В комнате воцарилась тишина: голубой свет, пляшущие пирамиды и перерезанный по пояс человек пропали, растворились в пустоте.
С полминуты все сидели в полном молчании, затем снова, уже в который раз, молчание нарушила Селия:
– Ущипните меня, Кнут! Потом более энергично:
– Не там и не так сильно!
Карабинас безмолвно сматывал кабели, Йеттмар и Миддлтон переглядывались, Розалинда смотрела на меня, а Осима на скарабея. Неясно было только, за кем наблюдало это крошечное создание… Может быть, за всеми нами?
Наконец, Карабинас закончил сматывать кабели и посмотрел на меня.
– Надо бы заканчивать, Петер.
– Почему?
– Не знаю… Я почувствовал, что нужно закончить. Может быть, из-за шума… я почувствовал, что что-то не в порядке.
Осима согласно кивнул головой.
– И я так считаю. Вы видели пирамиды? Они плясали так, как будто было землетрясение.
– А вы уверены, что это не было землетрясение? – спросил Хальворссон.
Карабинас потряс головой.
– Уверен. Иначе они бы потрескались. Я думаю, Осима прав. Кроме того, еще этот перерезанный пополам человек…
– Б-р-р-р! – содрогнулась Селия.
– Нет в этом ничего устрашающего, – буркнул Карабинас. – Это, очевидно, объясняется тем же, что и пляшущие пирамиды, и странный треск.
– Но чем же? – нетерпеливо спросила девушка.
– Тем, что мы не умеем обращаться с прибором. Он работает плохо, со сбоями. Информацию передавал сумбурно. Треск свидетельствовал и о том, что вольтова дуга, правда, может заставить его функционировать, но так, как если бы, скажем, в очень сложный авиационный двигатель залили низкооктановый бензин. От этого двигатель быстро выйдет из строя.
– Поэтому-то вы и прекратили…
– Поэтому. Даже… больше нельзя проводить на нем опыты. И так неизвестно, может быть, мы уже причинили ему непоправимый вред.
Я подошел к нему и обнял за плечи.
– Мы должны были это сделать. Никое. Это было в наших же интересах. Он угрюмо кивнул.
– Не спорю… По крайней мере, теперь мы знаем, что не сошли с ума. Хотя… я и до того был совершенно уверен в этом. Но больше никогда мы не должны действовать силой… Вплоть до тех пор, пока…
– Пока?
– Ты сам хорошо знаешь, – пробурчал он и замолк. Я вернулся к своему креслу и сел. Я ожидал, что, как уже не раз бывало, вспыхнет спор. Но сейчас, как ни странно, ни у кого не было охоты спорить. Все лишь сидели молча, опустив головы, словно вольтова дуга их парализовала.
Наконец Розалин да нарушила молчание.
– Мистер Йеттмар… Вы переводили текст… Что может означать «оги», «кер», «хору», в общем – то, что было слышно сквозь шум? Это нормальная речь или тот странный разговор?
– Очевидно, последнее.
– Вы можете сказать, что бы это значило? Йеттмар молча покачал головой. Хальворссон уставился куда-то вдаль, потом медленно повернулся к Розалинде.
– Я знаю… Только не смейтесь.
– Давайте же!
– Собственно, не то, что знаю, но… Это были как будто числа.
– На чем вы основываетесь?
– На датской телевизионной хронике.
Мы ошарашенно воззрились на Хальворссона.
– На телевидении? – остолбенела Розалинда. – Что вы имеете в виду. Кнут?
– Сейчас объясню, – сказал великан, и голос его был непривычно серьезным. – Вы знаете, что мне все это напомнило?.. Представьте себе, что к старту готовится ракета. Ее двигатели гудят: экипаж проверяет работу двигателей. Грохот то меньше, то сильнее, в зависимости от того, как пилот подает топливо. А потом начинается обратный счет: Оги… Кер… Хору! Пилот в кабине повторяет числа, затем раздается жуткий грохот, и космический корабль отправляется к звездам… Ну, вот это оно мне и напомнило!
Его слова были встречены гробовой тишиной.
Датчанин вытер лоб и тихо продолжил:
– Следующее изображение показывает уже звездное небо… красный диск – это, вероятно, неизвестный мир, откуда стартовал космический корабль. Потом долгий-долгий путь через звезды и Африка с высоты… Это вам ничего не говорит?
Тут Розалинда встала, обняла меня за шею, и чихать ей было на то, что скажут остальные.
– О, Петер, – шепнула, или, вернее, простонала она, привалившись к моему плечу. – Я боюсь… я чувствую какую-то необъяснимую опасность… Петер. Не лучше ли все это бросить? И совсем… навсегда забыть?
Никто не сказал ни слова, вселишь смотрели в замешательстве кто перед собой, а кто на ковер.
– Петер… ведь этот Иму… эти Рут, Map и… Дему… О, Петер!
