--Если он распространяет ее и на своих пациентов. А то приходит, знаешь, такой старичок-бодрячок и говорит больному: "Ничего! Мы с вами в воскресенье пойдем на рыбалку. Болит живот? У кого же он не болит?! Попейте салол с белладонной..." А ночью у пациента -- прободение язвы желудка.
-- Нагонять на человечество страх тоже, наверное, ни к чему, --возразила ей Зина. -- Все люди на земле -- пациенты.
-- Нет! -- решительно заявила Лера. -- Лучше жить, прислушиваясь к себе, чем умереть, будучи уверенным, что ты абсолютно здоров. Я буду перестраховываться!
Из комнаты вышла Ксения Павловна. Она всегда была красиво причесана и красиво одета, будто собиралась идти в гости. Хотя большую часть своей жизни провела дома.
-- Знаете, какие профессии самые опасные? -- спросила Лера у матери и у Зины. -- Которым нельзя ошибаться. Летчик-испытатель, например. Или врач! Актер не так исполнил роль Градобоева в комедии Александра Николаевича Островского "Горячее сердце" -- испортил зрителям настроение... Ну и что? Другой актер исполнит иначе. И исправит зрителям настроение.
"Великих она тоже называет по имени-отчеству, -- подметила Зина. -- Но с иронией, словно бы пародирует Николая Николаевича".
-- Теперь сравните! -- продолжала рассуждать Лера. -- Хирург не так сделал больному операцию. Даже обычную... Удаление желчного пузыря. Боюсь, что этот больной может вообще уже никогда не увидеть комедий Александра Николаевича Островского.
-- Ты права... Делать не так врач не имеет права, -- согласилась с ней Зина.
-- Поэтому удаляюсь зубрить! -- Она исчезла в комнате. Потом вновь появилась: -- Ты ведь, как всегда, к маме?
-- Честно говоря, да.
-- Хоть бы раз ты сказала нечестно! -- Лера снова исчезла.
"Сочетание Ксении Павловны с Лерой в одной семье -- это завидная режиссерская находка", -- подумала Зина. Она любила созвучие нежных и резких красок.
Зина опять удивилась новым обоям, тщательно отциклеванному паркету, и у нее чуть было не соскочила с языка фраза, которую она всегда мысленно произносила у Патовых в коридоре: "Пойдем-ка на кухню: поговорим об искусстве!"
-- Пойдем в наш с вами укромный уголок, -- предложила Ксения Павловна.
Петруша обычно заваливал кухню пьесами, которые в изобилии доставляла ему Тонечка Гориловская. На кухонном столе, на табуретках всегда лежали эскизы, стояли макеты: комнаты были заняты многочисленными членами режиссерской семьи. Теперь кухня была в полках и полочках. Все сверкало подвенечным, безукоризненно белым цветом. И каждый раз Зина думала: "Если бы я была мужчиной, я женилась бы только на Ксении Павловне!"
-- Ну, что у вас в театре? -- спросила Ксения Павловна.
Все обращались к Зине с таким вопросом, поскольку знали, что никакой другой жизни у нее нет. И не только потому, что она фанатически предана своей профессии, а потому, что так уж сложилось...
-- Об этом я и хотела поговорить!
-- Да, да... Я вас слушаю.
Ксения Павловна вспыхнула, заволновалась. "Как же она тревожится за него! -- подумала Зина. -- Отчего? Чувствует, что он непрочно стоит на ногах? Или просто оберегает его, как ребенка? Конечно, представить себе Николая Николаевича ребенком мне лично очень трудно... Но ведь у любви искаженное зрение. Это надо учитывать!"
Подумав так, Зина на миг спохватилась: "А не слишком ли часто я последнее время что-то учитываю, от чего-то себя удерживаю?..."
Когда такое случилось впервые, она сказала об этом Петруше. "Ты становишься взрослой, -- ответил он ей. -- Только не становись до конца!... А то перестанешь быть гениальной актрисой".
Он часто называл ее гениальной. И без всякой улыбки. "Надо выражать то, что в данный момент чувствуешь, -- нередко повторял он. -- Выверять слова очень опасно: это убивает вкус, цвет и запах. Истинные чувства -- любовь это или ненависть -- всегда гиперболичны".
-- Вот мы только что говорили о медицине, -- издалека начала Зина, хотя решительно предпочитала прямую линию ломаной. С Ксенией Павловной она прямолинейной быть не умела. -- Если применять к театру медицинские термины, можно сказать, что пульс и сердцебиение его определяются репертуаром. --"Как же я красиво говорю!" -- злилась на себя Зина. И все-таки продолжала: -- Наш ТЮЗ был абсолютно здоров. И счастлив...
-- Я понимаю, -- сказала Ксения Павловна.
