За стенным ковром спрятали Полония. Розенкранц и Гильденстерн устроились за шторами. Офелия угнездилась за пышными складками балдахина кровати, короля прикрыли ширмой для переодеваний, а припершийся без приглашения Лаэрт спрятался под кровать. Гертруда заметно нервничала, но приказ короля есть приказ короля.
— И разговаривайте с ним непринужденно, моя королева, — напоследок посоветовал Клавдий, исчезая за вышитой шелковой ширмой. Под кроватью сдавленно чихнул Лаэрт — там было пыльно.
— Мать! Миледи! — ворвался Гамлет. — Ну, матушка, чем вам могу служить?
— Гамлет, зачем была эта пьеса?
— Это не та пьеса! — тоненько выкрикнул принц. — Они мне все испортили!
— Кто «Они»?
— ОНИ! — страшным голосом прошипел Гамлет. — Это заговор! Заговор похуже, чем заговор против моего отца! Ваш муж, Клавдий!..
Полилась долгая обличительная речь. Сравнивались два портрета — лица братьев. Гамлет-старший («Лоб, как у Зевса, кудри Аполлона, взгляд Марса, величие Меркурия — вот ваш первый муж») и Клавдий («Словно колос, пораженный порчей, в соседстве с чистым»). За ширмой недовольно заворочались. Потом пошли рассуждения о стыдливости, валянии в сале продавленной кровати, об испарине порока, падении, петрушке в королях, карманнике на царстве, завидевшим венец на полке, взявшим исподтишка и вынесшим под полою…
А потом началось то, о чем Шекспир не писал и не мог писать в связи с новыми обстоятельствами.
У королевы, отлично знавшей, что вокруг сидит полдюжины почти посторонних людей, лопнуло терпение и она весьма громкоголосо высказала Гамлету все, что она думала о своем предыдущем муже, о Клавдие, Гамлете, пронырливых Розенкранце и Гильденстерне, их прошлом, настоящем, будущем, родственниках, привычках в любви и закончила тем, что предложила Гамлету сходить в ближайший бордель, предположив, что все его проблемы кроются… в общем, об этом в приличном обществе лучше не упоминать. Шекспир, видимо, вертелся в гробу, как волчок, сожалея, что упустил такую сцену, а у Гамлета отвисла челюсть и потекла слюна с угла рта. Взгляд принца застыл на пустоте. Он явно следил за кем-то, кого в комнате не было.
— Под ваши крылья, ангелы небес… — выдавил Гамлет, ни к кому не обращаясь. Вернее, обращаясь к той самой пустоте. — Что вашей статной царственности надо?
— О Боже, с ним опять припадок! Гамлет, с вами все в порядке?
— Тише, спугнете, — отмахнулся принц и подошел к кому-то невидимому, стоявшему у стола. — Смотрите, как он бел! Отвернись, твои глаза разрывают мне душу!
— Точно, шизофрения, — шепнул Дастин мне на ухо. — С галлюцинациями. Сейчас он видит то, чего никто не видит. Довели человека до ручки. А ну, давай вылезем и его скрутим, а то зарежет кого-нибудь ненароком.
— С кем ты говоришь? — требовала королева у сына.
— Как, вам не видать?
— Нет, ничего. Только вещи, мебель…
— И не слыхать?
— Наши голоса я слышу.
— Вот туда взгляните! — завопил Гамлет, вытягивая руку. — Отец мой, совершенно как живой! Скользит! Уходит в дверь!
Я решительно отодвинул штору и, держа руку на шпаге, громыхнул:
— Сударь, это плод вашей больной души! По части видений духов болезненный бред весьма искусен!
За плечом засопел Дастин.
— Ах, так? — поднимая голос до ультразвуковых высот, взревел принц и обнажил шпагу. — Тут крысы! На пари — готово!
Дальнейшую сцену описывать я не берусь. Гамлета заламывали втроем — я, Дастин и пыльный Лаэрт. Сопротивлялся он с силой немыслимой для обычного человека. Такими сильными бывают только настоящие психи, это я знаю хорошо, благо поработал в госпитале по молодости лет. Сдернули штору, разорвали на полосы (ткань разрезал своим кинжалом король Клавдий), опутали руки и ноги. Королева рыдала в голос, к ней присоединилась Офелия, уяснившая, что трона ей не видать, Полоний сначала всхлипывал, потом упал в обморок, но этого никто не заметил — все были заняты Гамлетом. Наконец, светлейший принц выдал натуральнейший судорожный припадок (едва не откусив Дастину палец), подергался и затих. Когда все более-менее утихомирились, я отдышался и вышел вперед.
— Господа! — провозгласил я. — Хватит несчастий для одного-единственного вечера! Сир, извольте пригласить стражу. Пусть приведут мессира Горацио, антрепренера театра «Глобус» Хэнслоу и его актеров. Устроим маленькое семейное судилище, чтобы не выносить сор из замка.
