Заметив лежащую на туалетном столике маску, она сказала, указывая на нее:
— Тебе не кажется, что это слишком примитивно? Неужели не нашлось чего-нибудь более интересного?
И, как ответ на выраженное недовольство вкусом сестры, Пиппа не поленилась нацепить собственную маску из зеленого бархата, отделанную черными кружевами, с вышитыми на ней кошачьими усами и с продольными разрезами для глаз. Маска так подходила ко всему ее облику, к фигуре и натуре, что Пен не удержалась от восклицания:
— Ой, как тебе идет!.. Но я предпочитаю менее броское. Мне вообще не хотелось сегодня надевать маску, и, если бы не предписание главы рождественских увеселений, ни за что не надела бы.
По давней традиции все предписания этого королевского чиновника должны были беспрекословно выполняться в веселую ночь на пиршестве «дураков и шутов».
— Видела бы ты, какая маска у Робина, — сказала Пиппа, наклоняясь к зеркалу и щипля себя за щеки, чтобы они зарумянились. — Голова льва! Да еще с гривой.
Пен показалось, что они уделили достаточно внимания маскам.
— А как здоровье Анны?
— У нее все хорошо, только она ужасно расстроена, что лорд Хью не пустил ее на маскарад. Они будут здесь завтра утром.
Пен взглянула на медные часы, стоящие на каминной полке, и вздохнула:
— Пожалуй, пора идти.
Пиппа в нетерпении подпрыгнула.
— Конечно! — Она открыла дверь, высунула голову в коридор. — Музыка уже играет… Ты не знаешь, шевалье д'Арси будет сегодня?
— Наверное. Он был на обеде, однако не уверена, что решил остаться на всю ночь. Болезнь принцессы отвлекла меня от беседы с ним.
Пиппа задумчиво посмотрела на сестру.
— Значит, — провозгласила она, — он мог подумать, что ты больше не вернешься, и решил отправиться домой?
— Какие странные вещи ты говоришь, дорогая, — не вполне искренне возмутилась Пен.
— Не притворяйся, сестрица! Как будто я не видела, как ты заигрываешь с ним… Ладно, не сердись. Идем вниз и постараемся найти его. Я буду глядеть во все глаза.
Пен решила больше не говорить на эту тему со своей не по летам мудрой и проницательной сестрой и молча надела маску, которая представляла самой простой кусок шелка цвета слоновой кости и почти не закрывала лица.
Веселье в большом зале было в полном разгаре, смех чересчур громок, танцы чересчур несдержанны. Маски, под которыми можно было угадать далеко не всех, придавали празднеству весьма пикантный характер. Как и полагалось, согласно традиции, в Двенадцатую ночь, когда все дозволено и никаких последствий ни за какие провинности опасаться не приходится. Но только в эту ночь.
Герцог Нортумберленд стоял у подножия лестницы и, узнав спускавшихся сестер, эффектно поставил ногу на первую ступеньку, как бы преграждая им путь.
— Леди Пен, — зычно произнес он, небрежно кивнув Пиппе, — как здоровье принцессы?
— Ее по-прежнему лихорадит, милорд. Врач поставил банки, и мы молили Бога, чтобы к утру полегчало. Однако… — Пен покачала головой. — Откровенно говоря, я не очень надеюсь на это. Во дворце довольно сыро, милорд, а принцесса весьма чувствительна к сырости и холоду. Это действует на ее легкие. Так же, наверное, как и на ее брата короля, — добавила она.
— Здоровье короля улучшается, — ледяным тоном сказал герцог. — А вам, леди Пен, следовало бы находиться у постели больной, а не принимать участие в этом разнузданном веселье.
— О, милорд, — с обаятельной улыбкой возразила Пен, — я лишь подчиняюсь приказанию принцессы.
Она видела: ему не понравился ее ответ, в котором он, несомненно, уловил насмешку, и, зная, какой он человек и как опасно вызвать его гнев, не хотела — ей было противно — его бояться.
Герцог после некоторого колебания отступил с лестницы, освобождая путь, и она, еще раз улыбнувшись, с поклоном прошла мимо него. Пиппа — за ней.
— Противный человек, — негромко сказала Пиппа. — Но я бы не стала его злить.
— Он вызывает подобное желание, — ответила Пен, понимая, что поступает неразумно и подает не лучший пример сестре.
Но внимание Пиппы уже отвлек один из ее поклонников, и та устремилась с ним в гущу танцующих.
Пен продолжала продвигаться вдоль стены, здороваясь со знакомыми, останавливаясь, отвечая на вопросы о здоровье принцессы или сама оповещая о нем. И все время ее глаза — невольно, разумеется, — искали Оуэна. Не оттого, конечно, что он глубоко заинтересовал ее как мужчина, а только лишь потому, что они теперь в некотором роде единомышленники, — оба пекутся о безопасности принцессы. И кроме того, почему бы ей не увидеть лишний раз человека, который беспокоится о ее интересах и уже сумел кое-что разузнать. Возможно, весьма существенное.
