Я возразил, что не имеет смысла оставлять незавершенной ту регрессию, которая, судя по всему, представляет наибольший интерес, и в конце концов Сомервиль нехотя уступил моим настояниям.
К прискорбию, этот сеанс оказался неудачным. В результате причудливого «сдвига по фазе», как выразился Сомервиль, мы с ним вместо Нюрнберга или гор в Кентукки вновь очутились на маленьком и суровом острове Боререй, попали вместе с Торфинном и его семьей в пещеру, ища там приют от ледяного северного ветра.
Необходимо отдать должное Сомервилю: он никогда не утверждал, будто ему удастся стопроцентно определить, какая именно инкарнация осуществится в каждом конкретном случае. Это подобно поиску определенной станции на шкале радиоприемника, сказал он, притом эта станция меняет длину и диапазоны волн совершенно произвольно. Даже в разгар очередной регрессии, особенно когда он «продвигал» персонаж вперед или назад во времени, неожиданно возникали и другие голоса, одни из которых были нам уже знакомы, а другие не поддавались идентификации. Но ни один из них не принадлежал Принту Бегли. Его низкий голос, его аппалачский говорок с твердо произносимыми согласными мы бы ни с чем не спутали.
Любопытно, что, чей бы внутренний облик я ни принимал, отвечал я Сомервилю неизменно по-английски. Иногда в моих рассказах всплывали слова, значение которых мне было практически неизвестно, в моем словаре начисто отсутствовавшие, а, с другой стороны, мои «предыдущие воплощения» пользовались выражениями из моего лексикона, которые наверняка не были известны им. Петаччи, например, внезапно заявил о том, что ему надоел «неусыпный контроль» со стороны ватиканской полиции, что конечно же прозвучало чудовищным анахронизмом. Сомервиль объяснил мне, что регрессия представляет собой визуальный опыт, в ходе которого подсознание самым естественным образом «переводит» происходящее на современный язык.
В случаях с Фаукеттом и Бегли я вроде бы говорил с соответствующими обстоятельствам произношением и речевыми формулами (которые, будучи плохим имитатором, я в дальнейшем не мог хоть в какой-то мере воспроизвести). Сомервиль объяснял, что, поскольку эти «воспоминания» были наиболее яркими, их речевой фон оказался почти в той же мере адекватным. Я предположил, что это связано скорее с тем, что и Фаукетт и Бегли – мои ближайшие «предшественники по времени» и что мы все трое исходно говорили по-английски, но Сомервиль продолжал настаивать на том, что главное здесь – в глубинной значимости их рассказов (особенно рассказа Бегли) на подсознательном уровне.
Меня отнюдь не убедила его аргументация. Согласен, что рассказ Бегли задевал меня куда сильнее, чем все остальные. Когда я выяснил, что он убил девочку в Пальменхофе, я ходил под впечатлением от этого несколько дней. Но, несмотря на его преступление, он казался мне самым симпатичным из всех шестерых. А поскольку Бегли был моим непосредственным предшественником, и поэтому его история поддавалась самой большой проверке на предмет ее достоверности, казалось только естественным, что мне надлежит сосредоточиться в своих поисках на нем и попытаться хотя бы установить, существовал ли он на самом деле.
Библиотекарша из отдела генеалогии и краеведения в Публичной библиотеке посоветовала мне обратиться в армейские инстанции за копией личного дела военнослужащего Принта Бегли. Я объяснил ей, что разыскиваю дальнего родственника из небольшого городка в южной части Кентукки, а известно мне о нем только то, что он был призван в армию во время Второй мировой. Она проявила верх любезности, показав мне, как надо заполнить «форму № 180». Я заполнил ее и отослал в армейский отдел личного состава в Сан-Луи.
Она также посоветовала написать в мэрию городка, где родился мой родственник. «Там должно быть свидетельство о рождении, – сказала она, – а начинать следует именно с него».
