.. – Потянул к себе кожаную сумку, лукаво посмотрел на Иевлева, вынул из сумки письмо.
– Прочти!
Сильвестр Петрович развернул лист, впился глазами в прыгающие, неровные торопливые строчки царева письма:
«Понеже ведает ваша милость, что какими трудами нынешней осенью под Кожуховом через пять недель в марсовой потехе были, которая игра, хотя в ту пору, как она была, и ничего не было на разуме больше, однако ж, после совершения оной, зачалось иное, и прежнее дело явилось яко предвестником дела, о котором сам можешь рассудить, коликих трудов и тщания оное требует, о чем, если живы будем, впредь писать будем. С Москвы на службу под Азов пойдем сего же месяца 18-го числа...»
Иевлев читал, Маша наверху пела:
Ласточка косатая, ты не вей гнезда в высоком терему.
Ведь не жить тебе здесь и не летывать...
– Прочитал? – спросил Апраксин.
Сильвестр Петрович молча кивнул головою. Потом сказал грустно:
– А нас не зовут...
– Позовут! – уверенно ответил Федор Матвеевич. – Не нынче, так завтра, а не завтра, так послезавтра. Еще навоюемся, Сильвестр. Сие только начало, как Переяславль был началом нонешнему корабельному делу...
6. В МОРЕ
В море монастырские служники вышли, едва только воды очистились ото льдов. На карбасах вздевали паруса, долго махали женам, стынущим на берегу. Было еще холодно, с ветром летели колкие снежинки.
Когда карбас проходил мимо верфи, Рябов повернул голову к черным махинам, к кораблям, только что спущенным на воду.
У пристани чернели «Святое пророчество», «Павел», «Петр» и еще новые суда.
– Во, сколь много! – тихо, с восторгом сказал Рябов.
– Флот! – шепнул рядом Митенька.
Город Архангельский уходил все дальше и дальше назад, ветер посвистывал в парусах. Делалось холодно.
Рябов переложил руль, натянул вышитые Таисьей рукавицы, прищурился, ходко повел головное судно в море. Сзади на карбасах забегали, вздевая паруса. Что делал артельный – Рябов, то командовали и другие кормщики...
– Так ли? – крикнул от мачты Молчан.
– Так, так! – кивнул Рябов.
На баре ветер засвистал пронзительнее, суда накренились, пошли быстро, словно полетели. Митенька, хромая, подошел к кормщику, посмотрел веселыми искрящимися глазами, спросил:
– Любо, дядечка?
– Любо! – не сразу ответил Рябов. – Как ни было б многотрудно, а нет мне жизни без моря. Скажу по правде: ушли наши давеча от монастыря в дальний поход, на дальнее море, прошел слух – бить татарина. Меня не взяли. Весело ли оставаться? Ничего не поделаешь – остался. А нынче и вздохнул, как паруса вздели. Толичко и дышу здесь, а в городе душно мне, пыльно, скучно...
Он смотрел вдаль, как смотрят поморы, – сузив глаза, почти не мигая, острым ясным лукавым взглядом. Необозримое, громадное, в мелкой злой зыби раскинулось море, глухо и грозно предупреждая: «Берегись, человек, куда ты со мною тягаться задумал!»
– Вишь! – сказал Рябов. – Пугает! А? Да мы-то с тобой не пугливые, верно, Митрий? Как думаешь? Мы его вот как знаем – морюшко наше! Нас так просто не возьмешь...
Он помолчал, глядя туда, где небо смыкалось с волнами, потом спросил:
– А что они за моря такие, Митрий, Черное да Азовское? Вроде нашего, али подобрее?
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
РОССИЙСКОМУ ФЛОТУ БЫТЬ
«И уже несуетная явилась надежда быть совершенному флоту морскому в России».
Предисловие к «Морскому уставу»
Плащ и кольчугу! Через час – вперед.
Рог не забудь. Пусть вычистят мою
Пистоль, чтобы не выдала в бою...
