Он взял стакан и неохотно отпустил ее талию.
– Вы приехали с намерением осушить мои запасы спиртного, милая, или что-то еще привело вас сюда в столь поздний час?
Алекса приняла второй стакан и выпила его в мгновение ока. Кин мягко засмеялся. Ему хватило этой секунды, чтобы понять – она нервничает. Он осторожно взял ее лицо обеими руками и заставил взглянуть прямо ему в глаза.
– Я провел большую часть дня, думая о тебе, – прохрипел он. И его губы устремились к ее губам. Сердце грохотало в груди, а нежное тело до боли жаждало слиться с телом Кина. Ее бросало то в жар, то в холод, и больше всего она хотела утолить истерзавшую ее страсть. Один раз она позволит себе последовать своему капризу, уступить порыву и получить удовольствие там, где может его найти.
Ощущение ее роскошных округлостей под руками сводило Кина с ума. Он хотел трогать каждый восхитительный дюйм ее тела, найти каждую чувствительную точку, расшевелить безумство страсти, тлеющей под поверхностью. Его ладонь неторопливо блуждала по ее груди, потом поднялась, сняла платье с плеч, оставив обнаженную, матово светящуюся кожу.
Она – само совершенство, думал Кин, проводя рукой по бедрам и обнажая талию. Платье упало вниз, накрыв пенным облаком тонкие щиколотки. Кин не мог оторвать от нее глаз. Несколько мгновений он довольствовался лишь созерцанием, изумляясь ее красоте, пытаясь вообразить другую женщину, которая смогла бы соперничать с представшим перед ним ангельским видением. Но тщетно. Алекса была единственной в своем роде – несравненной. Этим утром она едва не завела его на небеса, и он знал, что никогда не удовлетворится, пока не сделает эту женщину своей. Черт с ними, с ее мотивами. И черт с ними, с предупреждениями Клинта. Сейчас Алекса в его руках, и он хочет ее больше, чем когда-нибудь хотел любую другую женщину.
– Ты потрясающа, – прошептал он, обволакивая ее своим взглядом. Как он любил прикасаться к ее шелковистой коже, вдыхать ее неуловимый женственный аромат. – Хочу тебя, Алекса.
Она будто язык проглотила. Его глаза искрились таким глубоким желанием, что, казалось, взгляд Кина опалил саму ее душу, а ласки раздували огоньки страсти, пока они не запрыгали по всему ее телу, не начали лизать нежную кожу. Она столько всего хотела сказать ему, рассказать, что чувствовала, когда он прижимает ее так близко, как боролась с собой и проиграла; но тут теплое дыхание Кина коснулось ее щеки, и лишь одна-единственная фраза слетела с губ Алексы:
– Люби меня, Кин. – Просьба-требование-мольба, она прозвучала не громче шепота. Родон потянул ее к койке, но Алекса остановилась, расстегнула ему рубашку. Она хотела видеть его всего – так тот, кто всю жизнь был слепым, готовится увидеть мир в первый раз, мечтает сразу все обнять взглядом. Ее волновало каждое прикосновение, и она жаждала вернуть ему хоть малую долю того наслаждения, какое он дарил ей. Ее первые ласки были осторожными, пытливыми. Кончики пальцев опасливо проложили легкую тропу от темных волос на груди к плоскому сильному животу. Ее поразила сила, которую ощутила рука, а бронзовая кожа и шрамы на ребрах наполнили благоговейным трепетом.
Он выглядел образцом мужественности, как гордый воин, устремившийся в битву и вышедший из нее победителем. Его тело было худощавым и твердым, а сильные мускулы, играющие при каждом движении, напряглись, когда он присел рядом с Алексой на койку.
И перетягивание каната, так долго мучившее ее, испарилось, как только она заглянула в синие-синие глаза. Алекса не испытывала уже никаких сожалений, что пришла к нему этой ночью. Она знала, что будет переживать ее снова и снова целую вечность. Это воспоминание будет поддерживать ее в те холодные, одинокие ночи, что ждут впереди.
Кин уложил ее на кровать, но Алекса продолжала изучать его, стараясь запомнить каждую черточку этого грубовато-резкого, но такого красивого лица. Кин вытянулся рядом с ней, одной рукой неторопливо провел по голому плечу, потом по бедру и сорвал беспомощный вздох капитуляции с теплых розовых губ. Этот тихий звук вернул его внимание к ее тонкому лицу. Привлеченный, будто пчела на мед, Кин опустил голову, чтобы вкусить сладость поцелуя. Губы Алексы растаяли, как розовые лепестки, не утолив, а, наоборот, раздразнив его голод. А когда его полыхающее желание еще усилилось, он напомнил себе, что Алекса совершенно неопытна в искусстве любви. Он должен быть ласковым и мягким, заставить отвечать на его ласки без страха и колебания и дать ей все упоительные, восхитительные ощущения, доступные лишь любовникам.
