приняла решение.
Он не пошевелился. Словно окаменел. Его руки неподвижно лежали на краю стола.
— Можете вы сказать — почему? — спросил он.
Неужели он сам не понимает? Внезапный гнев охватил ее.
Хорошо, она ему ответит! Но не будет объяснять слишком долго, скажет только то, что он легче всего поймет.
— Итак, выслушайте мой ответ, шевалье. — Негодование оставалось, но голос был ровным и спокойным. — Вы остановили на мне свой выбор… не как на женщине, а как на вероятном сообщнике. И кое в чем я сумела оказаться вам полезной, но, конечно, этого для вас мало. С этим покончено, шевалье. Я выполнила свою часть соглашения, теперь дело за вами.
А потом… потом я хочу навсегда потерять вас из виду.
— Но, Пен… — попытался он возразить.
Она остановила его резким жестом и продолжила:
— Я не доверяю вам, Оуэн. Не знаю, говорили вы правду о том, что ваше правительство на стороне принцессы Марии, или просто хитрили со мной. Но даже если вы не солгали, ваш король может в любой момент изменить свои пристрастия.
Она забыла о еде, которая продолжала радовать взор, о том, как она сама выглядит в мужском халате, и что у нее с прической, и, откинув с лица мешающую прядь волос, вновь заговорила, обращаясь, похоже, не к нему, а к себе:
— ..И разве могу я находиться в любовных отношениях с человеком, ни одному слову которого не в состоянии верить? С человеком, который использовал мою беспомощность, мое глубокое отчаяние для своих целей? Вы заслуживаете презрения, шевалье.
Она испытала потрясение от вырвавшихся у нее слов, но сказала себе, что так лучше… Лучше, чем если между ними снова возникнет близость, которая принесет лишь горе и разочарование. Да, так лучше…
Оуэн поднялся из-за стола.
Не говоря ни слова, он вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.
Пен закрыла лицо руками, не сдерживая слез.
Оуэн стремительно вышел из гостиницы. Дверь с треском захлопнулась за его спиной. Он быстро шагал по главной улице, словно хотел умчаться от злости и обиды, оставленных позади.
Как она посмела?
Как посмела говорить ему такие вещи? Он всегда был честен с ней. Да, предложил заключить соглашение, сделку, но разве он пытался обмануть ее? Даже открыл ей, чем занимается в Англии и для кого.
Это она… она лжет. И, буря гнева с ее стороны тоже лжива, притворна. Неужели она думала обмануть его, разыгрывая эту сцену? Или хотела разозлить настолько, чтобы он сам отвернулся от нее?
Наверняка за всем этим кроется страх. Но чего она боится? Или кого?..
Он дошел до конца улицы, впереди было поле, и остановился, вглядываясь в мрачную даль. Ледяной ветер развевал волосы на его непокрытой голове, но он не ощущал холода.
Быть может, он должен благодарить небо за отставку, которую получил, — до того, как слишком глубоко увяз в тенетах? Быть может, ему тоже следует опасаться?.. За самого себя.
Ибо в его жизни нет места для естественного союза — для любви, преданности, постоянства, которых заслуживает такая женщина, как Пен. Их тесные взаимоотношения были бы опасны для обоих. Такое уже с ним случалось и может повториться. Это цена, которую он должен платить за жизнь, какую избрал.
Всегда опасность, всегда риск — пускай рассчитанный, но риск. Все, что он делал до сих пор, подразумевало определенную цель, было еще одним шагом в его работе, было для работы. Но то, что он делает и собирается делать сейчас, — безрассудно и не столько помогает работе, сколько мешает ей, препятствует… Может воспрепятствовать.
И его это, как ни странно, нисколько не беспокоит. Пропади оно все пропадом!..
Он повернулся на каблуках и зашагал обратно. Снова за ним хлопнула дверь, хозяин выглянул из переполненного людьми зала.
— Все в порядке, милорд?
Ничего не ответив, Оуэн помчался наверх, перешагивая через ступеньку.
Из комнаты Пен как раз выходила служанка, неся поднос с остатками ужина и грязной посудой. Девушка перепугалась, когда шевалье, чуть не сбив ее с ног, ворвался в дверь, откуда она только что вышла.
— Боже правый, сохрани нас, — пробормотала она, подумав, что у брата этой милой, доброй Леди наверняка не все в порядке с головой.
