Они мне больше не понадобятся. И, кроме того, он ждет от меня чего-нибудь в таком роде.
Час назад я позвонил Хейворту узнать, нет ли у него каких-нибудь известий от Анны. И сообщить ему о том, что я расстался с Сомервилем. Он сказал, что никаких новостей нет. Увижу ли я ее когда-нибудь?
Хейворт, как всегда, испортил мне настроение. С Сомервилем он, оказывается, уже беседовал. Не знаю, что именно ему известно – в любом случае он последний человек на свете, способный в этой истории разобраться, – но совершенно очевидно, что он пребывает в убеждении, будто на этот раз я уже абсолютно спятил. Я сказал ему, что затрахивать себе мозги и платить за это по шестьдесят долларов в час мне просто надоело.
Так или иначе, Бог в помощь тем, кто в состоянии помочь себе сам.
Сначала я подумывал о том, чтобы поехать на поезде в Бедфорд – взять одежду и еще кое-какие вещи, необходимые мне в дороге. Но потом понял, что мне этого не вынести: безжизненный дом, полный воспоминаний. Вместо этого я позвонил к себе в контору и спросил у Аля, где можно достать все необходимое. Он порекомендовал магазин туристического снаряжения «Бен Семинофф» на Чамберс-стрит.
Мой рейс завтра днем, так что все утро я могу посвятить продуманной подготовке.
(Из дневника Мартина Грегори)
10
Миссис Ломбарди подстерегла меня в холле. Она вывалилась из своих апартаментов на первом этаже в старом халате и в бигуди. Ее маленькие черные глазки поблескивали, упиваясь пикантностью ситуации.
– У вас посетительница, мистер Грегори, – возвестила она громким шепотом, указав пальцем на потолок. – Пришла в полдевятого, может, в девять. Я сказала, что вас нет, но ей захотелось дождаться.
– Вы впустили ее ко мне?
– Конечно, – миссис Ломбарди заговорщицки улыбнулась. – Это ведь жена.
– Моя жена! – я покачал головой. – Это исключено. Она в Европе.
Должно быть, Анна решила вернуться, повинуясь мгновенному импульсу. Я ощутил вспышку влечения к ней – все схлынуло, когда я осознал, насколько фальшивым оказалось бы подобное воссоединение: обоюдная настороженность, боль, слезы снисхождения, выплески эмоций, на которые у меня сейчас нет ни малейшего права. Она не могла бы выбрать худшего времени для такого визита.
Дверь в мою комнату была раскрыта настежь. Я немного постоял снаружи, голова у меня чуть кружилась от подъема по лестнице, свет из комнаты косыми полосками играл у меня на туфлях. Я только что поужинал у «Лачоу», где наверняка выпил лишнюю рюмку.
Я вошел и закрыл за собой дверь.
Пенелопа сидела на кровати в позе лотоса. Она положила обе подушки себе под спину и листала какой-то журнал. На меня она посмотрела с вялым интересом. Потом произнесла:
– Привет.
– Я мог бы догадаться, – я тяжело прислонился к дверному косяку. – Что это вам взбрело в голову?
– Я вас дожидаюсь. – Она вновь уткнулась в журнал. – Я не застала вас и поэтому сказала этой женщине, что я ваша жена... Вы ведь не обиделись, правда? Мне же не хотелось, дожидаясь вас, околачиваться на улице.
– А зачем вы пришли? – сухо осведомился я.
– Ах да, – она вновь посмотрела на меня и улыбнулась углами губ. – Я вам кое-что принесла.
Пенелопа раскрыла сумочку и извлекла оттуда блок кассет, перетянутый толстой резинкой. Она положила его на постель.
– Это записи вашего последнего сеанса.
– Вас послал Сомервиль, не так ли? Убедить меня не отказываться от терапии. Верно? – Я нервно расхохотался.
– Он даже не знает, что я их взяла.
– Вы и впрямь надеетесь, что я в это поверю?
– Мне казалось, что вам хочется получить эти записи, – она вздохнула, потом потупилась. – Я ведь слышала, что вы говорили сегодня утром. О своей решимости найти Магмель...
– Никакого Магмеля не существует. Разве он не объяснил вам это?
– И все же я решила, что они вам нужны.
– Ладно, допустим. Ну а теперь, когда вы совершили свое самаритянское деяние, почему бы вам не отправиться домой?
– Я просто подумала, что вы... – она не закончила фразу и вновь потупилась.
– Подумали, что я что?
Она покачала головой:
– Ничего.
Возникла пауза. Затем я сказал:
– Пенелопа, сейчас поздно. Я очень устал.
Она вскочила с постели, схватила сумочку и плащ и рванулась к двери. Я сделал шаг в сторону, пропуская ее, но в последнее мгновение ее лицо скривилось и с тихим стоном она прильнула к моему плечу. И сразу же разрыдалась.