– Что же они, дорогая? – погладил я ее по руке. Она печально покачала головой.
– Я мало разбираюсь в истории… еще меньше в египтологии… но…
– Но?
Она прижалась лицом к моему лицу, и в ее глазах блестели слезы.
– Они… они… не земные люди, Петер! 26 октября После двух бессонных ночей мы снова собрались у меня в кабинете. У всех под глазами обозначились темные круги: отметины часов бодрствования. Две ночи потребовалось мне, чтобы решение созрело.
– Я не хочу прибегать к громким словам, коллеги, – начал я. – Каждому совершенно ясно, о чем идет речь. Мы и раньше подозревали, что благодаря случайности напали на след некоей суперкультуры. Только тогда мы полагали, что эта культура земного происхождения. Теперь мы уже знаем, что это не так… Есть у кого-нибудь сомнения или возражения?
Никто не шелохнулся.
– А это меняет все дело. Я хочу задать вопрос. Кто считает, что мы должны передать информацию в другие руки? Этот случай ведь давно уже вышел за рамки компетенции египтологии. Это, может быть, самое великое открытие в мире с тех пор, как человек спустился с дерева. Впервые открылась возможность установить контакте внеземной цивилизацией. Я думаю, мы просто не в состоянии понять по-настоящему, что это может означать. Имеем ли мы право оставить эту тайну себе? Вот в чем вопрос!
Действительно, это была трудная и требовавшая решения проблема.
Хальворссон улыбнулся.
– Вы еще не решили, Петер?
– Я-то да. И я знаю, что бы я сделал, если бы мог решать в одиночку. Но я не могу решать в одиночку. Вы мои сотрудники. Мое мнение – это лишь один голос из многих.
Селия вступила в разговор:
– Мы уже голосовали однажды, Петер,,. Пусть не об этом, но о похожем. И тогда тоже вопрос заключался в том, можем ли мы оставить эту тайну себе. И какой мы сделали выбор? Что это все-таки наше дело. Дело человечества, а мы тоже часть человечества. И если сейчас мы все откроем? Речь уже давно идет не о том, кто первым раскопает подземную пирамиду, а о том, какое все это будет иметь значение для человечества.
– Вы можете решить? – спросил Осима. Селия потрясла головой.
– Я нет. Но они решат…
– Кто? – недоуменно поднял голову Карабинас.
– Те, кто спустился к нам с неба. Иму и остальные.
– Но ведь Иму мертв, и остальные тоже!
– Тогда решат те, кто еще не умер.
– Это не совсем ясно…
– Что не ясно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
С полминуты все сидели в полном молчании, затем снова, уже в который раз, молчание нарушила Селия:
– Ущипните меня, Кнут! Потом более энергично:
– Не там и не так сильно!
Карабинас безмолвно сматывал кабели, Йеттмар и Миддлтон переглядывались, Розалинда смотрела на меня, а Осима на скарабея. Неясно было только, за кем наблюдало это крошечное создание… Может быть, за всеми нами?
Наконец, Карабинас закончил сматывать кабели и посмотрел на меня.
– Надо бы заканчивать, Петер.
– Почему?
– Не знаю… Я почувствовал, что нужно закончить. Может быть, из-за шума… я почувствовал, что что-то не в порядке.
Осима согласно кивнул головой.
– И я так считаю. Вы видели пирамиды? Они плясали так, как будто было землетрясение.
– А вы уверены, что это не было землетрясение? – спросил Хальворссон.
Карабинас потряс головой.
– Уверен. Иначе они бы потрескались. Я думаю, Осима прав. Кроме того, еще этот перерезанный пополам человек…
– Б-р-р-р! – содрогнулась Селия.
– Нет в этом ничего устрашающего, – буркнул Карабинас. – Это, очевидно, объясняется тем же, что и пляшущие пирамиды, и странный треск.
– Но чем же? – нетерпеливо спросила девушка.
– Тем, что мы не умеем обращаться с прибором. Он работает плохо, со сбоями. Информацию передавал сумбурно. Треск свидетельствовал и о том, что вольтова дуга, правда, может заставить его функционировать, но так, как если бы, скажем, в очень сложный авиационный двигатель залили низкооктановый бензин. От этого двигатель быстро выйдет из строя.
– Поэтому-то вы и прекратили…
– Поэтому. Даже… больше нельзя проводить на нем опыты. И так неизвестно, может быть, мы уже причинили ему непоправимый вред.
Я подошел к нему и обнял за плечи.
– Мы должны были это сделать. Никое. Это было в наших же интересах. Он угрюмо кивнул.
– Не спорю… По крайней мере, теперь мы знаем, что не сошли с ума. Хотя… я и до того был совершенно уверен в этом. Но больше никогда мы не должны действовать силой… Вплоть до тех пор, пока…
– Пока?