Служанка еще не успела спуститься по лестнице, когда Оуэн, прислонившись к двери с внутренней стороны, провозгласил:
— Нет, Пен! — И уже тише:
— Нет, Пен, я не принимаю этого. Того, что вы наговорили. Я готов выслушать правду, если вы знаете ее сами, но не потерплю больше ни одного слова той чепухи, которую вы недавно наболтали и которая оскорбляет нас обоих…
Глава 14
Сидя на постели, Пен молча смотрела на него.
— Я… я не совсем понимаю, — произнесла она в конце концов. — О чем вы?
— О нет, прекрасно понимаете.
Его голос звучал сердито, но она чувствовала: злости у него не было. Ни в душе, ни во взгляде, который казался твердым, но спокойным, хотя напряжение угадывалось в линиях рта, во всем теле.
Он заметил, что у нее покраснели от слез веки. К нему пришло чувство, которое он не мог определить, но точно не вожделение. Симпатия, приязнь, сочувствие — вот что это было. Глубокое желание заключить ее в объятия, поцеловать, избавить от гнета печали, сомнений… исцелить… Словом — любовь.
Подойдя к кровати, он опустился на колени, взял ее руки в свои, поднес к губам, целуя ладони.
— Моя бедная Пен, — прошептал он. — Сколько вам пришлось перенести.
Опустив голову, она молчала.
— Я не собираюсь ничего добавлять к вашим тревогам, дорогая, — вновь заговорил он, отведя с ее влажного от слез лица прядь волос. — Не опасайтесь меня. С вами ничего не случится по моей вине, чего бы вы не хотели сами.
Поднявшись с колен, он присел рядом с ней на постели, обнял, почувствовал глубокий вздох, который исторгся из ее груди, и обратился с просьбой к Богу, чтобы вздох этот означал облегчение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
Он наклонился вперед, взял ее руки в свои, удерживая их над столом.
И снова она ощутила странное чувство — как если бы та часть плоти, к которой он притрагивается, перестает принадлежать ей и все тепло ее тела, кожи исходит от него.
— Пен?
Он произнес ее имя как вопрос, требующий немедленного ответа.
И она ответила.
— Нет, — сказала она. — Нет, Оуэн, я не хочу этого.
Он отпустил ее руки, но продолжал внимательно, с настойчивостью смотреть на нее, и она чувствовала себя голой и беспомощной под этим взглядом, но не собиралась сдаваться, пыталась накапливать сопротивление.
— Не лгите мне, Пен. Вы можете меня убедить, что решили больше не вступать со мной в близкие отношения, но не пытайтесь уверить, что не желаете этого…
Она потеряла мужа и ребенка. Она не выдержит новой боли, новых потерь. С нее достаточно до конца жизни. И она не может… не должна любить бездомного странника, перекати-поле, иноземного соглядатая, который заведет ее в трясину горести и предательства. Если уже не завел.
— Хорошо, — тихо сказала она. — Считайте, что вы правы, я приняла решение.
Он не пошевелился. Словно окаменел. Его руки неподвижно лежали на краю стола.
— Можете вы сказать — почему? — спросил он.
Неужели он сам не понимает? Внезапный гнев охватил ее.
Хорошо, она ему ответит! Но не будет объяснять слишком долго, скажет только то, что он легче всего поймет.
— Итак, выслушайте мой ответ, шевалье. — Негодование оставалось, но голос был ровным и спокойным. — Вы остановили на мне свой выбор… не как на женщине, а как на вероятном сообщнике. И кое в чем я сумела оказаться вам полезной, но, конечно, этого для вас мало. С этим покончено, шевалье. Я выполнила свою часть соглашения, теперь дело за вами.
А потом… потом я хочу навсегда потерять вас из виду.
— Но, Пен… — попытался он возразить.
Она остановила его резким жестом и продолжила:
— Я не доверяю вам, Оуэн. Не знаю, говорили вы правду о том, что ваше правительство на стороне принцессы Марии, или просто хитрили со мной. Но даже если вы не солгали, ваш король может в любой момент изменить свои пристрастия.
Она забыла о еде, которая продолжала радовать взор, о том, как она сама выглядит в мужском халате, и что у нее с прической, и, откинув с лица мешающую прядь волос, вновь заговорила, обращаясь, похоже, не к нему, а к себе:
— ..И разве могу я находиться в любовных отношениях с человеком, ни одному слову которого не в состоянии верить? С человеком, который использовал мою беспомощность, мое глубокое отчаяние для своих целей? Вы заслуживаете презрения, шевалье.
