Я пошел прочь, стараясь погасить нарастающее чувство тревоги.
Я вошел в библиотеку через вход на Сорок второй улице и поднялся на лифте на третий этаж, а затем пошел по длинному, облицованному мрамором коридору в главный читальный зал. Стены зеленого мрамора были увешаны экспозицией античных карт, географических зарисовок и топографических гравюр.
При взгляде на них я не испытал ни малейшего интереса.
Но тут я вспомнил, что вчера вечером, уходя отсюда, на одной из гравюр я кое-что заметил. Это был крупный камень, типа памятника или могильника, окруженный бордюром из камней помельче, а располагался он в центре какой-то площади или сада. Камень по форме напоминал фигуру ползущего человека, во всяком случае скульптор пытался внушить зрителю именно это. Пень на аллее, должно быть, напомнил мне эту гравюру, а вернее, этот камень. Как только я пришел к такому выводу, дальнейшее стало ясно.
Я без труда нашел запомнившуюся мне гравюру: раскрашенную вручную работу немецкого художника Иоганна Морица Ругандаса. Это было весьма унылое изображение какого-то парка в XVIII столетии, и название гравюры гласило: «Сумеречная прогулка по Нюрнбергу». На гравюре были изображены изящно подстриженные деревья, ухоженные цветочные грядки, фонтан, богато одетые люди, прогуливающиеся по берегу озера, а в левом углу – этот странный, уродливый камень, похожий на ползущего человека...
Только сейчас его не было.
Сперва мне показалось, будто я ошибся. Посмотрел не на ту гравюру. Но во всех остальных деталях она была именно такой, какой я ее запомнил. Я погрузился в изучение пейзажа, вникая в каждую мелочь, чтобы ничего не упустить. Но ведь и саму гравюру я запомнил прежде всего из-за этого камня, очертания которого были столь многозначительны. А теперь он бесследно исчез. Угол гравюры, в котором я заметил ползущего, был нынче скрыт поверхностью озера.
Но и еще кое-что было не так.
Сперва я не обратил на это внимания, но гуляющие по берегу озера и девочка, скачущая на пони (вчера мне бросилась в глаза желтая шаль у нее на плечах), оказались сегодня в другой части парка. Вчера они были в низине, сегодня перешли на более высокое место. Если бы они оставались на вчерашнем месте, они бы сейчас стояли по колено в воде. Со вчерашнего вечера, когда я впервые увидел гравюру, уровень воды в озере поднялся фута на три.
Разумеется, это совершенно исключено. Необходимо было найти происшедшему какое-нибудь объяснение. На этот раз мне представлялась возможность убедиться в том, что мои «видения» могут быть замечены и другими.
На противоположной стене была железная дверь с табличкой «Отдел рукописей и архивов». Я подошел к ней и постучался. Рыхлый парень в рубахе с засученными рукавами вынырнул навстречу мне из-за стеллажей. Он поедал сандвич и поглядывал на меня из-под вручную скрепленных очков с явным неодобрением.
– Чем могу быть полезен?
– Здесь на стене есть гравюра. Мне хотелось бы с кем-нибудь о ней побеседовать.
– Мистер О'Рорке! – закричал он в глубь помещения. А потом, откусив от сандвича, скрылся из виду.
– Что, снова про это? Вы, наверное, шутите. Вы сегодня, знаете ли, уже третий.
Покачивая головой, библиотекарь, мужчина в светлом твидовом костюме, подошел из глубины архивного помещения к двери с зарешеченным окошком, отпер ее и вышел в коридор. Было ему чуть за сорок. Тщедушный человек с редеющими волосами и тщательно ухоженными усами. Взгляд его карих глаз был добр и почему-то робок.
– Вы пришли расспросить об этой гравюре? – он заставил себя улыбнуться. – Они так похожи, что это бросается в глаза многим. Вам ведь хочется узнать о Ругандасе?
– Да. Сожалею, что задаю вам столь тривиальный вопрос.
– «Сумеречная прогулка» существует в двух версиях, практически идентичных. И у нас они обе.
И снова он улыбнулся.
– А на другой есть некий камень на переднем плане? И люди прогуливаются по берегу озера?
Он кивнул:
– Что-то в этом роде.
– Что ж, это объясняет дело. Но почему их поменяли?
– У нас гигантское количество материала и куда меньшее выставочное пространство. Вы не поверите, насколько оно мало. Поэтому мы вечно перевешиваем экспонаты, – он сухо покашлял. – Кто-то, наверное, поменял их.
– Когда?
– Простите, не понял.
– Когда их поменяли?
– Точно я вам сказать не могу, надо проверить. Думаю, что-то перевешивали прошлым вечером. Человек, который мог бы сказать вам точно, сейчас отсутствует, но если вы не сочтете за труд зайти еще раз...
– Ну нет, это не настолько важно. Благодарю вас, – я сконфуженно засмеялся и отвел взгляд. – А мне показалось, будто я брежу.
– Всегда к вашим услугам, – сказал библиотекарь. Он пристально посмотрел на меня, словно стараясь запомнить мое лицо, а затем исчез за зарешеченной дверью. Она закрылась.
Я отыскал зарезервированное мной с вечера место в укромном уголке южной комнаты читального зала и, сев за стол, уставился на кипу заказанных мною книг. Но читать мне захотелось не сразу. У меня не выходили из головы камень, ползущая фигура, прогуливающиеся жители Нюрнберга и девочка в желтой шали, едущая верхом на пони по берегу озера.
Я решил ничего не рассказывать об этом Сомервилю. В конце концов, спутать гравюры мог любой, это было просто недоразумение. Разве библиотекарь не сказал мне, что уже двое до меня обращались к нему с тем же вопросом?
Сверив детали магнитофонной записи со всей информацией о Фаукетте, которая нашлась в книгах, я обнаружил подтверждение почти всему, что содержалось в первой части рассказа полковника. Все, начиная с имени человека, продавшего ему мулов, и заканчивая поврежденной ногой Рейли Риммеля, было полностью задокументировано в письмах, которые Джек Фаукетт и его отец отправили родным в Англию из Куабы и с Бакари-Пост.
Мои фантазии полностью подтверждались...
Вторая часть беседы с Фаукеттом – та, когда он уже расстался с Джеком и Рейли и в одиночку отправился на поиски водопада, – представляла собой проблему иного рода. Все это было «оригинальным материалом», исторически никак не доказуемым.
Никто не знает, чем именно закончилась последняя экспедиция Фаукетта. Подобно истории «Марии Челесты» или, если говорить о недавнем прошлом, происшествиям в Бермудском треугольнике, эта экспедиция довольно широко обсуждалась в тридцатых и сороковых годах, угодив в рубрику «Неразгаданные тайны». После того, как трое участников экспедиции покинули лагерь Мертвой Лошади, ни о ком из них не было ни слуху ни духу. Последнее известие от них, письмо полковника Фаукетта жене, датированное 29 мая 1925 года, было отправлено с пеонами во время привала на Бакари-Пост. Речь в этом письме шла о поисках водопада, и заканчивалось оно словами:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91