– Ты сам хорошо знаешь, – пробурчал он и замолк. Я вернулся к своему креслу и сел. Я ожидал, что, как уже не раз бывало, вспыхнет спор. Но сейчас, как ни странно, ни у кого не было охоты спорить. Все лишь сидели молча, опустив головы, словно вольтова дуга их парализовала.
Наконец Розалин да нарушила молчание.
– Мистер Йеттмар… Вы переводили текст… Что может означать «оги», «кер», «хору», в общем – то, что было слышно сквозь шум? Это нормальная речь или тот странный разговор?
– Очевидно, последнее.
– Вы можете сказать, что бы это значило? Йеттмар молча покачал головой. Хальворссон уставился куда-то вдаль, потом медленно повернулся к Розалинде.
– Я знаю… Только не смейтесь.
– Давайте же!
– Собственно, не то, что знаю, но… Это были как будто числа.
– На чем вы основываетесь?
– На датской телевизионной хронике.
Мы ошарашенно воззрились на Хальворссона.
– На телевидении? – остолбенела Розалинда. – Что вы имеете в виду. Кнут?
– Сейчас объясню, – сказал великан, и голос его был непривычно серьезным. – Вы знаете, что мне все это напомнило?.. Представьте себе, что к старту готовится ракета. Ее двигатели гудят: экипаж проверяет работу двигателей. Грохот то меньше, то сильнее, в зависимости от того, как пилот подает топливо. А потом начинается обратный счет: Оги… Кер… Хору! Пилот в кабине повторяет числа, затем раздается жуткий грохот, и космический корабль отправляется к звездам… Ну, вот это оно мне и напомнило!
Его слова были встречены гробовой тишиной.
Датчанин вытер лоб и тихо продолжил:
– Следующее изображение показывает уже звездное небо… красный диск – это, вероятно, неизвестный мир, откуда стартовал космический корабль. Потом долгий-долгий путь через звезды и Африка с высоты… Это вам ничего не говорит?
Тут Розалинда встала, обняла меня за шею, и чихать ей было на то, что скажут остальные.
– О, Петер, – шепнула, или, вернее, простонала она, привалившись к моему плечу. – Я боюсь… я чувствую какую-то необъяснимую опасность… Петер. Не лучше ли все это бросить? И совсем… навсегда забыть?
Никто не сказал ни слова, вселишь смотрели в замешательстве кто перед собой, а кто на ковер.
– Петер… ведь этот Иму… эти Рут, Map и… Дему… О, Петер!
– Что же они, дорогая? – погладил я ее по руке. Она печально покачала головой.
– Я мало разбираюсь в истории… еще меньше в египтологии… но…
– Но?
Она прижалась лицом к моему лицу, и в ее глазах блестели слезы.
– Они… они… не земные люди, Петер! 26 октября После двух бессонных ночей мы снова собрались у меня в кабинете. У всех под глазами обозначились темные круги: отметины часов бодрствования. Две ночи потребовалось мне, чтобы решение созрело.
– Я не хочу прибегать к громким словам, коллеги, – начал я. – Каждому совершенно ясно, о чем идет речь. Мы и раньше подозревали, что благодаря случайности напали на след некоей суперкультуры. Только тогда мы полагали, что эта культура земного происхождения. Теперь мы уже знаем, что это не так… Есть у кого-нибудь сомнения или возражения?
Никто не шелохнулся.
– А это меняет все дело. Я хочу задать вопрос. Кто считает, что мы должны передать информацию в другие руки? Этот случай ведь давно уже вышел за рамки компетенции египтологии. Это, может быть, самое великое открытие в мире с тех пор, как человек спустился с дерева. Впервые открылась возможность установить контакте внеземной цивилизацией. Я думаю, мы просто не в состоянии понять по-настоящему, что это может означать. Имеем ли мы право оставить эту тайну себе? Вот в чем вопрос!
Действительно, это была трудная и требовавшая решения проблема.
Хальворссон улыбнулся.
– Вы еще не решили, Петер?
– Я-то да. И я знаю, что бы я сделал, если бы мог решать в одиночку. Но я не могу решать в одиночку. Вы мои сотрудники. Мое мнение – это лишь один голос из многих.
Селия вступила в разговор:
– Мы уже голосовали однажды, Петер,,. Пусть не об этом, но о похожем. И тогда тоже вопрос заключался в том, можем ли мы оставить эту тайну себе. И какой мы сделали выбор? Что это все-таки наше дело. Дело человечества, а мы тоже часть человечества. И если сейчас мы все откроем? Речь уже давно идет не о том, кто первым раскопает подземную пирамиду, а о том, какое все это будет иметь значение для человечества.
– Вы можете решить? – спросил Осима. Селия потрясла головой.
– Я нет. Но они решат…
– Кто? – недоуменно поднял голову Карабинас.
– Те, кто спустился к нам с неба. Иму и остальные.
– Но ведь Иму мертв, и остальные тоже!
– Тогда решат те, кто еще не умер.
– Это не совсем ясно…
– Что не ясно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114