Дети ничем особенным не выказали своего отношения к столь горестному сообщению.
– Туда ему и дорога, – сказала хозяйка.
А мать ее, старая совсем, заметила, что негоже говорить такое даже о плохом конунге. Кто же видел хорошего?
Гуннар сказал:
– Один помер, а на его место заступил другой. И ждет нас к себе в гости.
– Ждет, значит, надо идти, – сказала хозяйка. – Ведь мало хорошего и тогда, когда тебя вовсе не замечают.
– Конунги всех и все замечают, – сказал Гуннар. – Пожалуй, я отвезу ему рыбы. Рыбы у нас вдоволь. И не плохая она, должен сказать. Солонина жирная тоже найдется.
– Если поголодать, то можно и солонины отвезти, – сказала хозяйка.
– Вы с ума посходили! – зашепелявила ее старая мать. – Вы посчитайте, сколько у вас ртов, – тогда и решайте, сколько чего везти.
Гуннар рассердился было на старуху, да промолчал, потому что она была права, однако обстоятельства были сильнее всех ее разумных доводов. Конунг – большой разбойник. Надо ли связываться с ним? Дело не в том, хорош конунг или нет, а в том, что подношения неизбежны, как день, который наступит завтра.
Кари сказал:
– Нельзя нам позориться. Я мог бы заготовить дичи…
– Много ли?
Кари этого не знал. Все будет зависеть от покровителей лесов и охоты. И от священных изображений, которые лупоглазо смотрят на длинный очаг из каждого угла.
– Мы можем сходить на поклон к конунгу и через неделю. И через две.
– Вот и хорошо! Я постараюсь добыть оленину и медвежатину. Да и птиц тоже. Ведь конунг, если я не ошибаюсь, не брезгует ничем.
Гуннар хмыкнул:
– Он сожрал бы все каменья на берегу, если бы смог переварить их. И еще учтите: у него огромная прожорливая свита. Жрут, пьют и в ус себе не дуют.
– Нет, почему же? – возразил Кари. – Они стоят горой за конунга. Это их работа.
– Прекрасная работа, чтоб им пусто было! Ты, Кари, вроде той лошадки, которая ничего, кроме своей дороги, не видит. Ты оглянись по сторонам.
Кари молчал. Сказать ему было нечего. Он знал одно: не следует ударить лицом в грязь… Он умолчал о том, что и семья Гудрид готовит подношения конунгу. Ему не хотелось выглядеть беднее…
– Так, – заключил Гуннар, – решено: мы тут распорядимся с солониной и рыбой. С брагой и пивом – тоже. Что же до дичи – это уж на совести Кари. Уговорились? – И Гуннар посмотрел на сына.
– Да, – сказал Кари. – Не надо, чтобы другие смеялись над нами. Эта челядь конунга, говорят, очень падка на разные потехи. Чтобы не засмеяли!
Старуха сказала откуда-то издалека, из-за чьей-то спины:
– Сказано справедливо, Гуннар, ты не затыкай себе пальцами уши.
Кари сказал:
– Ни к чему споры: дичь будет. Это моя забота.
Гуннар не сводил глаз с самого высокого языка пламени в очаге. О чем он думал? Трудно сказать. А вот сын его думал о ней, о Гудрид. И тоже любовался пламенем, рвущимся кверху.
III
Однажды вечером Гуннар сказал во всеуслышание:
– Слушаю я, слушаю все эти рассказы про заморские зеленые земли и прихожу к такому выводу: туда могут поплыть только богатыри, только люди особенные. Чтобы решиться на такое плавание – сердце надо иметь каменное, чтобы оно не знало усталости. А еще я думаю, что все это – сказки. И, сказать по чести, мне уже начинает надоедать вся эта болтовня.
IV
Кари привиделся сон: сидит он на теплом песке и глядит на голубую поверхность фиорда. А вода чуть шевелится, погода стоит тихая, вверху летнее солнце, вокруг густой запах смолы, а из земли до неба подымаются ровные, точно частокол, сосны. И вдруг огонь охватывает лес, он горит, как огромный очаг, дым валит к самому солнцу. Вот запах смолы исчезает, и в ноздри лезет противный вязкий дым. И Кари задыхается, нет силы держаться на ногах, песок становится нестерпимо горячим, он жжет пятки, башмаки подгорают. И тут прямо на Кари плывет лодка. На большой волне. На самом гребне. На корме восседает Гудрид и даже не гребет… Но как же лодка подчиняется ей?.. Вот она протягивает ему руки. В ее глазах странное беспокойство. Руки ее так белы и так нежны, что сверкают на солнце, подобно слюде. А огонь все ближе… Вот-вот сгорит в бурном пламени трепещущий от страха Кари…
И тут он просыпается.
И не просто просыпается: его тормошит отец.
– Вставай!.. Живее!.. Горим!.. – кричит отец исступленно.
Кари едва дышит – его окутывает дым.
Дым – такой едкий, удушливый – идет откуда-то снизу, проникает сквозь щели в полу и в двери. Он стелется низко – тяжелый, точно горит вар или древесная смола.
Гуннар выскакивает во двор, за ним устремляются домочадцы.
Кари уже во дворе. Горит не дом, а хозяйственная пристройка, которая в двух десятках шагов от дома. В ней хранились рыболовные снасти, пустые деревянные кадки да кое-какой домашний скарб.
Огонь охватил деревянное сооружение со всех сторон.
Погода стояла хорошая, на небе – ни тучки. Так что удар молнии полностью исключается. Если не молния – так что же? Остается предположить одно: поджог! А кому же понадобился он? Что это: неосторожное обращение с огнем или преступление?
Эти вопросы задавал Гуннар сам себе. Ответить на них было нелегко. Да и не до ответов: надо было попытаться спасти что-либо из скарба. Но как?
Кари схватил огромное бревно и с разбегу ударил в дверь, закрытую на замок. Но тщетно: пылающая дверь все еще держалась, она оказалась сколоченной на славу. На сей раз ее добротность обернулась черной стороной.
Гуннар крикнул:
– Брось это дело! Если даже ты и заберешься в кладовую, то живьем сгоришь! Пусть лучше пропадает добро. Теперь уж и вода не поможет.
Убедившись, что огонь не грозит другим постройкам, Гуннар уселся на пень. Что делать: чему быть – того не миновать. Он только поглядывал на огонь.
Вместе с ним вся семья наблюдала за пожаром. Сухие дощатые стены весело трещали, из них сыпались искры, и понемногу обнажался черный бревенчатый каркас, который вскоре рухнет.
Ближайшие соседи спешили на помощь. Но она но требовалась. Поджог был совершен умело, и никакая сила не в состоянии была погасить огонь. Разве что чудо. Но о таком чуде давно не слыхивали на хуторе Гуннара. Да и в близлежащих – тоже.
Когда постройка сгорела основательно и на ее месте обнажилась земля, Гуннар начал рассуждать вслух. Он словно бы цедил слова, обращаясь к хозяйке:
– Ежели… не пламень… небесный?.. Грома не слыхивал никто… И молнии не сверкали… Следовательно… – Гуннар сверкнул глазами, полными гнева. – Следовательно – поджог. Кому это нужно было? Зачем?.. И почему – именно меня, а не другого?..
Хозяйка молчала. Потрясенная ущербом, который нанес этот огонь, она словно бы превратилась в каменный столб. Лишь время от времени она с укоризной поглядывала на Кари. Укорять Кари? Но в чем? Чем накликал он беду на свой хутор?.. У матери на этот счет, кажется, было свое мнение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43