Представьте себе это, если можете. Хотя я думаю, что никому, кроме Ренни и меня, незнакомо это чувство. Отец, который умер тысячи лет тому назад! И если бы проблема была только в этом… Но ведь отец к тому же еще неземной человек… и неясно даже, человек ли он вообще.
– Конечно же, человек) – Почему? Потому что он похож на нас? Обезьяны тоже похожи!
– Ваш… гм… отец по отношению к нам… обладал… несравненно более высоким интеллектом.
– Это мне ничего не говорит. Более высокий интеллект – еще не доказательство, что он человек. И, в конце концов, остается самый важный вопрос: кто такая, собственно, я.
Я опустил голову.
– Я появилась на свет в результате скрещивания неизвестного существа с человеком. Это, несомненно, свидетельствует о моей человеческой природе. Ведь общеизвестно, что животное и человек не могут иметь совместных потомков.
– Вот видите!
– Тем не менее, я не совсем человек. Посмотрите на мою голову, – и с этими словами она склонила голову, отведя рукой в сторону копну волос. – Как игральная кость, только намного больше.
Она, действительно, была такой.
– И ребра у меня, как тюремная решетка, и голосовых связок нет. Что вам еще надо? Я и человек, и не человек.
– Вы ведете себя совершенно как человек, – сказал я, улыбаясь в замешательстве.
– Конечно, меня же всему научили. Но я еще с детства с трепетом наблюдаю за собой, когда из меня временами рвется наружу нечто, несвойственное человеку. Нечто, чего я боюсь больше, чем кто бы то ни было…
– Что вы имеете в виду?
– Даже не знаю. Только когда я впервые увидела своего отца, то во мне возникла уверенность, что есть во мне что-то и от его генов, причем немало. И гены эти несут послание, послание неведомого мира. И что однажды… однажды… я буду вынуждена повиноваться этому посланию) – Вы видели вашего… отца?
– Иму? Естественно. Почему бы мне его не видеть? Видела, и не раз…
– И что вы чувствовали?
– Что я чувствовала? – спросила она задумчиво. – Вначале, полагаю, только отвращение…
– Отвращение?
– Вы удивлены? Я тогда еще была школьницей. И я никогда не любила мумии, хотя благодаря профессии моего приемного отца у меня были все возможности вволю насмотреться на них, При виде Иму я просто почувствовала гадливость. Он был ужасен. И еще ужаснее было сознание того, что этот кошмар, этот жалкий образчик гниения и разложения плоти – мой отец. Меня и сейчас еще пробирает дрожь при одном воспоминании об этом!
– А позже?
– Позже? Позже я успокоилась и долго разглядывала его через стеклянную крышку. Любопытно было, кто он был такой, как он жил? Любил ли когда-нибудь, были ли у него жена, дети… мои братья и сестры. Забавно, да?
– Вовсе не нахожу это забавным.
– Тем не менее, это так. Чуть ли не четыре тысячи лет. Но он – мой настоящий отец!
Она устремила свой взгляд на липы к продолжала:
– Еще позднее я стала в себе что го замечать. А именно, что я не такая, как Ренни. Какая-то другая.
– Другая?
– Ренни живет только своей задачей. Он все делает для того, чтобы суметь долететь до планеты Красного Солнца и установить контакт между ними и Землей. Знаете, я иногда просто боюсь его.
– Боитесь Ренни? Она кивнула.
– Боюсь его. Никогда не забуду, что он сказал однажды, когда мы еще учились в начальной школе.
– Что же он сказал?
– Дети подрались, что в этом возрасте случается почти каждый день. Из-за чего-то одноклассники Ренни его поколотили. Не так, чтобы очень, просто всыпали ему немного. Ренни в слезах прибежал домой и, помнится, так и трясся от ярости. И без остановки орал, что еще посчитается с этой гнусной бандой, вот только вернется назад на планету Красного Солнца, приведет сюда тех и уничтожит вместе с ними все человечество. Тогда я даже как-то всерьез приняла его слова.
– Глупости! Ведь он был тогда еще маленьким мальчиком.
– Знаю. Только с тех пор я не в силах забыть яростного и угрожающего Ренни.
– Вы думаете, что это имеет какое-то значение?
– Не знаю. Несомненно одно: Ренни пошел в отца, а я в маму. Конечно, слова: я думаю, что в Ренни доминируют гены отца, а во мне – матери, – звучат как-то очень банально и буднично. Ренни хочет быть таким, как они, а я – человеком. И всегда хотела бы быть им. Пожалуй, в этом и причина того, что нам так и не удалось стать по-настоящему близкими. И интересы у нас совсем разные.
– Что вы изучаете? – спросил я, почувствовав облегчение от того, что мне, может быть, удастся отвлечь внимание от мучительной исповеди.
– Я учусь на медицинском факультете.
