«Разве это жизнь – среди голых скал и кровожадных ярлов и херсиров, каждый из которых мнит себя конунгом? Здесь надо или самому разбойничать, или жить впроголодь». Так говорил Одд Деревянная Нога. Он это повторил и позже, когда протрезвел.
Грим был не из тех, кто любит болтать пустое. Если он в чем-либо был уверен, то говорил:
– Да, это так.
Если же он слышал что-либо от других, но не видел собственными глазами, то говорил:
– Так сказывают…
В зимние вечера, когда завывала вьюга и голоса скал и лесов причудливо разносились над фиордом, рассказ Грима воспринимался по-особому. Его просили выложить все, что знает про эти земли за морем. Потому что о них нет-нет да судачили разное. Конечно, всякое случается на свете. И нет ничего удивительного в том, что за морем могут оказаться диковинные земли. Любопытно все-таки, есть ли человек, которому довелось побывать в тех землях и благополучно вернуться домой?
На это Грим отвечал так:
– Такого человека я не встречал. Но один южанин, говорят, вернулся. И снова собирается на запад.
Кари навестил скальда Тейта и пересказал все, что говорил Грим про земли на западе.
Тейт выслушал его, не проронил ни слова. Лежал и кашлял, потому что накануне простыл в лесу, проверяя расставленные им капканы.
– Подбавь-ка дров в очаг, – сказал он Кари.
Когда огонь разгорелся, Тейт сказал:
– Наверно, правда. Я тоже слыхал о тех землях. Мало кто возвращался оттуда. Но кто-то должен был вернуться и поведать про это самое. Ведь даже сказка не рождается сама по себе. Ее рассказывает человек.
– Есть в словах этого Грима одна большая правда, – продолжал скальд, откашлявшись. – Наверное, догадываешься сам, какая?
Кари прикинул в уме, что имеет в виду скальд.
– Не ломай себе голову, Кари. Дело ясное: собачья жизнь погонит человека хоть куда.
Кари по совести не мог согласиться со всем, что утверждал скальд. Почему же жизнь собачья? Нет ли здесь преувеличения? Земля, на которой проживает такое существо, как Гудрид, не может опротиветь тебе. Собачья жизнь, – это нечто иное, она полностью исключает Гудрид. Скальд обижен судьбой, потому и говорит так зло. Но ведь судьба бывает различная.
– Когда жизнь опостылеет, Кари, всегда найдется какая-либо земля – далекая или близкая, – куда с удовольствием сбежишь. Ты меня понял?
Нет, Кари не понял скальда. Тот словно чувствовал это и сказал ему:
– Когда-нибудь поймешь.
И снова закашлялся. Да так, что посинел от натуги.
II
Кари хотел понять не «когда-нибудь», а сейчас. Немедля! Жить, не понимая, почему могут опостылеть тебе эти гордые скалы, этот чистый фиорд, эта весенняя трава и белый снег зимою, – невозможно. Ведь этак может статься, что и двор твой и очаг твой тоже опротивеют? Но это же невозможно! Не хватил ли скальд через край? Может, виной всему эта простуда и тяжелый надсадный кашель?
При первой же возможности Кари снова отправился к скальду, прихватив свежеиспеченного хлеба и жбан теплого молока.
Скальд по-прежнему лежал на своем жестком ложе и глядел вверх. Он сказал молодому человеку «здравствуй» и недовольно покосился на жбан.
– Это еще что? – спросил он.
– Так, ничего, – ответил Кари, не обращая внимания на недружелюбный тон скальда.
– Я не люблю, когда меня жалеют, – сказал скальд.
– Это просто гостинец, – объяснил Кари.
– Мне уже лучше, – сказал скальд.
– Это хорошая весть…
– Ничего особенного… Одним человеком – больше, одним – меньше… Какая разница? Что изменится в этом мире?
Кари полагал: что это не все равно, это многое в мире меняет…
– Ошибаешься, Кари. В ошибке повинен не ты, так ошибаются многие, когда ставят себя слишком высоко. Если мы властвуем над форелью и лососем, оленем и треской – это еще ровным счетом ничего не значит. Может быть, именно в этом наше несчастье. Подумай хорошенько…
Кари положил хлеб на скамью у изголовья и молоко тоже поставил рядом.
– Моя мать просила отведать…
– Она добрая, – сказал скальд. – Но этого никто не оценит. Даже ты.
– Почему же? – растерянно спросил Кари.
– Так устроен этот мир.
Кари раздул очаг – благо уголья еще тлели в золе. И когда пламя заиграло, он спросил скальда:
– Я знаю очень немного. Но хочу кое-что знать наверняка. Я не понял из твоих слов, сказанных недавно, почему может опостылеть моя земля? Почему я в один день – прекрасный или черный – смогу сбежать отсюда… Отсюда, где живет Гудрид.
