– Здесь.
– Рад слышать. Если бы ты меня тут бросил, не знаю, как бы я выбрался.
– Не искушай меня.
Снова молчание.
– В какой мы стране? – спросил Толстый Чарли.
– В Польше, кажется. Я же говорил, что видел лишь фотографию. Только на ней были лампы.
– Тебе нужно увидеть фотографию места, чтобы в него попасть?
– Мне нужно знать, где оно.
Просто поразительно, думал Толстый Чарли, как тихо в этой шахте. У нее совершенно особенная тишина. Он задумался о тех отрезках вечности, когда отсутствуют звуки. Интересно, отличается ли тишина могилы от, скажем, молчания космоса?
– Я помню миссис Дунвидди, – сказал вдруг Паук. – Щуплая старушонка. Толстые линзы. Полагаю, нам придется поехать во Флориду и забрать у нее перо. А потом отдадим его Птице. Она отзовет своих кошмарных тварей.
Толстый Чарли допил воду из бутылки, которую они прихватили с собой из кафе на маленькой площади, расположенной где-то в не-Италии. Закрутив на место крышку, он поставил пустую бутылку куда-то в темноту, спросив себя, можно ли считать, что он мусорит, если этого никто не видит?
– Тогда возьми меня за руку и пойдем к миссис Дунвидди.
Паук издал какой-то странный звук. В нем не было ни бравады, ни храбрости, напротив, он казался обеспокоенным и тревожным. Толстый Чарли вообразил себе, как Паук в темноте сдувается, словно лягушка-бык или старый воздушный шарик. За все время их недолгого знакомства Толстому Чарли очень хотелось посмотреть, как с Паука собьют спесь, как он хнычет, точно перепуганный шестилетний мальчишка.
– Подожди-ка. Ты боишься миссис Дунвидди?
– Я… я и близко не могу к ней подойти.
– Если тебя это хоть сколько-нибудь утешит, ребенком я тоже ее боялся, а потом столкнулся с ней после похорон и увидел, что она совсем не страшная. Нисколечки не страшная. Она просто старушка. – Тут в памяти у него снова всплыли черные свечи и брошенные в миску травы. – Ну, может, чуток жутковатая. Но ты же взрослый. Сам увидишь, все будет в порядке.
– Она заставила меня уйти, – сказал Паук. – А я не хотел. Но я разбил шар у нее в саду. Большой стеклянный шар, как гигантская елочная игрушка.
– И я тоже. Как же она сердилась!
– Знаю. – Голос из темноты звучал растерянно и встревоженно. – Это случилось одновременно. Так все началось.
– Ладно. Послушай, это еще не конец света. Ты перенесешь меня во Флориду, а я поеду и заберу у миссис Дунвидди перо. Я ее не боюсь. А ты можешь держаться подальше.
– Не могу. Я не могу появиться там же, где она.
– И что ты хочешь этим сказать? Что на тебя наложен ордер, который запрещает тебе к ней приближаться?
– Более-менее. Да… Я скучаю по Рози. И мне очень жаль. Ну… сам знаешь.
Толстый Чарли подумал о Рози. Удивительно, и почему ему так трудно вспомнить ее лицо? Он подумал, каково это, не иметь тещей маму Рози, о двух силуэтах за шторой его спальни.
– Не убивайся так. Нет, конечно, если хочешь, можешь убиваться, потому что вел ты себя как последний негодяй. Но, может, все к лучшему.
Приблизительно в том месте, где у Толстого Чарли находилось сердце, что-то екнуло, но он знал, что говорит правду. В темноте правду говорить легче.
– Ты хоть понимаешь, что все это бессмыслица? – спросил Паук.
– Все?
– Нет. Только одно. Я не понимаю, почему Птица решила вмешаться? Где тут логика?
– Папа ее рассердил…
– Папа всех рассердил. Но с ней что-то не так. Если бы она хотела нас убить, то давно бы попыталась.
– Я отдал ей нашу кровь.
– Ты уже говорил. Нет, происходит что-то еще, и я не знаю что.
Молчание. Подумав, Паук сказал:
– Возьми меня за руку.
– Глаза нужно закрывать?
– Почему бы и нет?
– Куда мы направляемся? На Луну?
– Я перенесу тебя в безопасное место, – пообещал Паук.
– Отлично, – согласился Толстый Чарли. – Безопасное место – это по мне. Где оно?
А потом, даже не открывая глаз, Толстый Чарли понял. Ему подсказала вонь: запах немытых тел, неспущенных унитазов, дезинфектанта, старых одеял и апатии.
– Готов поспорить, в пятизвездочном отеле мне было бы так же безопасно, – сказал он вслух, но в камере не было никого, кто бы его услышал. Он сел на кровать-полку в камере номер шесть и завернулся в тонкое одеяло. Он как будто просидел здесь целую вечность.
Полчаса спустя за ним пришли и отвели в комнату для допросов.
– Привет, – с улыбкой сказала Дейзи, – хочешь чашку чая?
– Зачем трудиться? – отозвался Толстый Чарли. – Я такое видел по телику. Я знаю, что будет дальше. Игра в «хорошего полицейского – плохого полицейского». Ты предложишь мне чашку чая и печенье с апельсиновым джемом, потом явится злобный гад, которому неймется нажать на курок, начнет на меня орать, выльет чай и станет есть мои печенья. Затем ты его остановишь, помешаешь наброситься на меня с кулаками и заставишь вернуть чай и печенья, а я из благодарности расскажу все, что ты хочешь знать.
– Эту стадию можем пропустить, – предложила Дейзи, – и сразу перейти к рассказу обо всем, что мы хотим знать. И вообще у нас нет печений с апельсиновым джемом.
– Я рассказал тебе все, что знаю, – сказал Толстый Чарли. – Все. Мистер Хорикс дал мне чек на две тысячи фунтов и предложил взять пару недель отпуска. Похвалил меня, что я обратил его внимание на нестыковки в бухгалтерских операциях. Потом спросил, какой у меня пароль, и помахал на прощание. Конец истории.
– И ты по-прежнему утверждаешь, что тебе ничего не известно об исчезновении Мэв Ливингстон?
– Думаю, я с ней вообще не встречался. Может, однажды она заходила в офис. Несколько раз мы разговаривали по телефону. Она хотела поговорить с Грэхемом Хориксом. А мне всякий раз приходилось объяснять, что чек отправлен по почте.
– Он был отправлен?
– Не знаю. Я думал, что был. Послушай, не можешь же ты считать, что я как-то связан с ее исчезновением?
– А я так и не считаю, – весело сказала она.
– Ведь, честное слово, я не знаю, что могло… Что ты сказала?
– Я не считаю, что ты имеешь какое-то отношение к исчезновению Мэв Ливингстон. А еще я сомневаюсь, что ты имеешь какое-то отношение к финансовым махинациям, имевшим место в «Агентстве Грэхема Хорикса», хотя кто-то приложил немало трудов, чтобы бросить на тебя подозрение. Но вполне очевидно, что странные операции и постоянный увод денег начались еще до твоего поступления в агентство. Ты работал там только два года.
– Около того.
Тут Толстый Чарли сообразил, что сидит открыв рог, и поспешно его закрыл.
– Послушай, – сказала Дейзи, – я знаю, что в книгах и в кино копы, как правило, идиоты, особенно если это детективные романы, в которых с преступностью борется пенсионер или разудалый частный сыщик. И мне правда очень жаль, что у нас нет печений с джемом. Но не все мы круглые дураки.
– А я такого не говорил.
– Нет, – согласилась она, – но думал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87