– А Ренни?
– О, Ренни интересует все. Он учился одновременно в техническом вузе и на философском факультете. Ренни – живая энциклопедия. Ведь ему нужно знать все. Ему нужно будет отчитываться перед ними, рассказать о нас!
Внезапно она повернулась ко мне.
– А вы?
– Что – я?
– Почему вы частный детектив?
– Спросите что-нибудь полегче. Чем-то наложить.
– Вам нравится то, что вы делаете?
– Когда как. Иногда я воображаю себя этаким борцом за социальную справедливость.
– Не издевайтесь.
– Я не издеваюсь.
– А сейчас?
– Сейчас? Просто спасаю свою шкуру.
– Вы думаете, вам все удастся?
– Попробую. Хотя положение мое далеко не завидное.
– Сколько вам лет, Сэм?
– Тридцать. Это так важно?
– Не знаю. У вас есть жена?
– Была. Но не будем говорить о ней.
– Как хотите. Как вы думаете, Ренни улетит?
– Если ракета в исправности и мы ее найдем, да. Вам жаль его?
Она сделала странное, едва заметное движение рукой.
– Конечно, хотя вернее… даже не знаю. Я уже говорила, что мы никогда не были особенно близки. И, в конце концов, для него будет счастьем, если он сможет улететь… думаю, и для остальных тоже.
– А вы?
– Я бы хотела полностью оставаться человеком. Совсем человеком. И охотно обменяла бы свои решетчатые ребра на обычные.
Потом вдруг лицо ее омрачилось.
– Все-таки, я немного боюсь, – сказала она. – Боюсь Ренни. И боюсь за Землю, а в последнее время и все чаще вспоминаю тот день, когда Ренни прокричал, что уничтожит человечество.
Тут неожиданно для самого себя я потянулся к ней и взял ее руки в свои.
– Это было очень давно, Сети… Ведь и Ренни все связывает с нами…
– Конечно, конечно, – пробормотала она в смущении и встала, чтобы направиться к дому. – Ренни улетит. И я не знаю, увижу ли его когда-нибудь снова…
Мы медленно шли через беседку, и не могу сказать, что мне это было неприятно.
Может быть, еще и потому, что пока мы не дошли до самого дома, она не отняла у меня свою руку.
Полчаса прошли, и я снова сидел напротив них в холле. Все смотрели на меня, будто видели впервые, а я попытался читать в их взглядах. Но не успел я там хоть что-нибудь вычитать, как Петер Силади встал, словно на заседании, и откашлялся.
– Дорогой мистер… э… Нельсон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
– Конечно же, человек) – Почему? Потому что он похож на нас? Обезьяны тоже похожи!
– Ваш… гм… отец по отношению к нам… обладал… несравненно более высоким интеллектом.
– Это мне ничего не говорит. Более высокий интеллект – еще не доказательство, что он человек. И, в конце концов, остается самый важный вопрос: кто такая, собственно, я.
Я опустил голову.
– Я появилась на свет в результате скрещивания неизвестного существа с человеком. Это, несомненно, свидетельствует о моей человеческой природе. Ведь общеизвестно, что животное и человек не могут иметь совместных потомков.
– Вот видите!
– Тем не менее, я не совсем человек. Посмотрите на мою голову, – и с этими словами она склонила голову, отведя рукой в сторону копну волос. – Как игральная кость, только намного больше.
Она, действительно, была такой.
– И ребра у меня, как тюремная решетка, и голосовых связок нет. Что вам еще надо? Я и человек, и не человек.
– Вы ведете себя совершенно как человек, – сказал я, улыбаясь в замешательстве.
– Конечно, меня же всему научили. Но я еще с детства с трепетом наблюдаю за собой, когда из меня временами рвется наружу нечто, несвойственное человеку. Нечто, чего я боюсь больше, чем кто бы то ни было…
– Что вы имеете в виду?
– Даже не знаю. Только когда я впервые увидела своего отца, то во мне возникла уверенность, что есть во мне что-то и от его генов, причем немало. И гены эти несут послание, послание неведомого мира. И что однажды… однажды… я буду вынуждена повиноваться этому посланию) – Вы видели вашего… отца?
– Иму? Естественно. Почему бы мне его не видеть? Видела, и не раз…
– И что вы чувствовали?
– Что я чувствовала? – спросила она задумчиво. – Вначале, полагаю, только отвращение…
– Отвращение?
– Вы удивлены? Я тогда еще была школьницей. И я никогда не любила мумии, хотя благодаря профессии моего приемного отца у меня были все возможности вволю насмотреться на них, При виде Иму я просто почувствовала гадливость. Он был ужасен. И еще ужаснее было сознание того, что этот кошмар, этот жалкий образчик гниения и разложения плоти – мой отец. Меня и сейчас еще пробирает дрожь при одном воспоминании об этом!