Но, она клянется в этом самой себе, больше никакого флирта — в чем обвинила ее эта дурочка Пиппа, — никакого состязания в остроумии, намеков и шуток, которые могут быть истолкованы как заигрывание, кокетство…
Подобные вещи, насколько она заметила, Оуэн любит и достаточно поднаторел в них. Даже позволил себе поцеловать ее один… нет, два раза. С этим должно быть покончено!..
И все же она прекрасно знала: к тому, о чем сейчас думает, что говорит самой себе, готова лишь часть ее существа… малая часть. А неизмеримо большая — Желает видеть в нем не соратника, не помощника в делах, но просто мужчину, чьи руки на ее плечах, губы на ее губах… тело… запах кожи… звуки голоса…
Она резко тряхнула головой, отгоняя пугающие мысли, пытаясь, чтобы защититься от них, вызвать в памяти образ Филиппа, его голос. К своему ужасу, она не слышала его, не могла представить черты лица, они расплывались, таяли… уносились куда-то вдаль…
Это привело ее в еще большее замешательство, она злилась на себя, искала выхода… И не находила его.
Постепенно успокаиваясь, она сказала себе: по-видимому, окончательный мир придет в ее душу, когда Оуэн д'Арси снова исчезнет из ее жизни — так же внезапно, как возник в ней. То есть когда выполнит то, что обещал, поможет узнать всю правду о ребенке. Не раньше… Потому что без этого в ее душе мир не наступит никогда.
И значит, она поступает совершенно правильно, привлекая Оуэна д'Арси себе в помощники, — ведь никого другого, кто бы помог ей, не было и нет. А цена, которую она вынуждена платить за эту помощь… ее соглашение с ним, смятение тела и души… что ж, наверное, все это не слишком дорогая плата за то, что она сможет узнать в конце этого нелегкого и сложного пути…
— А, вот вы где! Я вас узнал, несмотря на маску.
Его голос заставил ее вздрогнуть, и она чуть не опрокинула стоящий рядом стул.
— Господи! — воскликнул Оуэн, устанавливая стул на место. — Я не рассчитывал на такой эффект. Что так испугало вас?
— Ничего… ничего… — пробормотала она. — Просто задумалась. А вообще… — Она не знала, что сказать еще.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
— Тебе не кажется, что это слишком примитивно? Неужели не нашлось чего-нибудь более интересного?
И, как ответ на выраженное недовольство вкусом сестры, Пиппа не поленилась нацепить собственную маску из зеленого бархата, отделанную черными кружевами, с вышитыми на ней кошачьими усами и с продольными разрезами для глаз. Маска так подходила ко всему ее облику, к фигуре и натуре, что Пен не удержалась от восклицания:
— Ой, как тебе идет!.. Но я предпочитаю менее броское. Мне вообще не хотелось сегодня надевать маску, и, если бы не предписание главы рождественских увеселений, ни за что не надела бы.
По давней традиции все предписания этого королевского чиновника должны были беспрекословно выполняться в веселую ночь на пиршестве «дураков и шутов».
— Видела бы ты, какая маска у Робина, — сказала Пиппа, наклоняясь к зеркалу и щипля себя за щеки, чтобы они зарумянились. — Голова льва! Да еще с гривой.
Пен показалось, что они уделили достаточно внимания маскам.
— А как здоровье Анны?
— У нее все хорошо, только она ужасно расстроена, что лорд Хью не пустил ее на маскарад. Они будут здесь завтра утром.
Пен взглянула на медные часы, стоящие на каминной полке, и вздохнула:
— Пожалуй, пора идти.
Пиппа в нетерпении подпрыгнула.
— Конечно! — Она открыла дверь, высунула голову в коридор. — Музыка уже играет… Ты не знаешь, шевалье д'Арси будет сегодня?
— Наверное. Он был на обеде, однако не уверена, что решил остаться на всю ночь. Болезнь принцессы отвлекла меня от беседы с ним.
Пиппа задумчиво посмотрела на сестру.
— Значит, — провозгласила она, — он мог подумать, что ты больше не вернешься, и решил отправиться домой?
— Какие странные вещи ты говоришь, дорогая, — не вполне искренне возмутилась Пен.
— Не притворяйся, сестрица! Как будто я не видела, как ты заигрываешь с ним… Ладно, не сердись. Идем вниз и постараемся найти его. Я буду глядеть во все глаза.
Пен решила больше не говорить на эту тему со своей не по летам мудрой и проницательной сестрой и молча надела маску, которая представляла самой простой кусок шелка цвета слоновой кости и почти не закрывала лица.