– Как вы не понимаете: если он обнаружит, что я их взяла, он... Я не могу туда вернуться. Пожалуйста, позвольте мне остаться на ночь, пожалуйста. Только на ночь.
Я держал ее в объятиях, пытаясь устоять перед ее плачем, пытаясь устоять перед нежной теплотой ее тела.
Когда я постучался к миссис Ломбарди и попросил отдать мне вторую кровать – ту самую, которую я с трудом заставил ее убрать пару недель назад, она в первый момент посмотрела на меня так, словно я спятил. Затем, всплеснув пухлыми ручками, расплылась в улыбке.
– Конечно, для вашей жены!
Она помогла мне достать кровать в разобранном виде из кладовки и собрать ее в углу моей комнаты – в точности, где она стояла раньше. На обоях остались отметины там, где железная спинка кровати упиралась в стену. Миссис Ломбарди принесла простыни, подушки и одеяла. При этом она проходила рядом с Пенелопой, едва не задевая ее, хотя та, отплакавшись, сидела с подавленным видом у очага и не обращала на хозяйку никакого внимания. Как только миссис Ломбарди застелила постель, я поблагодарил ее и пожелал спокойной ночи. У дверей она обернулась и ободряюще помахала мне рукой.
Только гораздо позже мне пришло на ум, что во всех этих приготовлениях было нечто ненатуральное. Я ни на мгновение не поверил в то, что Пенелопа действительно боится вернуться в дом к Сомервилю. Но мне хотелось оставить ее в убеждении, что благодаря такой уловке она сумела уговорить меня дать ей переночевать. Я был убежден, что Сомервиль не отдал мне кассеты сразу только затем, чтобы иметь впоследствии возможность прислать Пенелопу и заслужить тем самым мое доверие. Но мне было интересно узнать, что же это они такое против меня затеяли – по крайней мере, я объяснил себе это именно так.
Я решил вновь установить ширму и сумел настоять на этом. Пенелопе ведь нужно раздеться. Увидев ширму, она расхохоталась.
– Викторианская штучка, не правда ли? – и, так как я ничего не ответил на это, она продолжила: – Я не знала, что в Нью-Йорке такое еще попадается.
Она болтала со мной из-за ширмы и пока раздевалась. Она сказала, что чувствует себя героиней вестерна, оказавшейся в салуне. Уже в постели я закурил и уставился в потолок, жадно прислушиваясь к каждому шороху из-за ширмы.
Пенелопа вышла из-за ширмы с распущенными волосами и одетая только в одолженный мною халат, который был ей слишком велик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
Час назад я позвонил Хейворту узнать, нет ли у него каких-нибудь известий от Анны. И сообщить ему о том, что я расстался с Сомервилем. Он сказал, что никаких новостей нет. Увижу ли я ее когда-нибудь?
Хейворт, как всегда, испортил мне настроение. С Сомервилем он, оказывается, уже беседовал. Не знаю, что именно ему известно – в любом случае он последний человек на свете, способный в этой истории разобраться, – но совершенно очевидно, что он пребывает в убеждении, будто на этот раз я уже абсолютно спятил. Я сказал ему, что затрахивать себе мозги и платить за это по шестьдесят долларов в час мне просто надоело.
Так или иначе, Бог в помощь тем, кто в состоянии помочь себе сам.
Сначала я подумывал о том, чтобы поехать на поезде в Бедфорд – взять одежду и еще кое-какие вещи, необходимые мне в дороге. Но потом понял, что мне этого не вынести: безжизненный дом, полный воспоминаний. Вместо этого я позвонил к себе в контору и спросил у Аля, где можно достать все необходимое. Он порекомендовал магазин туристического снаряжения «Бен Семинофф» на Чамберс-стрит.
Мой рейс завтра днем, так что все утро я могу посвятить продуманной подготовке.
(Из дневника Мартина Грегори)
10
Миссис Ломбарди подстерегла меня в холле. Она вывалилась из своих апартаментов на первом этаже в старом халате и в бигуди. Ее маленькие черные глазки поблескивали, упиваясь пикантностью ситуации.
– У вас посетительница, мистер Грегори, – возвестила она громким шепотом, указав пальцем на потолок. – Пришла в полдевятого, может, в девять. Я сказала, что вас нет, но ей захотелось дождаться.
– Вы впустили ее ко мне?
– Конечно, – миссис Ломбарди заговорщицки улыбнулась. – Это ведь жена.
– Моя жена! – я покачал головой. – Это исключено. Она в Европе.
Должно быть, Анна решила вернуться, повинуясь мгновенному импульсу. Я ощутил вспышку влечения к ней – все схлынуло, когда я осознал, насколько фальшивым оказалось бы подобное воссоединение: обоюдная настороженность, боль, слезы снисхождения, выплески эмоций, на которые у меня сейчас нет ни малейшего права. Она не могла бы выбрать худшего времени для такого визита.