Пусть кортик абордажный по руке
Приладят мне...
Пусть пушечным сигналом в должный срок
Оповестят, что сборов час истек...
Байрон
Понеже корень всему злу есть сребролюбие, того для всяк командующий должен блюсти себя от неправого прибытка... а такой командир, который лакомство велико имеет, не много лучше изменника почтен быть может.
Петр Первый
ГЛАВА ПЕРВАЯ
1. ВНОВЬ В АРХАНГЕЛЬСКЕ
Прошло несколько лет.
В последних числах декабря 1700 года, в студеную, морозную ночь у ворот дома воеводы архангельского и холмогорского князя Алексея Петровича Прозоровского, что сменил Апраксина, остановился кожаный дорожный возок, запряженный четверкой гусем. Было очень холодно, в небе ходили голубые копья и мечи северного сияния, за Двиною тоскливо выла волчья стая. Татарские кони в санной запряжке прядали ушами, на ресницах лошадей, на ушах, на спутанных гривах сверкал иней.
В возке раздался смех, возня, потом оттуда вперед валенками-катанками выскочил молодой человек в ловком полушубочке, опоясанном шарфом, при сабле и пистолете, в треухе. За ним вылез другой – поменьше ростом, поплечистее, в медвежьей, для дальнего пути, шубе.
– Чего ж не стучишь? – сказал тот, что был в шубе, ямщику. – Застынем на стуже эдакой. Стучи живее!
Ямщик соскочил с облучка, пошел бить кнутовищем в ворота.
– Вот и возвернулся я, Сильвестр Петрович, к дому к своему, – сказал тот, что был помоложе. – Сколько годов прошло, а сполохи все играют, словно и не миновало вовсе времени.
Иевлев молча вглядывался в строения воеводской усадьбы.
– Ишь настроил себе Алексей-то Петрович, – заметил он с насмешкой. – Апраксин куда беднее жил. А этот – и палаты новые, и башни, и чего только не вывел. Видать, крепко кормится на воеводстве...
К ямщику не торопясь подошел караульный в огромном бараньем тулупе, с алебардою. Спросил трубным голосом:
– Кого бог несет?
– К воеводе-князю с царским указом от Москвы, – ответил Иевлев. – Померли они там, что ли?
– Зачем померли? Ночь, вот и спят люди божьи. Навряд ли теперь достучишься. Воротник у воеводы глуховат, а другие которые слуги – тем ни к чему, стучат али не стучат...
– А если пожар? – спросил Иевлев.
Караульщик сердито сплюнул:
– Для чего бога гневишь?
И сам стал стучать древком алебарды в ворота, сшитые из толстых сосновых брусьев. Погодя подошел другой караульщик – тоже ударил древком. За частоколом лаяли псы, а более ничего не было слышно.
Впятером – приезжие и караульщики – нашли большое мерзлое полено, отодрали его от земли, стали бить поленом в ворота так, что закачался весь частокол. Наконец завизжали двери в воеводской караулке, старческий голос закричал с натугой:
– Тихо! Боярску крепость повалите! Что за люди?
Иевлев с бешенством крикнул, что коли сейчас не откроют, он хоромы подпалит огнем, не то что крепость повалит. В воротах отворилась калитка. Приезжие вошли в сени; боярские хоромы дохнули горячим, душным теплом, запахом инбирного теста, росным ладаном. Зашелестели, забегали тараканы, храп на половине воеводы стих, воевода – в исподнем платье, всклокоченный, опухший от сна – вышел к гостям, готовый к тому, чтобы затопать на дерзких ногами, отослать их на конюшню, под кнут. Но Иевлев встретил его таким свирепым блеском холодных синих глаз, таким окриком, такой неучтивостью, что Алексей Петрович попятился, сам первый, да еще ниже, чем по чину надлежало, поклонился, велел подавать себе халат, топить поварню, баню, стелить дорогим гостям пуховые перины да собольи одеяла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178
– Прочти!
