И еще просила ответить ей на вопрос: "Отчего так случилось? Те же актеры, так же любят свой театр и так же стараются..."
Петр Васильевич не слушал ее: он хватался за голову, затыкал уши, кричал... Он репетировал. Ему было некогда. Зина все пристальнее вглядывалась в фотографии и начинала ясней понимать, что происходит... Давно уже в пустом зрительном зале, где, как за столом писателя или за композиторским роялем, создаются произведения, никто не хватался за голову, не затыкал уши и не кричал.
"Если не создается новое, то и старое блекнет, -- подумала Зина. --Наверное, так? Уходит творчество... Вот в чем причина. И все-таки Петрушины спектакли надо спасти! Заново репетировать... В пустом зрительном зале. С режиссером, который будет хвататься за голову..."
Зина быстро принимала решения. А приняв, начинала сразу осуществлять.
На другой же день утром она притащила Костю в кабинет Ивана Максимовича.
-- Репертуар, которым мы по привычке гордимся, в аварийном состоянии, -- сказала она.
Костя, подобно человеку, живущему по соседству с вулканом, в сейсмически опасном районе, привык к подземным толчкам. Поэтому он спокойно и мрачно осведомился:
-- Кто тебе об этом сказал?
-- Зритель.
-- Ну-у, знаешь, -- протянул Костя, -- на всех не угодишь.
-- А на этого угодить надо.
-- Мальчик или девочка? -- привстав, поинтересовался директор.
-- Мужчина.
-- Ну-у, знаешь... А мы -- театр юного зрителя, -- не очень уверенно, по инерции возразил Костя.
-- Мы ведь восстановили три старых работы Петра Васильевича, -- грустно сказал директор.
-- Отремонтировали их... и показали! -- поддержал Костя.
-- Руками ассистентов-ремонтников?! -- вытаращив на Костю глаза, воскликнула Зина. -- Произведения искусства не ремонтируют. Их ре-ста-ври-ру-ют! Понял? И делать это умеют только художники.
-- Николай Николаевич быть реставратором не согласится, -- сказал Иван Максимович.
-- Он просто не сумеет! -- отрезала Зина.
-- У них с Петром Васильевичем разные почерки... -- задумчиво произнес директор.
-- Совсем разные, -- согласилась Зина.
-- Значит, так... Сначала мы с вами должны решить: нужно ли вообще это делать? -- медленно вступил в разговор Костя. -- Вот вы, Иван Максимович, часто интересуетесь мнением юных зрителей. После спектаклей... Что они говорят?
-- Говорят: "Нам очень понравилось", -- с грустью ответил директор.
-- И раньше они говорили: "Нам очень понравилось".
-- И раньше. Но... по-другому.
-- А что ты хочешь, чтобы они ответили, если их спрашивает директор театра?! -- вмешалась Зина. -- Интеллигентные стали.
Иван Максимович вышел из-за стола. И, ступая еще тяжелей, чем всегда, стал ходить по своему кабинету.
-- Нет, -- возразил он, -- по их глазам всегда можно понять. И по голосу... Слова не так уж важны.
-- Еще бы! Кругом афиши, люстры, фотографии и аквариумы... Билетерши в синих костюмах. Это же все действует! -- Зина уставилась на Костю: -- А неужели ты сам-то со сцены не чувствуешь? -- Она махнула рукой. -- Хотя зрители "Красной Шапочки" и "Золотого ключика" всегда в полном восторге!
-- Вообще-то я обратил внимание, -- с трудом раскачивался Костя, -- что артисты у нас... перестали петь. Раньше приходили на репетиции задолго до срока и по дороге обязательно пели. Особенно молодые... А теперь идут тихо. Некоторые даже опаздывают. Только Анна Гавриловна приходит заранее...
-- Ветераны не в счет! -- сказала Зина.
-- Надо было бы походить на спектакли, проверить...
-- Проверить?! -- Зина заметалась по кабинету. Столкнулась с Иваном Максимовичем. Он извинился... Она не села, а упала на стул, словно в полном изнеможении. -- Если говорить начистоту, знаете, что мы делаем?
Иван Максимович и Костя замерли. Когда Зина собиралась говорить "начистоту", следовало ожидать самого страшного.
-- Мы предаем Петрушу... Простите, Петра Васильевича! Он не может уже теперь защитить свои творения. Он доверил их нам. А мы бросили их на произвол судьбы!
-- Ну, уж ты слишком... -- проговорил Костя.
-- Она права, -- сказал Иван Максимович. -- Мы можем терпеливо ждать, пока Николай Николаевич приступит к осуществлению своей заветной мечты. Но старые спектакли обязаны содержать в порядке. А?... Вы согласны?
Все актеры знали, что каждый вечер в седьмом ряду сидит молодой режиссер, который будет ставить Шекспира.