Скальд отломил кусок хлеба, пожевал, пробормотал, что хлеб превосходен, что давно не едал такого. Он поднялся – не без труда – и уселся рядом с Кари, с удовольствием погрел руки. Он сказал:
– Нет ничего прекраснее родного очага.
Выглядел он лучше, чем в прошлый раз, почти как совсем здоровый. Меньше кашлял, дышал ровнее. И пламя сверкало в его глазах – крохотное пламя, но очень веселое: так не бывает у больного тяжко. Этот скальд, несомненно, был человеком недюжинного здоровья.
– Кари, – сказал он, грея руки, – ты очень молод, и в этом твое счастье. Я, можно сказать, стар, и в этом мое несчастье. Нет, я не жалуюсь на слабость в ногах или на боли в пояснице. Я сплю отменно и часто вижу хорошие сны. Как в молодости. Если бы где-нибудь завелась молодая вдовушка, я бы непременно повадился к ней. Да, да! Мой главный недостаток в том, что вижу и понимаю больше многих и знаю, куда мы идем. Вот если бы завязать мне глаза, заткнуть бы мне уши, а разум смутить крепкой брагой – вот тогда я бы почувствовал себя счастливым. Ты понял меня?
– Нет, – признался Кари.
Скальд, однако, был на этот раз терпелив. Он отпил молока и похвалил его. Внимательно посмотрел на Кари – прямо в глаза ему. И сказал:
– Я люблю тебя, Кари, отцовской любовью. Боги дали тебе все: крепкий стан, высокий чистый лоб, ясные глаза, сильные руки и ноги. И растешь – да, растешь все еще! – в доброй семье. И ты уже любишь. Не знаю, любим ли. Но это не очень важно, любовь придет со временем. Ее любовь. И у меня сердце обливается кровью, когда подумаю, что в один черный час нагрянет беда и ты возненавидишь этот мир.
– Как?! – воскликнул Кари.
– Очень просто, – спокойно, даже чересчур спокойно продолжал скальд. – Представь себе… Но нет, я не хочу портить тебе настроение. Не желаю! Может, боги распорядятся иначе. Есть на свете О?дин, и он многое может изменить в человеческой судьбе.
– Ты истинно веришь в богов? – спросил Кари. – Помнится, ты однажды усомнился в их существовании…
– Когда это было? – насторожился скальд.
– У этого самого очага. После неудачной охоты.
Скальд улыбнулся:
– После неудачной?.. Это бывает…
– Ну, а сейчас?
– Мы когда-нибудь поговорим об этом… – уклонился скальд. – Повторяю: боги могут распорядиться нашей судьбой по-своему… И тогда – при особых обстоятельствах – я могу оказаться неправым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Грим был не из тех, кто любит болтать пустое. Если он в чем-либо был уверен, то говорил:
– Да, это так.
Если же он слышал что-либо от других, но не видел собственными глазами, то говорил:
– Так сказывают…
В зимние вечера, когда завывала вьюга и голоса скал и лесов причудливо разносились над фиордом, рассказ Грима воспринимался по-особому. Его просили выложить все, что знает про эти земли за морем. Потому что о них нет-нет да судачили разное. Конечно, всякое случается на свете. И нет ничего удивительного в том, что за морем могут оказаться диковинные земли. Любопытно все-таки, есть ли человек, которому довелось побывать в тех землях и благополучно вернуться домой?
На это Грим отвечал так:
– Такого человека я не встречал. Но один южанин, говорят, вернулся. И снова собирается на запад.
Кари навестил скальда Тейта и пересказал все, что говорил Грим про земли на западе.
Тейт выслушал его, не проронил ни слова. Лежал и кашлял, потому что накануне простыл в лесу, проверяя расставленные им капканы.
– Подбавь-ка дров в очаг, – сказал он Кари.
Когда огонь разгорелся, Тейт сказал:
– Наверно, правда. Я тоже слыхал о тех землях. Мало кто возвращался оттуда. Но кто-то должен был вернуться и поведать про это самое. Ведь даже сказка не рождается сама по себе. Ее рассказывает человек.
– Есть в словах этого Грима одна большая правда, – продолжал скальд, откашлявшись. – Наверное, догадываешься сам, какая?
Кари прикинул в уме, что имеет в виду скальд.
– Не ломай себе голову, Кари. Дело ясное: собачья жизнь погонит человека хоть куда.
Кари по совести не мог согласиться со всем, что утверждал скальд. Почему же жизнь собачья? Нет ли здесь преувеличения? Земля, на которой проживает такое существо, как Гудрид, не может опротиветь тебе. Собачья жизнь, – это нечто иное, она полностью исключает Гудрид. Скальд обижен судьбой, потому и говорит так зло. Но ведь судьба бывает различная.
– Когда жизнь опостылеет, Кари, всегда найдется какая-либо земля – далекая или близкая, – куда с удовольствием сбежишь. Ты меня понял?
Нет, Кари не понял скальда. Тот словно чувствовал это и сказал ему:
– Когда-нибудь поймешь.