Веселье в большом зале было в полном разгаре, смех чересчур громок, танцы чересчур несдержанны. Маски, под которыми можно было угадать далеко не всех, придавали празднеству весьма пикантный характер. Как и полагалось, согласно традиции, в Двенадцатую ночь, когда все дозволено и никаких последствий ни за какие провинности опасаться не приходится. Но только в эту ночь.
Герцог Нортумберленд стоял у подножия лестницы и, узнав спускавшихся сестер, эффектно поставил ногу на первую ступеньку, как бы преграждая им путь.
— Леди Пен, — зычно произнес он, небрежно кивнув Пиппе, — как здоровье принцессы?
— Ее по-прежнему лихорадит, милорд. Врач поставил банки, и мы молили Бога, чтобы к утру полегчало. Однако… — Пен покачала головой. — Откровенно говоря, я не очень надеюсь на это. Во дворце довольно сыро, милорд, а принцесса весьма чувствительна к сырости и холоду. Это действует на ее легкие. Так же, наверное, как и на ее брата короля, — добавила она.
— Здоровье короля улучшается, — ледяным тоном сказал герцог. — А вам, леди Пен, следовало бы находиться у постели больной, а не принимать участие в этом разнузданном веселье.
— О, милорд, — с обаятельной улыбкой возразила Пен, — я лишь подчиняюсь приказанию принцессы.
Она видела: ему не понравился ее ответ, в котором он, несомненно, уловил насмешку, и, зная, какой он человек и как опасно вызвать его гнев, не хотела — ей было противно — его бояться.
Герцог после некоторого колебания отступил с лестницы, освобождая путь, и она, еще раз улыбнувшись, с поклоном прошла мимо него. Пиппа — за ней.
— Противный человек, — негромко сказала Пиппа. — Но я бы не стала его злить.
— Он вызывает подобное желание, — ответила Пен, понимая, что поступает неразумно и подает не лучший пример сестре.
Но внимание Пиппы уже отвлек один из ее поклонников, и та устремилась с ним в гущу танцующих.
Пен продолжала продвигаться вдоль стены, здороваясь со знакомыми, останавливаясь, отвечая на вопросы о здоровье принцессы или сама оповещая о нем. И все время ее глаза — невольно, разумеется, — искали Оуэна. Не оттого, конечно, что он глубоко заинтересовал ее как мужчина, а только лишь потому, что они теперь в некотором роде единомышленники, — оба пекутся о безопасности принцессы. И кроме того, почему бы ей не увидеть лишний раз человека, который беспокоится о ее интересах и уже сумел кое-что разузнать. Возможно, весьма существенное.
Но, она клянется в этом самой себе, больше никакого флирта — в чем обвинила ее эта дурочка Пиппа, — никакого состязания в остроумии, намеков и шуток, которые могут быть истолкованы как заигрывание, кокетство…
Подобные вещи, насколько она заметила, Оуэн любит и достаточно поднаторел в них. Даже позволил себе поцеловать ее один… нет, два раза. С этим должно быть покончено!..
И все же она прекрасно знала: к тому, о чем сейчас думает, что говорит самой себе, готова лишь часть ее существа… малая часть. А неизмеримо большая — Желает видеть в нем не соратника, не помощника в делах, но просто мужчину, чьи руки на ее плечах, губы на ее губах… тело… запах кожи… звуки голоса…
Она резко тряхнула головой, отгоняя пугающие мысли, пытаясь, чтобы защититься от них, вызвать в памяти образ Филиппа, его голос. К своему ужасу, она не слышала его, не могла представить черты лица, они расплывались, таяли… уносились куда-то вдаль…
Это привело ее в еще большее замешательство, она злилась на себя, искала выхода… И не находила его.
Постепенно успокаиваясь, она сказала себе: по-видимому, окончательный мир придет в ее душу, когда Оуэн д'Арси снова исчезнет из ее жизни — так же внезапно, как возник в ней. То есть когда выполнит то, что обещал, поможет узнать всю правду о ребенке. Не раньше… Потому что без этого в ее душе мир не наступит никогда.
И значит, она поступает совершенно правильно, привлекая Оуэна д'Арси себе в помощники, — ведь никого другого, кто бы помог ей, не было и нет. А цена, которую она вынуждена платить за эту помощь… ее соглашение с ним, смятение тела и души… что ж, наверное, все это не слишком дорогая плата за то, что она сможет узнать в конце этого нелегкого и сложного пути…
— А, вот вы где! Я вас узнал, несмотря на маску.
Его голос заставил ее вздрогнуть, и она чуть не опрокинула стоящий рядом стул.
— Господи! — воскликнул Оуэн, устанавливая стул на место. — Я не рассчитывал на такой эффект. Что так испугало вас?
— Ничего… ничего… — пробормотала она. — Просто задумалась. А вообще… — Она не знала, что сказать еще.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99