Когда люстра в зале начинала тускнеть, а занавес раскрывался (Петр Васильевич любил, чтобы в театре был занавес), Андрей, как в детстве, впивался глазами в сцену. Он внимательнее всех смотрел, громче всех хохотал и дольше всех хлопал. Он уже относился к ТЮЗу так, как относятся к близкому человеку, недостатки которого подмечают и переживают больше, чем недостатки других людей, но от этого не перестают любить и восторгаться.
Когда Андрей наконец посмотрел все спектакли, у актеров испортилось настроение: из седьмого ряда исчез самый благодарный и отзывчивый зритель.
-- Какой милый молодой человек! -- сказала Анна Гавриловна. -- Я знала, что он не упускает ни одного моего жеста. Очень способный зритель!
Анна Гавриловна всю жизнь считала, что зрители, как и актеры, могут быть способными и неспособными.
-- Я когда-нибудь обязательно встречусь с вашим Петрушей, -- сказал Андрей Зине. -- Я теперь знаю этого человека. Он мне нужен. Я люблю его! И, кажется, угадываю главное его качество: он -- ребенок. Как ты, как Гайдар... Чист и добр. И при этом -- мужчина: умный и твердый. Я не ошибся?
-- Ты не ошибся. И поэтому именно ты должен быть реставратором!
-- Кем?!
Зина ничего не ответила: она помчалась к директору.
В тот же день вечером Зина решила зайти к Патовым, чтобы поговорить с Ксенией Павловной. "Она же обещала быть добрым посредником между мной и Николаем Николаевичем, -- рассуждала Зина. -- Пришло время воспользоваться ее помощью!..."
Дверь открыла Лера. У нее была привычка прямо с ходу, не поздоровавшись, сообщать о том, что ее в данный момент волновало.
-- Зубрю, -- сказала она. -- И потрясаюсь: сколько в нашем организме деталей! И каждая может испортиться, отказать... Как мы все живы-здоровы? Просто непостижимо.
-- Наверно, велик запас прочности? -- предположила Зина. И, следуя своей манере все переносить на дела театра, подумала: "И у нашего ТЮЗа тоже запас прочности колоссален, если он до сих пор не развалился. Спасибо Петруше!..."
-- Учиться в медицинском для мнительных людей -- одно наказание. Они находят в себе признаки всех болезней!
-- Но ты ведь не мнительная.
-- Что ты?! Это единственная черта, которая досталась мне в наследство от папы. Не считая, конечно, лица!
Зина знала, что Патов то и дело профилактически глотал пилюли и бесконечное количество раз мыл руки, вытирая их бумажными салфетками, которые всегда носил в кармане.
-- Но мнительность для врача, я считаю, полезна, -- сказала Лера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Петр Васильевич не слушал ее: он хватался за голову, затыкал уши, кричал... Он репетировал. Ему было некогда. Зина все пристальнее вглядывалась в фотографии и начинала ясней понимать, что происходит... Давно уже в пустом зрительном зале, где, как за столом писателя или за композиторским роялем, создаются произведения, никто не хватался за голову, не затыкал уши и не кричал.
"Если не создается новое, то и старое блекнет, -- подумала Зина. --Наверное, так? Уходит творчество... Вот в чем причина. И все-таки Петрушины спектакли надо спасти! Заново репетировать... В пустом зрительном зале. С режиссером, который будет хвататься за голову..."
Зина быстро принимала решения. А приняв, начинала сразу осуществлять.
На другой же день утром она притащила Костю в кабинет Ивана Максимовича.
-- Репертуар, которым мы по привычке гордимся, в аварийном состоянии, -- сказала она.
Костя, подобно человеку, живущему по соседству с вулканом, в сейсмически опасном районе, привык к подземным толчкам. Поэтому он спокойно и мрачно осведомился:
-- Кто тебе об этом сказал?
-- Зритель.
-- Ну-у, знаешь, -- протянул Костя, -- на всех не угодишь.
-- А на этого угодить надо.
-- Мальчик или девочка? -- привстав, поинтересовался директор.
-- Мужчина.
-- Ну-у, знаешь... А мы -- театр юного зрителя, -- не очень уверенно, по инерции возразил Костя.
-- Мы ведь восстановили три старых работы Петра Васильевича, -- грустно сказал директор.
-- Отремонтировали их... и показали! -- поддержал Костя.
-- Руками ассистентов-ремонтников?! -- вытаращив на Костю глаза, воскликнула Зина. -- Произведения искусства не ремонтируют. Их ре-ста-ври-ру-ют! Понял? И делать это умеют только художники.
-- Николай Николаевич быть реставратором не согласится, -- сказал Иван Максимович.
-- Он просто не сумеет! -- отрезала Зина.
-- У них с Петром Васильевичем разные почерки... -- задумчиво произнес директор.
-- Совсем разные, -- согласилась Зина.
-- Значит, так... Сначала мы с вами должны решить: нужно ли вообще это делать? -- медленно вступил в разговор Костя. -- Вот вы, Иван Максимович, часто интересуетесь мнением юных зрителей. После спектаклей... Что они говорят?