-- В человеческом организме пока еще редко заменяют стареющую деталь новой, а в организме театра это должно происходить обязательно: репертуар всегда обновляют. Николай Николаевич пока еще только готовится к этому... Тогда надо подлечить то сердце, которое нам так прекрасно служило! Надо старый репертуар сделать как бы опять молодым.
-- Я постараюсь убедить в этом Николая...
-- Он сам режиссером-доктором быть не захочет. У них с Петром Васильевичем разные творческие манеры. Вы понимаете? -- Зина вытерла лоб: роль дипломата не соответствовала ее амплуа. -- А сейчас к нам приехал молодой режиссер.
-- Я слышала. Он вам нравится?
-- Замечательный парень! Он будет ставить Шекспира. Но я уверена, что он бы не отказался одновременно, параллельно, что ли, с основной постановкой... Надо только, чтобы Николай Николаевич не возражал. Сегодня с ним и с Андреем будет говорить наш директор. Мы бы могли нажать и со стороны комитета. Но лучше все-таки через вас.
В этот момент раздался звонок. Лера побежала открывать.
Из коридора послышался ее голос:
-- Ты что, как пишут у меня в учебнике, в состоянии стресса? Или, попросту говоря, нервно настроен? Поделись! Я собираюсь быть невропатологом.
-- А мне впору идти к психиатру! -- отбросив свой обычный размеренный тон, задыхаясь, ответил Патов. Вместо его обычной галантной иронии в голосе звучала откровенная злость. -- Этот новоявленный Немирович-Данченко собирается не только ставить Шекспира и сам исполнять роль Ромео, но еще и восстанавливать... так сказать, гальванизировать творения моего предшественника. Только что, поддерживая инициативу молодых сил, меня оповестил об этом директор!
Ксения Павловна побледнела. Она хотела обнаружить себя и Зину и тем самым остановить мужа. Но не решилась... А Лера отца не останавливала.
-- И еще одно потрясение! -- продолжал незнакомым Зине голосом Николай Николаевич. -- Наш Немирович-Данченко предложил кандидатуру на роль Джульетты. Но не учел главного: зритель должен поверить, что эту Джульетту можно полюбить! Ты знаешь, кого он предложил? Немыслимо себе представить... Балабанову! Вашу Зиночку... Она выдвигает его, а он выдвигает ее!
Зина взглянула на Ксению Павловну, которая была близка к обмороку, и тихо сказала:
-- Я не знала об этом. Честное слово. Андрей мне об этом не говорил... Вы верите, Ксения Павловна?
На пороге кухни появилась Лера. Она молчала, но взгляд ее вопрошал: "Здесь все было слышно?"
-- Не волнуйтесь, пожалуйста, -- обращаясь к ним обеим, сказала Зина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
-- Нагонять на человечество страх тоже, наверное, ни к чему, --возразила ей Зина. -- Все люди на земле -- пациенты.
-- Нет! -- решительно заявила Лера. -- Лучше жить, прислушиваясь к себе, чем умереть, будучи уверенным, что ты абсолютно здоров. Я буду перестраховываться!
Из комнаты вышла Ксения Павловна. Она всегда была красиво причесана и красиво одета, будто собиралась идти в гости. Хотя большую часть своей жизни провела дома.
-- Знаете, какие профессии самые опасные? -- спросила Лера у матери и у Зины. -- Которым нельзя ошибаться. Летчик-испытатель, например. Или врач! Актер не так исполнил роль Градобоева в комедии Александра Николаевича Островского "Горячее сердце" -- испортил зрителям настроение... Ну и что? Другой актер исполнит иначе. И исправит зрителям настроение.
"Великих она тоже называет по имени-отчеству, -- подметила Зина. -- Но с иронией, словно бы пародирует Николая Николаевича".
-- Теперь сравните! -- продолжала рассуждать Лера. -- Хирург не так сделал больному операцию. Даже обычную... Удаление желчного пузыря. Боюсь, что этот больной может вообще уже никогда не увидеть комедий Александра Николаевича Островского.
-- Ты права... Делать не так врач не имеет права, -- согласилась с ней Зина.
-- Поэтому удаляюсь зубрить! -- Она исчезла в комнате. Потом вновь появилась: -- Ты ведь, как всегда, к маме?
-- Честно говоря, да.
-- Хоть бы раз ты сказала нечестно! -- Лера снова исчезла.
"Сочетание Ксении Павловны с Лерой в одной семье -- это завидная режиссерская находка", -- подумала Зина. Она любила созвучие нежных и резких красок.
Зина опять удивилась новым обоям, тщательно отциклеванному паркету, и у нее чуть было не соскочила с языка фраза, которую она всегда мысленно произносила у Патовых в коридоре: "Пойдем-ка на кухню: поговорим об искусстве!"
-- Пойдем в наш с вами укромный уголок, -- предложила Ксения Павловна.