Она испытала потрясение от вырвавшихся у нее слов, но сказала себе, что так лучше… Лучше, чем если между ними снова возникнет близость, которая принесет лишь горе и разочарование. Да, так лучше…
Оуэн поднялся из-за стола.
Не говоря ни слова, он вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.
Пен закрыла лицо руками, не сдерживая слез.
Оуэн стремительно вышел из гостиницы. Дверь с треском захлопнулась за его спиной. Он быстро шагал по главной улице, словно хотел умчаться от злости и обиды, оставленных позади.
Как она посмела?
Как посмела говорить ему такие вещи? Он всегда был честен с ней. Да, предложил заключить соглашение, сделку, но разве он пытался обмануть ее? Даже открыл ей, чем занимается в Англии и для кого.
Это она… она лжет. И, буря гнева с ее стороны тоже лжива, притворна. Неужели она думала обмануть его, разыгрывая эту сцену? Или хотела разозлить настолько, чтобы он сам отвернулся от нее?
Наверняка за всем этим кроется страх. Но чего она боится? Или кого?..
Он дошел до конца улицы, впереди было поле, и остановился, вглядываясь в мрачную даль. Ледяной ветер развевал волосы на его непокрытой голове, но он не ощущал холода.
Быть может, он должен благодарить небо за отставку, которую получил, — до того, как слишком глубоко увяз в тенетах? Быть может, ему тоже следует опасаться?.. За самого себя.
Ибо в его жизни нет места для естественного союза — для любви, преданности, постоянства, которых заслуживает такая женщина, как Пен. Их тесные взаимоотношения были бы опасны для обоих. Такое уже с ним случалось и может повториться. Это цена, которую он должен платить за жизнь, какую избрал.
Всегда опасность, всегда риск — пускай рассчитанный, но риск. Все, что он делал до сих пор, подразумевало определенную цель, было еще одним шагом в его работе, было для работы. Но то, что он делает и собирается делать сейчас, — безрассудно и не столько помогает работе, сколько мешает ей, препятствует… Может воспрепятствовать.
И его это, как ни странно, нисколько не беспокоит. Пропади оно все пропадом!..
Он повернулся на каблуках и зашагал обратно. Снова за ним хлопнула дверь, хозяин выглянул из переполненного людьми зала.
— Все в порядке, милорд?
Ничего не ответив, Оуэн помчался наверх, перешагивая через ступеньку.
Из комнаты Пен как раз выходила служанка, неся поднос с остатками ужина и грязной посудой. Девушка перепугалась, когда шевалье, чуть не сбив ее с ног, ворвался в дверь, откуда она только что вышла.
— Боже правый, сохрани нас, — пробормотала она, подумав, что у брата этой милой, доброй Леди наверняка не все в порядке с головой.
Служанка еще не успела спуститься по лестнице, когда Оуэн, прислонившись к двери с внутренней стороны, провозгласил:
— Нет, Пен! — И уже тише:
— Нет, Пен, я не принимаю этого. Того, что вы наговорили. Я готов выслушать правду, если вы знаете ее сами, но не потерплю больше ни одного слова той чепухи, которую вы недавно наболтали и которая оскорбляет нас обоих…
Глава 14
Сидя на постели, Пен молча смотрела на него.
— Я… я не совсем понимаю, — произнесла она в конце концов. — О чем вы?
— О нет, прекрасно понимаете.
Его голос звучал сердито, но она чувствовала: злости у него не было. Ни в душе, ни во взгляде, который казался твердым, но спокойным, хотя напряжение угадывалось в линиях рта, во всем теле.
Он заметил, что у нее покраснели от слез веки. К нему пришло чувство, которое он не мог определить, но точно не вожделение. Симпатия, приязнь, сочувствие — вот что это было. Глубокое желание заключить ее в объятия, поцеловать, избавить от гнета печали, сомнений… исцелить… Словом — любовь.
Подойдя к кровати, он опустился на колени, взял ее руки в свои, поднес к губам, целуя ладони.
— Моя бедная Пен, — прошептал он. — Сколько вам пришлось перенести.
Опустив голову, она молчала.
— Я не собираюсь ничего добавлять к вашим тревогам, дорогая, — вновь заговорил он, отведя с ее влажного от слез лица прядь волос. — Не опасайтесь меня. С вами ничего не случится по моей вине, чего бы вы не хотели сами.
Поднявшись с колен, он присел рядом с ней на постели, обнял, почувствовал глубокий вздох, который исторгся из ее груди, и обратился с просьбой к Богу, чтобы вздох этот означал облегчение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99