Алекса дрожала, пока он нежно исследовал ее тело, и волны наслаждения и желания прокатывались по ее телу, опаляя огнем. Каждое прикосновение поднимало ее все выше, будто она взбиралась на гору, а головокружение с каждым шагом становилось все сильнее. Она инстинктивно обняла руками его шею, нежно запустила пальцы в волосы и притянула Кина ближе, отчаянно желая, чтобы единственный мужчина, который доводил ее до грани сумасшествия своими мучительно-сладкими ласками, взял ее всю целиком.
Она ощущала твердые очертания его рта у своих губ, его дыхание сливалось с ее, а поцелуй стал глубже и настойчивее, будто мужчина стремился съесть ее в своем голодном нетерпении. Рука его скользнула назад к ее груди, потом и губы оставили ее рот и направились по плечу вниз. Язык запорхал вокруг розового бутона соска, играя и дразня, пока тот не напрягся; Алекса закрыла глаза, прогнав все, кроме прилива упоения, нахлынувшего на нее и несущего по волнам чистого наслаждения. Его ладонь спустилась по ее животу, и желание швырнуло ее в чувственный водоворот. Пальцы, опытные, искусные, знающие пальцы, нырнули в нее, возбуждая и гладя, пока Алекса не закричала, стремясь хоть как-то облегчить сводящее с ума вожделение. Она выгнулась дугой навстречу ласкам, пытаясь притянуть его ближе, но Кин не собирался спешить. Ему хотелось наполнить ее таким наслаждением, чтобы она никогда не забыла мгновений, проведенных в его объятиях.
Он взял ее руку и поднес к губам, потом мягко улыбнулся, заметив ее сияющий взгляд.
– Терпение, любовь моя, – прошептал Кин и наклонился, чтобы легко поцеловать уголок нежных губ. – Мы только начинаем. Эта ночь наша, каждое ее сладостное мгновение.
Его опытные руки снова отправились по проложенной сладостно-мучительной тропе, от живота к груди, и медленно обвели один розовый бутон, потом другой, прежде чем начать спуск в поисках каждой чувственной точки ее дрожащей плоти. И снова его ласки поплыли по обнаженной коже, сплетая прихотливые узоры, спускаясь, чтобы заставить ее изогнуться в ответ на откровенные искания.
Новый круг буйных, гипнотических ощущений закружил ее, и Алекса затаила дыхание в невыносимой муке наслаждения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
– Вы приехали с намерением осушить мои запасы спиртного, милая, или что-то еще привело вас сюда в столь поздний час?
Алекса приняла второй стакан и выпила его в мгновение ока. Кин мягко засмеялся. Ему хватило этой секунды, чтобы понять – она нервничает. Он осторожно взял ее лицо обеими руками и заставил взглянуть прямо ему в глаза.
– Я провел большую часть дня, думая о тебе, – прохрипел он. И его губы устремились к ее губам. Сердце грохотало в груди, а нежное тело до боли жаждало слиться с телом Кина. Ее бросало то в жар, то в холод, и больше всего она хотела утолить истерзавшую ее страсть. Один раз она позволит себе последовать своему капризу, уступить порыву и получить удовольствие там, где может его найти.
Ощущение ее роскошных округлостей под руками сводило Кина с ума. Он хотел трогать каждый восхитительный дюйм ее тела, найти каждую чувствительную точку, расшевелить безумство страсти, тлеющей под поверхностью. Его ладонь неторопливо блуждала по ее груди, потом поднялась, сняла платье с плеч, оставив обнаженную, матово светящуюся кожу.
Она – само совершенство, думал Кин, проводя рукой по бедрам и обнажая талию. Платье упало вниз, накрыв пенным облаком тонкие щиколотки. Кин не мог оторвать от нее глаз. Несколько мгновений он довольствовался лишь созерцанием, изумляясь ее красоте, пытаясь вообразить другую женщину, которая смогла бы соперничать с представшим перед ним ангельским видением. Но тщетно. Алекса была единственной в своем роде – несравненной. Этим утром она едва не завела его на небеса, и он знал, что никогда не удовлетворится, пока не сделает эту женщину своей. Черт с ними, с ее мотивами. И черт с ними, с предупреждениями Клинта. Сейчас Алекса в его руках, и он хочет ее больше, чем когда-нибудь хотел любую другую женщину.
– Ты потрясающа, – прошептал он, обволакивая ее своим взглядом. Как он любил прикасаться к ее шелковистой коже, вдыхать ее неуловимый женственный аромат. – Хочу тебя, Алекса.