– А позже?
– Позже? Позже я успокоилась и долго разглядывала его через стеклянную крышку. Любопытно было, кто он был такой, как он жил? Любил ли когда-нибудь, были ли у него жена, дети… мои братья и сестры. Забавно, да?
– Вовсе не нахожу это забавным.
– Тем не менее, это так. Чуть ли не четыре тысячи лет. Но он – мой настоящий отец!
Она устремила свой взгляд на липы к продолжала:
– Еще позднее я стала в себе что го замечать. А именно, что я не такая, как Ренни. Какая-то другая.
– Другая?
– Ренни живет только своей задачей. Он все делает для того, чтобы суметь долететь до планеты Красного Солнца и установить контакт между ними и Землей. Знаете, я иногда просто боюсь его.
– Боитесь Ренни? Она кивнула.
– Боюсь его. Никогда не забуду, что он сказал однажды, когда мы еще учились в начальной школе.
– Что же он сказал?
– Дети подрались, что в этом возрасте случается почти каждый день. Из-за чего-то одноклассники Ренни его поколотили. Не так, чтобы очень, просто всыпали ему немного. Ренни в слезах прибежал домой и, помнится, так и трясся от ярости. И без остановки орал, что еще посчитается с этой гнусной бандой, вот только вернется назад на планету Красного Солнца, приведет сюда тех и уничтожит вместе с ними все человечество. Тогда я даже как-то всерьез приняла его слова.
– Глупости! Ведь он был тогда еще маленьким мальчиком.
– Знаю. Только с тех пор я не в силах забыть яростного и угрожающего Ренни.
– Вы думаете, что это имеет какое-то значение?
– Не знаю. Несомненно одно: Ренни пошел в отца, а я в маму. Конечно, слова: я думаю, что в Ренни доминируют гены отца, а во мне – матери, – звучат как-то очень банально и буднично. Ренни хочет быть таким, как они, а я – человеком. И всегда хотела бы быть им. Пожалуй, в этом и причина того, что нам так и не удалось стать по-настоящему близкими. И интересы у нас совсем разные.
– Что вы изучаете? – спросил я, почувствовав облегчение от того, что мне, может быть, удастся отвлечь внимание от мучительной исповеди.
– Я учусь на медицинском факультете.
– А Ренни?
– О, Ренни интересует все. Он учился одновременно в техническом вузе и на философском факультете. Ренни – живая энциклопедия. Ведь ему нужно знать все. Ему нужно будет отчитываться перед ними, рассказать о нас!
Внезапно она повернулась ко мне.
– А вы?
– Что – я?
– Почему вы частный детектив?
– Спросите что-нибудь полегче. Чем-то наложить.
– Вам нравится то, что вы делаете?
– Когда как. Иногда я воображаю себя этаким борцом за социальную справедливость.
– Не издевайтесь.
– Я не издеваюсь.
– А сейчас?
– Сейчас? Просто спасаю свою шкуру.
– Вы думаете, вам все удастся?
– Попробую. Хотя положение мое далеко не завидное.
– Сколько вам лет, Сэм?
– Тридцать. Это так важно?
– Не знаю. У вас есть жена?
– Была. Но не будем говорить о ней.
– Как хотите. Как вы думаете, Ренни улетит?
– Если ракета в исправности и мы ее найдем, да. Вам жаль его?
Она сделала странное, едва заметное движение рукой.
– Конечно, хотя вернее… даже не знаю. Я уже говорила, что мы никогда не были особенно близки. И, в конце концов, для него будет счастьем, если он сможет улететь… думаю, и для остальных тоже.
– А вы?
– Я бы хотела полностью оставаться человеком. Совсем человеком. И охотно обменяла бы свои решетчатые ребра на обычные.
Потом вдруг лицо ее омрачилось.
– Все-таки, я немного боюсь, – сказала она. – Боюсь Ренни. И боюсь за Землю, а в последнее время и все чаще вспоминаю тот день, когда Ренни прокричал, что уничтожит человечество.
Тут неожиданно для самого себя я потянулся к ней и взял ее руки в свои.
– Это было очень давно, Сети… Ведь и Ренни все связывает с нами…
– Конечно, конечно, – пробормотала она в смущении и встала, чтобы направиться к дому. – Ренни улетит. И я не знаю, увижу ли его когда-нибудь снова…
Мы медленно шли через беседку, и не могу сказать, что мне это было неприятно.
Может быть, еще и потому, что пока мы не дошли до самого дома, она не отняла у меня свою руку.
Полчаса прошли, и я снова сидел напротив них в холле. Все смотрели на меня, будто видели впервые, а я попытался читать в их взглядах. Но не успел я там хоть что-нибудь вычитать, как Петер Силади встал, словно на заседании, и откашлялся.
– Дорогой мистер… э… Нельсон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114