Миссис Хигглер только сморщила нос и отпила большой глоток кофе из кружки.
– Нельзя где-нибудь остановиться и перекусить? – спросил Толстый Чарли. – В самолете давали только овсянку и бананы. Никаких ложек. И молоко кончилось еще до того, как дошли до моего ряда. Перед нами извинились и в возмещение раздали всем талоны на еду.
Старуха покачала головой.
– За талон я мог бы получить в аэропорту гамбургер.
– Я же сказала. Луэлла Дунвидди приготовила тебе индейку. Как по-твоему, каково ей будет, если мы приедем, а ты уже наелся в «Макдоналдсе» и у тебя нет аппетита? А?
– Но я умираю с голоду! А нам еще два часа ехать.
– Нет, – твердо ответила она. – Когда я за рулем, то нет.
И вдавила педаль газа. Время от времени, пока брюквенный седан громыхал по платному шоссе, Толстый Чарли крепко зажмуривался и одновременно с силой нажимал левой ногой на воображаемые тормоза. К концу пути он взмок отусилий.
Гораздо скорее, чем через два часа, они съехали с платного шоссе на местное, которое привело их в город. Они проехали книжный магазинчик «Варне энд Ноубл» и канцелярский магазин «Офис Депот». Они проехали мимо коттеджей, обошедшихся своим новым владельцам в семизначные суммы, домов за собственными охраняемыми воротами. Они проехали по старым жилым улочкам, за которыми, насколько хватало детских воспоминаний Толстого Чарли, раньше ухаживали много лучше, чем сейчас. Они проехали мимо индонезийской закусочной с ямайским флагом в витрине и доской, где от руки прославлялись бычьи хвосты, фирменное блюдо из риса, домашний лимонад и курица в карри.У Толстого Чарли текли слюни, в животе урчало.
Рывки и тряска. Дома становились все старше, а окрестности – очень и очень знакомыми.
Пластмассовые розовые фламинго еще стояли в театральных позах посреди садика миссис Дунвидди, хотя за годы почти добела выгорели на солнце. Был здесь и зеркальный шар, и когда Толстый Чарли его заметил, то на мгновение испугался так, как никогда ничего не боялся.
– Очень худо тебе с Пауком? – спросила миссис Хигглер, когда они подходили к двери дома миссис Дунвидди.
– Скажем так, – отозвался Толстый Чарли, – я думаю, он спит с моей невестой. А это больше, чем доставалось мне.
– А-а, – протянула миссис Хигглер и, щелкнув языком, позвонила в дверь.
На «Макбета» немного похоже, подумал час спустя Толстый Чарли. И в самом деле, если бы ведьмы в «Макбете» были четырьмя милыми старушками и если бы вместо того, чтобы помешивать содержимое котла и распевать жуткие заклинания, они обрадовались бы Макбету, усадили бы его за стол, накормили индейкой, горохом и рисом (не говоря уже про пудинг из бататов и пряную капусту) в фарфоровых мисочках на клеенчатой скатерти в красно-белую клетку и не подстегивали его брать добавки и еще добавки, а потом, когда Макбет заявил бы, что нет, он сейчас лопнет, и поклялся, что больше ни крошки не съест, не поставили бы перед ним свой фирменный рисовый пудинг и большой кусок знаменитого ананасового пирога миссис Бустамонте, – все было бы в точности как в «Макбете».
– Итак, – сказала миссис Дунвидди, смахивая с уголка губ крошку ананасового пирога, – насколько я понимаю, тебя навестил твой брат.
– Да. Я поговорил с паучком. Наверное, я сам виноват. Я ведь не ожидал ничего дурного!
Ответом ему был хор «ахов», «охов» и «фу ты», с которыми миссис Хигглер, миссис Дунвидди, миссис Бустамонте и миссис Ноулс цокали языками и качали головами.
– Он вечно повторял, что ты у него глупый, – сказала миссис Ноулс. – Я про твоего отца говорю. Но я никогда ему не верила.
– Откуда же мне было знать? – запротестовал Толстый Чарли. – Родители ведь мне никогда не говорили: «Кстати, сынок, у тебя есть брат, про которого ты ничего не знаешь. Пусти его в свою жизнь, и он натравит на тебя полицию, будет спать с твоей невестой и не только поселится у тебя, но и целый дом притащит в твою запасную комнату. Он промоет тебе мозги и заставит ходить в кино и целую ночь провести, пытаясь попасть домой, и…»
Он остановился – как-то странно они на него смотрели.
Собравшиеся вокруг стола старушки по очереди вздохнули. Вздох начался с миссис Хигглер, от нее перешел к миссис Ноулс и миссис Бустамонте и, наконец, к миссис Дунвидди. Это внушало беспокойство, Толстому Чарли даже стало жутковато, но тут миссис Бустамонте рыгнула и тем испортила все впечатление.
– И чего ты хочешь? – спросила миссис Дунвидди. – Скажи, чего ты хочешь?
Сидя в маленькой гостиной миссис Дунвидди, Толстый Чарли задумался, чего же, собственно, хочет. День за окном бледнел, переходя в ласковые сумерки.
– Он испоганил мне жизнь, – сказал Толстый Чарли. – Я хочу, чтобы вы его забрали. Чтобы он просто исчез. Вы это умеете.
Три женщины помладше промолчали. Просто посмотрели на миссис Дунвидди.
– Мы не можем заставить его исчезнуть, – сказала миссис Дунвидди. – Мы уже… – Тут она осеклась и сказана: – Ну понимаешь, сами мы уже сделали все что могли.
К чести Толстого Чарли надо сказать, что, как бы в глубине души ему этого ни хотелось, он не разразился слезами, и не возопил, и не опал, как неудавшееся суфле. Он только кивнул.
– Что ж, – сказал он. – Извините, что потревожил. И спасибо за обед.
– Мы не в силах заставить его уйти, – сказала миссис Дунвидди, и ее карие глаза за толстыми, почти как галька, стеклами очков стали вдруг почти черными. – Но можем послать тебя к тому, кто сумеет.
Во Флориде был ранний вечер, а значит, в Лондоне – глубокая ночь. В просторной кровати Рози, где Чарли никогда не бывал, Паук поежился.
Рози прижалась к нему всем телом, крепко-крепко.
– Ты в порядке, Чарльз? – спросила она.
Она кожей чувствовала, как по рукам и плечам у него бегут мурашки.
– Все нормально, – сказал Паук. – Просто жутковато вдруг стало.
– Кто-то прошелся по твоей могиле, – пошутила Рози.
Тогда он притянул ее к себе еще ближе и поцеловал.
А Дейзи в ярко-зеленой ночной рубашке и в пушистых розовых-прерозовых тапочках сидела в маленькой гостиной свой квартирки в Хендоне. Всматриваясь в экран компьютера, она то и дело качала головой и равномерно щелкала мышью.
– Тебе еще долго? – спросила Кэрол. – У нас ведь есть целый компьютерный отдел, которому полагается этим заниматься, знаешь ли. А не тебе.
Дейзи издала неопределенный звук, не означающий ни «да», ни «нет». Такой звук издают, говоря, мол, я знаю, что кто-то что-то сказал, и если я его издам, может, они уйдут.
Кэрол уже слышала его раньше.
– Ой, – сказала она. – Большая попка. Тебе еще долго? Я хочу сделать еще запись в «ЖЖ».
Дейзи фразы отметила. Но дошли только два слова:
– Ты хочешь сказать, что у меня большой зад?
– Нет, я говорю, что уже поздно и что я хочу сделать новую запись в «ЖЖ». Опишу, как он лапает супермодель в туалете одного лондонского бара.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87