— Право суда находится в руках короля, — прохрипел Клавдий. — И не вам здесь командовать, Гильденстерн!
— Я Розенкранц, а Гильденстерн — он, — я ткнул пальцем в Дастина. — Сир, извольте потерпеть. Мы обещали открыть вам правду и мы ее откроем. Всем. И чтобы никто не ушел обиженный.
Король, опустив плечи, поник. Почему-то согласился.
— Розенкранц, позвал я Дастина, — будь добр, сбегай за Марцеллом, десятником стражи, он нам пригодится. Остальным могу сказать — сегодня мы раскрыли опаснейший заговор против короны Дании, и убедились в истинности болезни принца Гамлета.
Гертруда снова разрыдалась.
* * *
— Ну и переполох, когда подвох наткнется на подвох, — вздыхая, качал головой Дастин. Благородное общество более-менее утихомирилось, лишь королева всхлипывала в носовой платочек, а Офелия вытирала глаза. — Ваше величество, мне не хотелось бы испытывать на себе и своем друге ваш монарший гнев, однако смею напомнить…
— Знаю, знаю, — отмахнулся Клавдий. — Вы действовали по моему приказу, исполняли королевскую волю. Я сам виноват, что дело закончилось настолько плохо. Надо было просто отослать Гамлета в Англию.
— Вовсе и не плохо, — заявил я. — Все остались живы и даже почти здоровы. Правда, вам придется подыскивать нового кандидата на роль наследника трона, ибо монсеньор Гамлет Датский… э-э… слегка нездоров.
— Наследники — дело наживное, — гнусным голосом откомментировал Лаэрт, но поймал на себе убийственный взгляд короля и заткнулся.
— Розенкранц, Гильденстерн, когда вы собираетесь начинать свое судилище? Или мы так и будем здесь сидеть?
По косяку двери стукнула латная перчатка. Начальник стражи Марцелл, впустив вперед троих солдат с обнаженными мечами, втолкнул в комнату несчастного мистера Хэнслоу и двоих актеров, на которых мы указали.
— Что Горацио? — я строго посмотрел на десятника.
— Ищем-с, — буркнул Марцелл и на всякий случай добавил: — Милорд.
— Ищите-ищите. Когда найдете, немедленно сюда. Что ж, Марцелл, заберите своих людей и встаньте у двери. Нам никто не должен мешать. Будете подслушивать — уши обрежу. Государственная тайна! Слово и дело! Ясно?
Марцелл отсалютовал и ретировался.
— Сир, — с видом самоуверенного американского прокурора, в точности знающего, что обвиняемый виновен, а труп спрятан под кушеткой, я прошелся по опочивальне от окна к двери и обратно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136
— И разговаривайте с ним непринужденно, моя королева, — напоследок посоветовал Клавдий, исчезая за вышитой шелковой ширмой. Под кроватью сдавленно чихнул Лаэрт — там было пыльно.
— Мать! Миледи! — ворвался Гамлет. — Ну, матушка, чем вам могу служить?
— Гамлет, зачем была эта пьеса?
— Это не та пьеса! — тоненько выкрикнул принц. — Они мне все испортили!
— Кто «Они»?
— ОНИ! — страшным голосом прошипел Гамлет. — Это заговор! Заговор похуже, чем заговор против моего отца! Ваш муж, Клавдий!..
Полилась долгая обличительная речь. Сравнивались два портрета — лица братьев. Гамлет-старший («Лоб, как у Зевса, кудри Аполлона, взгляд Марса, величие Меркурия — вот ваш первый муж») и Клавдий («Словно колос, пораженный порчей, в соседстве с чистым»). За ширмой недовольно заворочались. Потом пошли рассуждения о стыдливости, валянии в сале продавленной кровати, об испарине порока, падении, петрушке в королях, карманнике на царстве, завидевшим венец на полке, взявшим исподтишка и вынесшим под полою…
А потом началось то, о чем Шекспир не писал и не мог писать в связи с новыми обстоятельствами.
У королевы, отлично знавшей, что вокруг сидит полдюжины почти посторонних людей, лопнуло терпение и она весьма громкоголосо высказала Гамлету все, что она думала о своем предыдущем муже, о Клавдие, Гамлете, пронырливых Розенкранце и Гильденстерне, их прошлом, настоящем, будущем, родственниках, привычках в любви и закончила тем, что предложила Гамлету сходить в ближайший бордель, предположив, что все его проблемы кроются… в общем, об этом в приличном обществе лучше не упоминать. Шекспир, видимо, вертелся в гробу, как волчок, сожалея, что упустил такую сцену, а у Гамлета отвисла челюсть и потекла слюна с угла рта. Взгляд принца застыл на пустоте. Он явно следил за кем-то, кого в комнате не было.
— Под ваши крылья, ангелы небес… — выдавил Гамлет, ни к кому не обращаясь. Вернее, обращаясь к той самой пустоте. — Что вашей статной царственности надо?
— О Боже, с ним опять припадок! Гамлет, с вами все в порядке?