-- Говорят: "Нам очень понравилось", -- с грустью ответил директор.
-- И раньше они говорили: "Нам очень понравилось".
-- И раньше. Но... по-другому.
-- А что ты хочешь, чтобы они ответили, если их спрашивает директор театра?! -- вмешалась Зина. -- Интеллигентные стали.
Иван Максимович вышел из-за стола. И, ступая еще тяжелей, чем всегда, стал ходить по своему кабинету.
-- Нет, -- возразил он, -- по их глазам всегда можно понять. И по голосу... Слова не так уж важны.
-- Еще бы! Кругом афиши, люстры, фотографии и аквариумы... Билетерши в синих костюмах. Это же все действует! -- Зина уставилась на Костю: -- А неужели ты сам-то со сцены не чувствуешь? -- Она махнула рукой. -- Хотя зрители "Красной Шапочки" и "Золотого ключика" всегда в полном восторге!
-- Вообще-то я обратил внимание, -- с трудом раскачивался Костя, -- что артисты у нас... перестали петь. Раньше приходили на репетиции задолго до срока и по дороге обязательно пели. Особенно молодые... А теперь идут тихо. Некоторые даже опаздывают. Только Анна Гавриловна приходит заранее...
-- Ветераны не в счет! -- сказала Зина.
-- Надо было бы походить на спектакли, проверить...
-- Проверить?! -- Зина заметалась по кабинету. Столкнулась с Иваном Максимовичем. Он извинился... Она не села, а упала на стул, словно в полном изнеможении. -- Если говорить начистоту, знаете, что мы делаем?
Иван Максимович и Костя замерли. Когда Зина собиралась говорить "начистоту", следовало ожидать самого страшного.
-- Мы предаем Петрушу... Простите, Петра Васильевича! Он не может уже теперь защитить свои творения. Он доверил их нам. А мы бросили их на произвол судьбы!
-- Ну, уж ты слишком... -- проговорил Костя.
-- Она права, -- сказал Иван Максимович. -- Мы можем терпеливо ждать, пока Николай Николаевич приступит к осуществлению своей заветной мечты. Но старые спектакли обязаны содержать в порядке. А?... Вы согласны?
Все актеры знали, что каждый вечер в седьмом ряду сидит молодой режиссер, который будет ставить Шекспира.
Когда люстра в зале начинала тускнеть, а занавес раскрывался (Петр Васильевич любил, чтобы в театре был занавес), Андрей, как в детстве, впивался глазами в сцену. Он внимательнее всех смотрел, громче всех хохотал и дольше всех хлопал. Он уже относился к ТЮЗу так, как относятся к близкому человеку, недостатки которого подмечают и переживают больше, чем недостатки других людей, но от этого не перестают любить и восторгаться.
Когда Андрей наконец посмотрел все спектакли, у актеров испортилось настроение: из седьмого ряда исчез самый благодарный и отзывчивый зритель.
-- Какой милый молодой человек! -- сказала Анна Гавриловна. -- Я знала, что он не упускает ни одного моего жеста. Очень способный зритель!
Анна Гавриловна всю жизнь считала, что зрители, как и актеры, могут быть способными и неспособными.
-- Я когда-нибудь обязательно встречусь с вашим Петрушей, -- сказал Андрей Зине. -- Я теперь знаю этого человека. Он мне нужен. Я люблю его! И, кажется, угадываю главное его качество: он -- ребенок. Как ты, как Гайдар... Чист и добр. И при этом -- мужчина: умный и твердый. Я не ошибся?
-- Ты не ошибся. И поэтому именно ты должен быть реставратором!
-- Кем?!
Зина ничего не ответила: она помчалась к директору.
В тот же день вечером Зина решила зайти к Патовым, чтобы поговорить с Ксенией Павловной. "Она же обещала быть добрым посредником между мной и Николаем Николаевичем, -- рассуждала Зина. -- Пришло время воспользоваться ее помощью!..."
Дверь открыла Лера. У нее была привычка прямо с ходу, не поздоровавшись, сообщать о том, что ее в данный момент волновало.
-- Зубрю, -- сказала она. -- И потрясаюсь: сколько в нашем организме деталей! И каждая может испортиться, отказать... Как мы все живы-здоровы? Просто непостижимо.
-- Наверно, велик запас прочности? -- предположила Зина. И, следуя своей манере все переносить на дела театра, подумала: "И у нашего ТЮЗа тоже запас прочности колоссален, если он до сих пор не развалился. Спасибо Петруше!..."
-- Учиться в медицинском для мнительных людей -- одно наказание. Они находят в себе признаки всех болезней!
-- Но ты ведь не мнительная.
-- Что ты?! Это единственная черта, которая досталась мне в наследство от папы. Не считая, конечно, лица!
Зина знала, что Патов то и дело профилактически глотал пилюли и бесконечное количество раз мыл руки, вытирая их бумажными салфетками, которые всегда носил в кармане.
-- Но мнительность для врача, я считаю, полезна, -- сказала Лера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20