Петруша обычно заваливал кухню пьесами, которые в изобилии доставляла ему Тонечка Гориловская. На кухонном столе, на табуретках всегда лежали эскизы, стояли макеты: комнаты были заняты многочисленными членами режиссерской семьи. Теперь кухня была в полках и полочках. Все сверкало подвенечным, безукоризненно белым цветом. И каждый раз Зина думала: "Если бы я была мужчиной, я женилась бы только на Ксении Павловне!"
-- Ну, что у вас в театре? -- спросила Ксения Павловна.
Все обращались к Зине с таким вопросом, поскольку знали, что никакой другой жизни у нее нет. И не только потому, что она фанатически предана своей профессии, а потому, что так уж сложилось...
-- Об этом я и хотела поговорить!
-- Да, да... Я вас слушаю.
Ксения Павловна вспыхнула, заволновалась. "Как же она тревожится за него! -- подумала Зина. -- Отчего? Чувствует, что он непрочно стоит на ногах? Или просто оберегает его, как ребенка? Конечно, представить себе Николая Николаевича ребенком мне лично очень трудно... Но ведь у любви искаженное зрение. Это надо учитывать!"
Подумав так, Зина на миг спохватилась: "А не слишком ли часто я последнее время что-то учитываю, от чего-то себя удерживаю?..."
Когда такое случилось впервые, она сказала об этом Петруше. "Ты становишься взрослой, -- ответил он ей. -- Только не становись до конца!... А то перестанешь быть гениальной актрисой".
Он часто называл ее гениальной. И без всякой улыбки. "Надо выражать то, что в данный момент чувствуешь, -- нередко повторял он. -- Выверять слова очень опасно: это убивает вкус, цвет и запах. Истинные чувства -- любовь это или ненависть -- всегда гиперболичны".
-- Вот мы только что говорили о медицине, -- издалека начала Зина, хотя решительно предпочитала прямую линию ломаной. С Ксенией Павловной она прямолинейной быть не умела. -- Если применять к театру медицинские термины, можно сказать, что пульс и сердцебиение его определяются репертуаром. --"Как же я красиво говорю!" -- злилась на себя Зина. И все-таки продолжала: -- Наш ТЮЗ был абсолютно здоров. И счастлив...
-- Я понимаю, -- сказала Ксения Павловна.
-- В человеческом организме пока еще редко заменяют стареющую деталь новой, а в организме театра это должно происходить обязательно: репертуар всегда обновляют. Николай Николаевич пока еще только готовится к этому... Тогда надо подлечить то сердце, которое нам так прекрасно служило! Надо старый репертуар сделать как бы опять молодым.
-- Я постараюсь убедить в этом Николая...
-- Он сам режиссером-доктором быть не захочет. У них с Петром Васильевичем разные творческие манеры. Вы понимаете? -- Зина вытерла лоб: роль дипломата не соответствовала ее амплуа. -- А сейчас к нам приехал молодой режиссер.
-- Я слышала. Он вам нравится?
-- Замечательный парень! Он будет ставить Шекспира. Но я уверена, что он бы не отказался одновременно, параллельно, что ли, с основной постановкой... Надо только, чтобы Николай Николаевич не возражал. Сегодня с ним и с Андреем будет говорить наш директор. Мы бы могли нажать и со стороны комитета. Но лучше все-таки через вас.
В этот момент раздался звонок. Лера побежала открывать.
Из коридора послышался ее голос:
-- Ты что, как пишут у меня в учебнике, в состоянии стресса? Или, попросту говоря, нервно настроен? Поделись! Я собираюсь быть невропатологом.
-- А мне впору идти к психиатру! -- отбросив свой обычный размеренный тон, задыхаясь, ответил Патов. Вместо его обычной галантной иронии в голосе звучала откровенная злость. -- Этот новоявленный Немирович-Данченко собирается не только ставить Шекспира и сам исполнять роль Ромео, но еще и восстанавливать... так сказать, гальванизировать творения моего предшественника. Только что, поддерживая инициативу молодых сил, меня оповестил об этом директор!
Ксения Павловна побледнела. Она хотела обнаружить себя и Зину и тем самым остановить мужа. Но не решилась... А Лера отца не останавливала.
-- И еще одно потрясение! -- продолжал незнакомым Зине голосом Николай Николаевич. -- Наш Немирович-Данченко предложил кандидатуру на роль Джульетты. Но не учел главного: зритель должен поверить, что эту Джульетту можно полюбить! Ты знаешь, кого он предложил? Немыслимо себе представить... Балабанову! Вашу Зиночку... Она выдвигает его, а он выдвигает ее!
Зина взглянула на Ксению Павловну, которая была близка к обмороку, и тихо сказала:
-- Я не знала об этом. Честное слово. Андрей мне об этом не говорил... Вы верите, Ксения Павловна?
На пороге кухни появилась Лера. Она молчала, но взгляд ее вопрошал: "Здесь все было слышно?"
-- Не волнуйтесь, пожалуйста, -- обращаясь к ним обеим, сказала Зина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20