— Тише, спугнете, — отмахнулся принц и подошел к кому-то невидимому, стоявшему у стола. — Смотрите, как он бел! Отвернись, твои глаза разрывают мне душу!
— Точно, шизофрения, — шепнул Дастин мне на ухо. — С галлюцинациями. Сейчас он видит то, чего никто не видит. Довели человека до ручки. А ну, давай вылезем и его скрутим, а то зарежет кого-нибудь ненароком.
— С кем ты говоришь? — требовала королева у сына.
— Как, вам не видать?
— Нет, ничего. Только вещи, мебель…
— И не слыхать?
— Наши голоса я слышу.
— Вот туда взгляните! — завопил Гамлет, вытягивая руку. — Отец мой, совершенно как живой! Скользит! Уходит в дверь!
Я решительно отодвинул штору и, держа руку на шпаге, громыхнул:
— Сударь, это плод вашей больной души! По части видений духов болезненный бред весьма искусен!
За плечом засопел Дастин.
— Ах, так? — поднимая голос до ультразвуковых высот, взревел принц и обнажил шпагу. — Тут крысы! На пари — готово!
Дальнейшую сцену описывать я не берусь. Гамлета заламывали втроем — я, Дастин и пыльный Лаэрт. Сопротивлялся он с силой немыслимой для обычного человека. Такими сильными бывают только настоящие психи, это я знаю хорошо, благо поработал в госпитале по молодости лет. Сдернули штору, разорвали на полосы (ткань разрезал своим кинжалом король Клавдий), опутали руки и ноги. Королева рыдала в голос, к ней присоединилась Офелия, уяснившая, что трона ей не видать, Полоний сначала всхлипывал, потом упал в обморок, но этого никто не заметил — все были заняты Гамлетом. Наконец, светлейший принц выдал натуральнейший судорожный припадок (едва не откусив Дастину палец), подергался и затих. Когда все более-менее утихомирились, я отдышался и вышел вперед.
— Господа! — провозгласил я. — Хватит несчастий для одного-единственного вечера! Сир, извольте пригласить стражу. Пусть приведут мессира Горацио, антрепренера театра «Глобус» Хэнслоу и его актеров. Устроим маленькое семейное судилище, чтобы не выносить сор из замка.
— Право суда находится в руках короля, — прохрипел Клавдий. — И не вам здесь командовать, Гильденстерн!
— Я Розенкранц, а Гильденстерн — он, — я ткнул пальцем в Дастина. — Сир, извольте потерпеть. Мы обещали открыть вам правду и мы ее откроем. Всем. И чтобы никто не ушел обиженный.
Король, опустив плечи, поник. Почему-то согласился.
— Розенкранц, позвал я Дастина, — будь добр, сбегай за Марцеллом, десятником стражи, он нам пригодится. Остальным могу сказать — сегодня мы раскрыли опаснейший заговор против короны Дании, и убедились в истинности болезни принца Гамлета.
Гертруда снова разрыдалась.
* * *
— Ну и переполох, когда подвох наткнется на подвох, — вздыхая, качал головой Дастин. Благородное общество более-менее утихомирилось, лишь королева всхлипывала в носовой платочек, а Офелия вытирала глаза. — Ваше величество, мне не хотелось бы испытывать на себе и своем друге ваш монарший гнев, однако смею напомнить…
— Знаю, знаю, — отмахнулся Клавдий. — Вы действовали по моему приказу, исполняли королевскую волю. Я сам виноват, что дело закончилось настолько плохо. Надо было просто отослать Гамлета в Англию.
— Вовсе и не плохо, — заявил я. — Все остались живы и даже почти здоровы. Правда, вам придется подыскивать нового кандидата на роль наследника трона, ибо монсеньор Гамлет Датский… э-э… слегка нездоров.
— Наследники — дело наживное, — гнусным голосом откомментировал Лаэрт, но поймал на себе убийственный взгляд короля и заткнулся.
— Розенкранц, Гильденстерн, когда вы собираетесь начинать свое судилище? Или мы так и будем здесь сидеть?
По косяку двери стукнула латная перчатка. Начальник стражи Марцелл, впустив вперед троих солдат с обнаженными мечами, втолкнул в комнату несчастного мистера Хэнслоу и двоих актеров, на которых мы указали.
— Что Горацио? — я строго посмотрел на десятника.
— Ищем-с, — буркнул Марцелл и на всякий случай добавил: — Милорд.
— Ищите-ищите. Когда найдете, немедленно сюда. Что ж, Марцелл, заберите своих людей и встаньте у двери. Нам никто не должен мешать. Будете подслушивать — уши обрежу. Государственная тайна! Слово и дело! Ясно?
Марцелл отсалютовал и ретировался.
— Сир, — с видом самоуверенного американского прокурора, в точности знающего, что обвиняемый виновен, а труп спрятан под кушеткой, я прошелся по опочивальне от окна к двери и обратно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136