– Мить!…
– Что?
– Может, останешься у меня сегодня, а? Мне что-то страшно одной.
– Хорошо. Останусь. Сейчас только в магазин сгоняю…
– Это дело. Давай только быстрее, а? Не могу я тут одна. Боюсь этой квартиры. Приходи быстрее.
«Вот и чудненько, что ты квартиры боишься, – думал Матвеев, сбегая по ступенькам парадной. – Вот и прекрасно, что боишься этой квартиры. Вот и славненько. Считай, половину работы я уже сегодня сделал. Хотя какую, к черту, половину. Это только начало. Самое главное впереди. Еще тело привезут – вот мороки-то, с ума сойдешь. Морги, кладбища… Тоска смертная. Ладно, управимся. Дня в три хорошо бы все дело закончить. Ненавижу возню с трупами».
Выбежав из парадного на улицу, Митя вытащил радиотелефон и набрал номер Гольцмана.
– Борис Дмитриевич? Это я. Все нормально. Водку пьем. Дела? Я сегодня здесь ночую. Да нет, все хорошо, все… Ну нет, я еще впрямую не говорил, но, думаю, все будет нормально. Что? Не думать? Хорошо, Борис Дмитриевич, понял вас. Все сделаем чисто, как в аптеке. Как доктор прописал.
3
Шурику было пятьдесят лет, но выглядел он значительно моложе. И не оттого, что в его волосах не было седины – была, сколько угодно, и лицо в морщинах, хрипы в груди, валидол в нагрудном кармане, и одышка, и ногу, бывало, подволакивал Шурик при ходьбе, и осанка подкачала.
Однако все это становилось заметным, когда Шурик стоял или сидел. Только тогда внимательный или даже не очень заинтересованный наблюдатель мог сосредоточиться на этих отдельных фрагментах облика, из которых складывалась картина общей изношенности, предательски подсказывающая истинный возраст Александра Михайловича Рябого, первого заместителя Гольцмана и его главного специалиста по работе в Москве.
Однако очень немногие в Петербурге, а в Москве и подавно, знали, сколько лет Шурику. Он был настолько подвижен, настолько по-юношески неуклюж, мимика его была столь хаотична и порой гротескна, жесты столь порывисты и угловаты, что когда Шурика видели впервые, то на язык само собой напрашивалось определение «молодой человек». Правда, слегка потасканный, но ведь не где-нибудь работает – в шоу-бизнесе. Можно понять.
Именно так – «молодым человеком» – и называли Александра Михайловича продавщицы в магазинах.
Это не смущало Шурика. Он считал, что маскировка, обманчивая внешность, вид этакого простачка-шустрячка – все это идет на пользу в его работе. Гольцман на первых порах пытался внедрить в сознание Шурика мысль о том, что встречают-то по одежке, а «одежка» – не просто костюм, это и умение двигаться, умение правильно сидеть, красиво стоять, уверенно говорить, выглядеть естественным и быть обаятельным. Словом, «одежка» – это те необходимые элементы внешнего облика, которые располагают к сотрудничеству «серьезных партнеров».
Шурик не спорил с начальством, он продолжал бегать, словно мальчишка, и очень быстро доказал Гольцману собственную рентабельность. А когда генеральный увидел, какую прибыль приносит работа Шурика, то раз и навсегда оставил всякие нравоучения и больше не заикался об имидже, этикете и протоколе.
Единственным проколом, если уместно говорить об одной из самых дорогостоящих слабостей Шурика как о «проколе», была страсть к хорошим машинам.
В Петербурге, в теплом гараже неподалеку от дома, в котором проживало семейство Рябого – жена Танька с двумя сыновьями Венькой и Генкой, – стоял серый «БМВ», которым пользовалась большей частью супруга Шурика. В столице же у первого зама Гольцмана имелись мини-вэн «Крайслер» для «черной» работы – иной раз приходилось и по всяким пригородам мотаться, артистов подвозить, да с инструментами, да с девками, – и новехонький «Мерседес-350» («скромненько, но со вкусом, чего глаза мозолить», – говорил Шурик об этой машине, предназначенной для его личных поездок по столице).
Весь облик Шурика настолько не соответствовал этим автомобилям, что как-то раз его чуть не арестовали. Ситуация вышла достаточно комичной.
Шурик провожал в Петербург группу «Муравьед». Гастроли были суматошными и нервными. Закончив возню с музыкантами, Шурик отвез их на Ленинградский вокзал, где и поставил свой вэн на стоянке. Ребята с администратором пошли в кассы выкупать забронированные билеты, а Шурик стоял рядом с открытой дверцей машины, покуривал «Кэмел» без фильтра, который внешне ничем не отличается от пролетарской «Примы», и поплевывал на асфальт.
Издалека, со стороны вокзала, к нему неторопливо, но очень целенаправленно двигался наряд милиции – два молодца в погонах, один держал на плече автомат, второй поигрывал дубинкой. Они с улыбочками подошли к Шурику, встали напротив и уставились на потертого мужичка с «Примой», как им показалось, во рту, который торчал рядом с шикарной иномаркой и вроде бы размышлял, чего же ему с ней делать.
Шурик молча взирал на милиционеров и продолжал спокойно курить, не отвечая на улыбочки.
– Документики предъявите, – преувеличенно вежливо обратился, наконец, к Шурику тот, что был повыше ростом.
– Пожалуйста.
Шурик протянул лейтенанту паспорт с питерской пропиской. Никаких регистраций в Москве Шурик никогда не проходил, считая это пустой тратой времени.
– Так-так-так…
Лейтенант полистал паспорт и протянул его своему напарнику.
Искоса посмотрев на трубку мобильника, торчавшую на поясе Шурика, он улыбнулся еще шире и выдал следующую просьбу:
– Документик на трубку.
Шурик поморщился – совершенно не до этих ментов ему было. В голове, как всегда, теснились наполеоновские планы, выстраивались тонкие схемы взаимодействия с московскими продюсерами, и Александр Михайлович даже не расслышал последней фразы, с которой обратился к нему паренек в форме.
– Что? – спросил Шурик, сплюнув на асфальт.
– Документик на трубку, – повторил тот, проследив за плевком и покачав головой, оценивая заплеванный асфальт рядом с роскошной машиной.
– Просрочен. – Лейтенант поднял глаза на Шурика и передал бумагу второму, который уже держал в руке паспорт Рябого, а теперь присовокупил к нему и документ на мобильник.
– Машина чья?
– Моя.
– Шофер, что ли?
– Хозяин.
– Хо-зя-я-ин, – протянул лейтенант. – Ну-ка, из карманов все достаньте.
Будучи человеком опытным, Шурик не стал перечить. Он вытащил бумажник, связку ключей, носовой платок, газовый пистолет и поочередно протянул все эти предметы наряду.
– Ого!
Лейтенант держал в руке толстую пачку стодолларовых купюр, которую выудил из потрепанного, видавшего виды бумажника Шурика.
– Ну, чего? – продолжая улыбаться, спросил лейтенант. – Придется пройти.
– Нет, ребята, не могу я, – спокойно ответил Шурик. – Я тут…
– Что значит – «не могу»? Ты чего несешь, мужик?
– Ребята, я провожаю группу…
– Какую еще группу?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111