Дверь в мою комнату была раскрыта настежь. Я немного постоял снаружи, голова у меня чуть кружилась от подъема по лестнице, свет из комнаты косыми полосками играл у меня на туфлях. Я только что поужинал у «Лачоу», где наверняка выпил лишнюю рюмку.
Я вошел и закрыл за собой дверь.
Пенелопа сидела на кровати в позе лотоса. Она положила обе подушки себе под спину и листала какой-то журнал. На меня она посмотрела с вялым интересом. Потом произнесла:
– Привет.
– Я мог бы догадаться, – я тяжело прислонился к дверному косяку. – Что это вам взбрело в голову?
– Я вас дожидаюсь. – Она вновь уткнулась в журнал. – Я не застала вас и поэтому сказала этой женщине, что я ваша жена... Вы ведь не обиделись, правда? Мне же не хотелось, дожидаясь вас, околачиваться на улице.
– А зачем вы пришли? – сухо осведомился я.
– Ах да, – она вновь посмотрела на меня и улыбнулась углами губ. – Я вам кое-что принесла.
Пенелопа раскрыла сумочку и извлекла оттуда блок кассет, перетянутый толстой резинкой. Она положила его на постель.
– Это записи вашего последнего сеанса.
– Вас послал Сомервиль, не так ли? Убедить меня не отказываться от терапии. Верно? – Я нервно расхохотался.
– Он даже не знает, что я их взяла.
– Вы и впрямь надеетесь, что я в это поверю?
– Мне казалось, что вам хочется получить эти записи, – она вздохнула, потом потупилась. – Я ведь слышала, что вы говорили сегодня утром. О своей решимости найти Магмель...
– Никакого Магмеля не существует. Разве он не объяснил вам это?
– И все же я решила, что они вам нужны.
– Ладно, допустим. Ну а теперь, когда вы совершили свое самаритянское деяние, почему бы вам не отправиться домой?
– Я просто подумала, что вы... – она не закончила фразу и вновь потупилась.
– Подумали, что я что?
Она покачала головой:
– Ничего.
Возникла пауза. Затем я сказал:
– Пенелопа, сейчас поздно. Я очень устал.
Она вскочила с постели, схватила сумочку и плащ и рванулась к двери. Я сделал шаг в сторону, пропуская ее, но в последнее мгновение ее лицо скривилось и с тихим стоном она прильнула к моему плечу. И сразу же разрыдалась.
– Как вы не понимаете: если он обнаружит, что я их взяла, он... Я не могу туда вернуться. Пожалуйста, позвольте мне остаться на ночь, пожалуйста. Только на ночь.
Я держал ее в объятиях, пытаясь устоять перед ее плачем, пытаясь устоять перед нежной теплотой ее тела.
Когда я постучался к миссис Ломбарди и попросил отдать мне вторую кровать – ту самую, которую я с трудом заставил ее убрать пару недель назад, она в первый момент посмотрела на меня так, словно я спятил. Затем, всплеснув пухлыми ручками, расплылась в улыбке.
– Конечно, для вашей жены!
Она помогла мне достать кровать в разобранном виде из кладовки и собрать ее в углу моей комнаты – в точности, где она стояла раньше. На обоях остались отметины там, где железная спинка кровати упиралась в стену. Миссис Ломбарди принесла простыни, подушки и одеяла. При этом она проходила рядом с Пенелопой, едва не задевая ее, хотя та, отплакавшись, сидела с подавленным видом у очага и не обращала на хозяйку никакого внимания. Как только миссис Ломбарди застелила постель, я поблагодарил ее и пожелал спокойной ночи. У дверей она обернулась и ободряюще помахала мне рукой.
Только гораздо позже мне пришло на ум, что во всех этих приготовлениях было нечто ненатуральное. Я ни на мгновение не поверил в то, что Пенелопа действительно боится вернуться в дом к Сомервилю. Но мне хотелось оставить ее в убеждении, что благодаря такой уловке она сумела уговорить меня дать ей переночевать. Я был убежден, что Сомервиль не отдал мне кассеты сразу только затем, чтобы иметь впоследствии возможность прислать Пенелопу и заслужить тем самым мое доверие. Но мне было интересно узнать, что же это они такое против меня затеяли – по крайней мере, я объяснил себе это именно так.
Я решил вновь установить ширму и сумел настоять на этом. Пенелопе ведь нужно раздеться. Увидев ширму, она расхохоталась.
– Викторианская штучка, не правда ли? – и, так как я ничего не ответил на это, она продолжила: – Я не знала, что в Нью-Йорке такое еще попадается.
Она болтала со мной из-за ширмы и пока раздевалась. Она сказала, что чувствует себя героиней вестерна, оказавшейся в салуне. Уже в постели я закурил и уставился в потолок, жадно прислушиваясь к каждому шороху из-за ширмы.
Пенелопа вышла из-за ширмы с распущенными волосами и одетая только в одолженный мною халат, который был ей слишком велик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91