Сильвестр Петрович развернул лист, впился глазами в прыгающие, неровные торопливые строчки царева письма:
«Понеже ведает ваша милость, что какими трудами нынешней осенью под Кожуховом через пять недель в марсовой потехе были, которая игра, хотя в ту пору, как она была, и ничего не было на разуме больше, однако ж, после совершения оной, зачалось иное, и прежнее дело явилось яко предвестником дела, о котором сам можешь рассудить, коликих трудов и тщания оное требует, о чем, если живы будем, впредь писать будем. С Москвы на службу под Азов пойдем сего же месяца 18-го числа...»
Иевлев читал, Маша наверху пела:
Ласточка косатая, ты не вей гнезда в высоком терему.
Ведь не жить тебе здесь и не летывать...
– Прочитал? – спросил Апраксин.
Сильвестр Петрович молча кивнул головою. Потом сказал грустно:
– А нас не зовут...
– Позовут! – уверенно ответил Федор Матвеевич. – Не нынче, так завтра, а не завтра, так послезавтра. Еще навоюемся, Сильвестр. Сие только начало, как Переяславль был началом нонешнему корабельному делу...
6. В МОРЕ
В море монастырские служники вышли, едва только воды очистились ото льдов. На карбасах вздевали паруса, долго махали женам, стынущим на берегу. Было еще холодно, с ветром летели колкие снежинки.
Когда карбас проходил мимо верфи, Рябов повернул голову к черным махинам, к кораблям, только что спущенным на воду.
У пристани чернели «Святое пророчество», «Павел», «Петр» и еще новые суда.
– Во, сколь много! – тихо, с восторгом сказал Рябов.
– Флот! – шепнул рядом Митенька.
Город Архангельский уходил все дальше и дальше назад, ветер посвистывал в парусах. Делалось холодно.
Рябов переложил руль, натянул вышитые Таисьей рукавицы, прищурился, ходко повел головное судно в море. Сзади на карбасах забегали, вздевая паруса. Что делал артельный – Рябов, то командовали и другие кормщики...
– Так ли? – крикнул от мачты Молчан.
– Так, так! – кивнул Рябов.
На баре ветер засвистал пронзительнее, суда накренились, пошли быстро, словно полетели. Митенька, хромая, подошел к кормщику, посмотрел веселыми искрящимися глазами, спросил:
– Любо, дядечка?
– Любо! – не сразу ответил Рябов. – Как ни было б многотрудно, а нет мне жизни без моря. Скажу по правде: ушли наши давеча от монастыря в дальний поход, на дальнее море, прошел слух – бить татарина. Меня не взяли. Весело ли оставаться? Ничего не поделаешь – остался. А нынче и вздохнул, как паруса вздели. Толичко и дышу здесь, а в городе душно мне, пыльно, скучно...
Он смотрел вдаль, как смотрят поморы, – сузив глаза, почти не мигая, острым ясным лукавым взглядом. Необозримое, громадное, в мелкой злой зыби раскинулось море, глухо и грозно предупреждая: «Берегись, человек, куда ты со мною тягаться задумал!»
– Вишь! – сказал Рябов. – Пугает! А? Да мы-то с тобой не пугливые, верно, Митрий? Как думаешь? Мы его вот как знаем – морюшко наше! Нас так просто не возьмешь...
Он помолчал, глядя туда, где небо смыкалось с волнами, потом спросил:
– А что они за моря такие, Митрий, Черное да Азовское? Вроде нашего, али подобрее?
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
РОССИЙСКОМУ ФЛОТУ БЫТЬ
«И уже несуетная явилась надежда быть совершенному флоту морскому в России».
Предисловие к «Морскому уставу»
Плащ и кольчугу! Через час – вперед.
Рог не забудь. Пусть вычистят мою
Пистоль, чтобы не выдала в бою...