И снова закашлялся. Да так, что посинел от натуги.
II
Кари хотел понять не «когда-нибудь», а сейчас. Немедля! Жить, не понимая, почему могут опостылеть тебе эти гордые скалы, этот чистый фиорд, эта весенняя трава и белый снег зимою, – невозможно. Ведь этак может статься, что и двор твой и очаг твой тоже опротивеют? Но это же невозможно! Не хватил ли скальд через край? Может, виной всему эта простуда и тяжелый надсадный кашель?
При первой же возможности Кари снова отправился к скальду, прихватив свежеиспеченного хлеба и жбан теплого молока.
Скальд по-прежнему лежал на своем жестком ложе и глядел вверх. Он сказал молодому человеку «здравствуй» и недовольно покосился на жбан.
– Это еще что? – спросил он.
– Так, ничего, – ответил Кари, не обращая внимания на недружелюбный тон скальда.
– Я не люблю, когда меня жалеют, – сказал скальд.
– Это просто гостинец, – объяснил Кари.
– Мне уже лучше, – сказал скальд.
– Это хорошая весть…
– Ничего особенного… Одним человеком – больше, одним – меньше… Какая разница? Что изменится в этом мире?
Кари полагал: что это не все равно, это многое в мире меняет…
– Ошибаешься, Кари. В ошибке повинен не ты, так ошибаются многие, когда ставят себя слишком высоко. Если мы властвуем над форелью и лососем, оленем и треской – это еще ровным счетом ничего не значит. Может быть, именно в этом наше несчастье. Подумай хорошенько…
Кари положил хлеб на скамью у изголовья и молоко тоже поставил рядом.
– Моя мать просила отведать…
– Она добрая, – сказал скальд. – Но этого никто не оценит. Даже ты.
– Почему же? – растерянно спросил Кари.
– Так устроен этот мир.
Кари раздул очаг – благо уголья еще тлели в золе. И когда пламя заиграло, он спросил скальда:
– Я знаю очень немного. Но хочу кое-что знать наверняка. Я не понял из твоих слов, сказанных недавно, почему может опостылеть моя земля? Почему я в один день – прекрасный или черный – смогу сбежать отсюда… Отсюда, где живет Гудрид.
Скальд отломил кусок хлеба, пожевал, пробормотал, что хлеб превосходен, что давно не едал такого. Он поднялся – не без труда – и уселся рядом с Кари, с удовольствием погрел руки. Он сказал:
– Нет ничего прекраснее родного очага.
Выглядел он лучше, чем в прошлый раз, почти как совсем здоровый. Меньше кашлял, дышал ровнее. И пламя сверкало в его глазах – крохотное пламя, но очень веселое: так не бывает у больного тяжко. Этот скальд, несомненно, был человеком недюжинного здоровья.
– Кари, – сказал он, грея руки, – ты очень молод, и в этом твое счастье. Я, можно сказать, стар, и в этом мое несчастье. Нет, я не жалуюсь на слабость в ногах или на боли в пояснице. Я сплю отменно и часто вижу хорошие сны. Как в молодости. Если бы где-нибудь завелась молодая вдовушка, я бы непременно повадился к ней. Да, да! Мой главный недостаток в том, что вижу и понимаю больше многих и знаю, куда мы идем. Вот если бы завязать мне глаза, заткнуть бы мне уши, а разум смутить крепкой брагой – вот тогда я бы почувствовал себя счастливым. Ты понял меня?
– Нет, – признался Кари.
Скальд, однако, был на этот раз терпелив. Он отпил молока и похвалил его. Внимательно посмотрел на Кари – прямо в глаза ему. И сказал:
– Я люблю тебя, Кари, отцовской любовью. Боги дали тебе все: крепкий стан, высокий чистый лоб, ясные глаза, сильные руки и ноги. И растешь – да, растешь все еще! – в доброй семье. И ты уже любишь. Не знаю, любим ли. Но это не очень важно, любовь придет со временем. Ее любовь. И у меня сердце обливается кровью, когда подумаю, что в один черный час нагрянет беда и ты возненавидишь этот мир.
– Как?! – воскликнул Кари.
– Очень просто, – спокойно, даже чересчур спокойно продолжал скальд. – Представь себе… Но нет, я не хочу портить тебе настроение. Не желаю! Может, боги распорядятся иначе. Есть на свете О?дин, и он многое может изменить в человеческой судьбе.
– Ты истинно веришь в богов? – спросил Кари. – Помнится, ты однажды усомнился в их существовании…
– Когда это было? – насторожился скальд.
– У этого самого очага. После неудачной охоты.
Скальд улыбнулся:
– После неудачной?.. Это бывает…
– Ну, а сейчас?
– Мы когда-нибудь поговорим об этом… – уклонился скальд. – Повторяю: боги могут распорядиться нашей судьбой по-своему… И тогда – при особых обстоятельствах – я могу оказаться неправым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43