Она будто язык проглотила. Его глаза искрились таким глубоким желанием, что, казалось, взгляд Кина опалил саму ее душу, а ласки раздували огоньки страсти, пока они не запрыгали по всему ее телу, не начали лизать нежную кожу. Она столько всего хотела сказать ему, рассказать, что чувствовала, когда он прижимает ее так близко, как боролась с собой и проиграла; но тут теплое дыхание Кина коснулось ее щеки, и лишь одна-единственная фраза слетела с губ Алексы:
– Люби меня, Кин. – Просьба-требование-мольба, она прозвучала не громче шепота. Родон потянул ее к койке, но Алекса остановилась, расстегнула ему рубашку. Она хотела видеть его всего – так тот, кто всю жизнь был слепым, готовится увидеть мир в первый раз, мечтает сразу все обнять взглядом. Ее волновало каждое прикосновение, и она жаждала вернуть ему хоть малую долю того наслаждения, какое он дарил ей. Ее первые ласки были осторожными, пытливыми. Кончики пальцев опасливо проложили легкую тропу от темных волос на груди к плоскому сильному животу. Ее поразила сила, которую ощутила рука, а бронзовая кожа и шрамы на ребрах наполнили благоговейным трепетом.
Он выглядел образцом мужественности, как гордый воин, устремившийся в битву и вышедший из нее победителем. Его тело было худощавым и твердым, а сильные мускулы, играющие при каждом движении, напряглись, когда он присел рядом с Алексой на койку.
И перетягивание каната, так долго мучившее ее, испарилось, как только она заглянула в синие-синие глаза. Алекса не испытывала уже никаких сожалений, что пришла к нему этой ночью. Она знала, что будет переживать ее снова и снова целую вечность. Это воспоминание будет поддерживать ее в те холодные, одинокие ночи, что ждут впереди.
Кин уложил ее на кровать, но Алекса продолжала изучать его, стараясь запомнить каждую черточку этого грубовато-резкого, но такого красивого лица. Кин вытянулся рядом с ней, одной рукой неторопливо провел по голому плечу, потом по бедру и сорвал беспомощный вздох капитуляции с теплых розовых губ. Этот тихий звук вернул его внимание к ее тонкому лицу. Привлеченный, будто пчела на мед, Кин опустил голову, чтобы вкусить сладость поцелуя. Губы Алексы растаяли, как розовые лепестки, не утолив, а, наоборот, раздразнив его голод. А когда его полыхающее желание еще усилилось, он напомнил себе, что Алекса совершенно неопытна в искусстве любви. Он должен быть ласковым и мягким, заставить отвечать на его ласки без страха и колебания и дать ей все упоительные, восхитительные ощущения, доступные лишь любовникам.
Алекса дрожала, пока он нежно исследовал ее тело, и волны наслаждения и желания прокатывались по ее телу, опаляя огнем. Каждое прикосновение поднимало ее все выше, будто она взбиралась на гору, а головокружение с каждым шагом становилось все сильнее. Она инстинктивно обняла руками его шею, нежно запустила пальцы в волосы и притянула Кина ближе, отчаянно желая, чтобы единственный мужчина, который доводил ее до грани сумасшествия своими мучительно-сладкими ласками, взял ее всю целиком.
Она ощущала твердые очертания его рта у своих губ, его дыхание сливалось с ее, а поцелуй стал глубже и настойчивее, будто мужчина стремился съесть ее в своем голодном нетерпении. Рука его скользнула назад к ее груди, потом и губы оставили ее рот и направились по плечу вниз. Язык запорхал вокруг розового бутона соска, играя и дразня, пока тот не напрягся; Алекса закрыла глаза, прогнав все, кроме прилива упоения, нахлынувшего на нее и несущего по волнам чистого наслаждения. Его ладонь спустилась по ее животу, и желание швырнуло ее в чувственный водоворот. Пальцы, опытные, искусные, знающие пальцы, нырнули в нее, возбуждая и гладя, пока Алекса не закричала, стремясь хоть как-то облегчить сводящее с ума вожделение. Она выгнулась дугой навстречу ласкам, пытаясь притянуть его ближе, но Кин не собирался спешить. Ему хотелось наполнить ее таким наслаждением, чтобы она никогда не забыла мгновений, проведенных в его объятиях.
Он взял ее руку и поднес к губам, потом мягко улыбнулся, заметив ее сияющий взгляд.
– Терпение, любовь моя, – прошептал Кин и наклонился, чтобы легко поцеловать уголок нежных губ. – Мы только начинаем. Эта ночь наша, каждое ее сладостное мгновение.
Его опытные руки снова отправились по проложенной сладостно-мучительной тропе, от живота к груди, и медленно обвели один розовый бутон, потом другой, прежде чем начать спуск в поисках каждой чувственной точки ее дрожащей плоти. И снова его ласки поплыли по обнаженной коже, сплетая прихотливые узоры, спускаясь, чтобы заставить ее изогнуться в ответ на откровенные искания.
Новый круг буйных, гипнотических ощущений закружил ее, и Алекса затаила дыхание в невыносимой муке наслаждения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117