Пусть кортик абордажный по руке
Приладят мне...
Пусть пушечным сигналом в должный срок
Оповестят, что сборов час истек...
Байрон
Понеже корень всему злу есть сребролюбие, того для всяк командующий должен блюсти себя от неправого прибытка... а такой командир, который лакомство велико имеет, не много лучше изменника почтен быть может.
Петр Первый
ГЛАВА ПЕРВАЯ
1. ВНОВЬ В АРХАНГЕЛЬСКЕ
Прошло несколько лет.
В последних числах декабря 1700 года, в студеную, морозную ночь у ворот дома воеводы архангельского и холмогорского князя Алексея Петровича Прозоровского, что сменил Апраксина, остановился кожаный дорожный возок, запряженный четверкой гусем. Было очень холодно, в небе ходили голубые копья и мечи северного сияния, за Двиною тоскливо выла волчья стая. Татарские кони в санной запряжке прядали ушами, на ресницах лошадей, на ушах, на спутанных гривах сверкал иней.
В возке раздался смех, возня, потом оттуда вперед валенками-катанками выскочил молодой человек в ловком полушубочке, опоясанном шарфом, при сабле и пистолете, в треухе. За ним вылез другой – поменьше ростом, поплечистее, в медвежьей, для дальнего пути, шубе.
– Чего ж не стучишь? – сказал тот, что был в шубе, ямщику. – Застынем на стуже эдакой. Стучи живее!
Ямщик соскочил с облучка, пошел бить кнутовищем в ворота.
– Вот и возвернулся я, Сильвестр Петрович, к дому к своему, – сказал тот, что был помоложе. – Сколько годов прошло, а сполохи все играют, словно и не миновало вовсе времени.
Иевлев молча вглядывался в строения воеводской усадьбы.
– Ишь настроил себе Алексей-то Петрович, – заметил он с насмешкой. – Апраксин куда беднее жил. А этот – и палаты новые, и башни, и чего только не вывел. Видать, крепко кормится на воеводстве...
К ямщику не торопясь подошел караульный в огромном бараньем тулупе, с алебардою. Спросил трубным голосом:
– Кого бог несет?
– К воеводе-князю с царским указом от Москвы, – ответил Иевлев. – Померли они там, что ли?
– Зачем померли? Ночь, вот и спят люди божьи. Навряд ли теперь достучишься. Воротник у воеводы глуховат, а другие которые слуги – тем ни к чему, стучат али не стучат...
– А если пожар? – спросил Иевлев.
Караульщик сердито сплюнул:
– Для чего бога гневишь?
И сам стал стучать древком алебарды в ворота, сшитые из толстых сосновых брусьев. Погодя подошел другой караульщик – тоже ударил древком. За частоколом лаяли псы, а более ничего не было слышно.
Впятером – приезжие и караульщики – нашли большое мерзлое полено, отодрали его от земли, стали бить поленом в ворота так, что закачался весь частокол. Наконец завизжали двери в воеводской караулке, старческий голос закричал с натугой:
– Тихо! Боярску крепость повалите! Что за люди?
Иевлев с бешенством крикнул, что коли сейчас не откроют, он хоромы подпалит огнем, не то что крепость повалит. В воротах отворилась калитка. Приезжие вошли в сени; боярские хоромы дохнули горячим, душным теплом, запахом инбирного теста, росным ладаном. Зашелестели, забегали тараканы, храп на половине воеводы стих, воевода – в исподнем платье, всклокоченный, опухший от сна – вышел к гостям, готовый к тому, чтобы затопать на дерзких ногами, отослать их на конюшню, под кнут. Но Иевлев встретил его таким свирепым блеском холодных синих глаз, таким окриком, такой неучтивостью, что Алексей Петрович попятился, сам первый, да еще ниже, чем по чину надлежало, поклонился, велел подавать себе халат, топить поварню, баню, стелить дорогим гостям пуховые перины да собольи одеяла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178