– Сворачивай! Передние влево бери, на верфь! Влево-о!
И словно не было никакого Молчана, словно все почудилось – исчезли и драгуны и колодники, только издалека все слабее и слабее доносился мерный звон цепей.
«К Сильвестру Петровичу! – думал Рябов. – Идти, просить? Как-никак родственник, свой! Или к Апраксину? К самому Петру Алексеевичу?»
Дома он рассказал Таисье о встрече с Молчаном. Она выслушала не перебивая, утерла слезы, сказала уверенно:
– Никто не поможет! Да и не надо ему ихнее прощение! Не примет...
Лоцман сидел на лавке молча, сгорбившись, опустив голову. Таисья встала, принесла из погреба штоф с холодным, настоенным на смороде хлебным вином, нарезала копченой рыбы, позвала:
– Иди, Савватеевич, отдохни!
И сама, своей тонкой, по сей день легкой рукой, налила ему большой, тяжелый стакан водки. Он выпил – она налила еще. И спросила:
– Полегче?
– Нет! – ответил он, потирая грудь. – Саднит, Таечка!
Из Архангельска эскадра с молодыми навигаторами вышла в путь 7 июня 1720 года. На мощных валах Новодвинской крепости трижды рявкнули пушки, салютуя кораблям, уходящим в дальнее плавание. «Гавриил» – флагманский корабль эскадры – ответил на салют тоже тремя выстрелами. Вице-адмирал Иевлев, капитан-лейтенант Пустовойтов и Рябов с молодыми навигаторами собрались около грот-мачты.
– Лево два градуса! – велел Рябов сыну, стоящему у штурвала.
И пояснил:
– Мель тут, по старопрежним временам знаю.
Глаза лейтенанта Рябова засветились, он переложил руль, молодые навигаторы зашептались вокруг – вспомнили историю подвига кормщика Ивана Савватеевича. Корабли эскадры, кренясь под полным ветром, бежали к двинскому устью. У шанцев Иевлев что-то негромко сказал Пустовойтову, тот велел приспустить флаги. Навигаторы выстроились лицом к правому борту, встали смирно. Сильвестр Петрович прошелся вдоль строя, произнес, провожая глазами шанцы:
– Здесь доблестно погиб капитан Крыков Афанасий Петрович, здесь славно он со своими солдатами бился против врага. О сем вы, будущие флота офицеры, вспомнить нынче должны.
Большую часть вечера и почти до полуночи Иевлев в кают-компании рассказывал навигаторам о давнем сражении со шведами на Двине. Он говорил так, будто его в ту пору здесь вовсе и не было, но навигаторы знали прошлое своего вице-адмирала и слушали жадно, порою поглядывая на кормщика, который курил трубку, сидя в стороне и иногда вставляя какие-либо замечания.
– Много прошло с тех давних пор славного, – заключил Сильвестр Петрович, – превеликие виктории одержаны русским оружием. Помните вы и Полтаву, и Гангут, и посещение Российским флотом Копенгагена, когда честь командования соединенным флотом принадлежала государю нашему Петру Алексеевичу. Но все-таки, господа навигаторы, надлежит вам помнить и сию нашу двинскую баталию, ибо через нее началось наше движение на Балтику, отсюда пошли мы в те далекие годы на Нюхчу, позже – волоком на Ладогу. Тогда и уверились мы в своих силах. Коли захотите поподробнее все то сведать – еще потолкуем на досуге. А знать вам все надобно – ибо какой же флота офицер может статься из человека, коему скучно славное прошлое отцов и дедов, ратные их дела, воинская работа. Теперь же, судари мои, спать, засиделись мы с вами поздно, завтра же быть подъему раннему – по морскому обычаю, и требовать с вас начну как с истинных флота офицеров.
Навигаторы поднялись, но все-таки не ушли. Чей-то робкий голос спросил о взятии Нотебурга – как оно было. Сильвестр Петрович с усмешкой ответил, что тому есть свидетель лейтенант Рябов Иван Иванович, по прозванию «Нерушимое решение». Кормщик засмеялся в своем углу. Иван Иванович, разрумянившись, пощипывая усы, начал было говорить, но кормщик перебил, спросив:
– Барабан-то канул? Одни колотилки остались? Да и как он канул, когда ему плавать надлежит?
– Да сколь раз я, батюшка, сказывал, – и сердясь и смеясь, ответил Иван Иванович. – Пробили мне его палашом, вот он и канул...
Сильвестр Петрович смеялся, кормщик утирал веселые слезы. После стали вспоминать иные сражения, каждый из молодых навигаторов что-нибудь да слышал, у многих отцы, братья, дядья, деды служили в корабельном, либо в галерном флотах, в артиллерии, в гвардии, в пехоте, в гренадерах.
С утра началась обычная походная жизнь. Иевлев, Егор Пустовойтов, молодой Рябов делали учения с навигаторами, те трудились и за матросов, и за пушкарей, и за штурманов: лазали на мачты, прокладывали курс кораблям, как бы заряжали и палили из корабельных орудий, брали высоты небесных светил.
В вечерние часы навигаторы подолгу слушали кормщика. Сидели на баке, дымили трубками, разглядывали облака, тучи, волны, учились вслушиваться в голоса ветров. Здесь же иногда сиживал и вице-адмирал.
На траверзе Борнгольма эскадру застиг жестокий шторм.
Егор Пустовойтов спокойно стоял на юте, командовал кораблем. Сильвестр Петрович был здесь же, ни единого разу не вмешался в приказания капитана флагманского корабля – на Егора можно было положиться. Рябов, солоно подшучивая над укачавшимися зелеными навигаторами, толковал им о том, что и для чего делается на судне. Они слушали рассеянно, охали, но не ложились и, когда шторм миновал, долго не верили ни голубому небу, ни спокойному морю...
Копенгаген встретил русскую эскадру приветственным салютом. Тотчас же прогремели ответные залпы, от пристани отвалила шестерка датского капитана над портом.
– Ничего народишку высыпало! – сказал кормщик, вглядываясь еще зоркими глазами в берега гавани Христианхазен, с которых слышались приветственные клики датчан. – Почитай, весь город. И еще бегут, ну-ну, сколь народищу...
– А чего ж им не бежать? – ответил Пустовойтов. – Им, бедолагам, почитай что одна надежда на нас, не то швед вовсе и с потрохами сожрет...
На шканцах барабаны коротко пробили «встречу», Сильвестр Петрович в мундире, при шпаге, в треуголке, в белых тугих перчатках подошел к парадному трапу. Датчанин – капитан над портом, худощавый старик в синем кафтане, в белых чулках, – увидев русского вице-адмирала, побледнел от волнения, но тотчас же, овладев собою, ответил на учтивый вопрос о здоровье короля и сам спросил, здоров ли его миропомазанное величество государь Петр.
– Его величество в добром здравии! – ответил Иевлев и пригласил капитана над портом проследовать в адмиральские апартаменты и не побрезговать хлебом-солью.
Барабаны опять ударили «парад».
Капитан над портом вошел в каюту Сильвестра Петровича. Здесь в серебряном графине стояла русская водка, икра в серебряном же жбанчике, в корзине ржаные корабельные сухари.
– Здоровье вашей милости! – произнес Иевлев, поднимая чарку.
– Здоровье вашего превосходительства!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163