Я уже отыскал по атласу Индиан-Ридж и по крайней мере убедился в том, что такое место действительно существует. Оно расположено в ущелье у южного конца Кумберлендских гор, вблизи от границы штата Теннесси и примерно в восьми милях к востоку от города Пасфорк в Белл-Канти. Именно в Пасфорке Бегли, по его словам, ходил в школу. Согласно старому справочнику из Кентукки, который извлекла откуда-то библиотекарша, Индиан-Ридж был основан на месте поселка индейцев чероки под названием Тускарора в 1903 году Кумберлендской горнодобывающей компанией и представлял собой шахтерский поселок. В 1937 году в нем было сто пять жителей. Индиан-Ридж в справочнике описывали как «деревушку, не представляющую никакого интереса».
В Индиан-Ридж не существовало никаких официальных институтов. Я позвонил в мэрию Пасфорка и нарвался на секретаршу, объяснившую мне сонным голосом, что, насколько ей известно, Индиан-Ридж попадает под тамошнюю юрисдикцию, однако всю информацию касательно смертей, рождений и бракосочетаний надлежит требовать письменным запросом. В тот же день я послал ей такой запрос, хотя у меня и создалось впечатление, что на слишком быстрый ответ рассчитывать в данном случае не стоит.
Затем я решил поискать имя Бегли в телефонном справочнике Белл-Канти. Я нашел там троих Бегли, но ни один из них не проживал в Индиан-Ридж. Двое первых и слыхом не слыхивали о родственнике или однофамильце по имени Принт, третий, Аарон Бегли из Пайнвиля, повесил трубку, как только я упомянул о своем «кузене».
Библиотекарша также посоветовала мне связаться с кем-нибудь из священников забытой Богом округи, заявив, что «в этой части мира Церковь по-прежнему является главной хранительницей местных преданий».
В телефонном справочнике Белл-Канти, в разделе «Церкви», не было ни одной, расположенной в Индиан-Ридж, хотя в Пасфорке, напротив, их оказалось едва ли не больше, чем жителей. Мне пришлось обзвонить добрую половину их, прежде чем я получил хоть какую-то зацепку.
Преподобный Чарльз Ф. Пеннингтон, священник церкви Святого Причастия и Троицы, сказал мне, что припоминает, будто супружеская пара по фамилии Бегли и впрямь проживала когда-то в Индиан-Ридж. По его мнению, эти люди то ли умерли, то ли уехали оттуда лет тридцать назад.
– В церковь они не ходили, так что у меня не было с ними никакого контакта. Но имени Принт Бегли я, по-моему, никогда не слышал. Много парней из здешних мест отправились на войну, и почти никто сюда уже не вернулся.
– Не думаю, что он был убит, – сказал я. – Его, возможно, посадили в тюрьму. Или даже в психбольницу. Его нельзя было назвать чересчур нормальным.
– А вы не пробовали обращаться в психиатрическую больницу графства?
– Да, пожалуй... но я это отложил напоследок.
– Насколько припоминаю, супруги Бегли не пользовались доброй славой в округе, хоть и не могу сказать почему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
К прискорбию, этот сеанс оказался неудачным. В результате причудливого «сдвига по фазе», как выразился Сомервиль, мы с ним вместо Нюрнберга или гор в Кентукки вновь очутились на маленьком и суровом острове Боререй, попали вместе с Торфинном и его семьей в пещеру, ища там приют от ледяного северного ветра.
Необходимо отдать должное Сомервилю: он никогда не утверждал, будто ему удастся стопроцентно определить, какая именно инкарнация осуществится в каждом конкретном случае. Это подобно поиску определенной станции на шкале радиоприемника, сказал он, притом эта станция меняет длину и диапазоны волн совершенно произвольно. Даже в разгар очередной регрессии, особенно когда он «продвигал» персонаж вперед или назад во времени, неожиданно возникали и другие голоса, одни из которых были нам уже знакомы, а другие не поддавались идентификации. Но ни один из них не принадлежал Принту Бегли. Его низкий голос, его аппалачский говорок с твердо произносимыми согласными мы бы ни с чем не спутали.
Любопытно, что, чей бы внутренний облик я ни принимал, отвечал я Сомервилю неизменно по-английски. Иногда в моих рассказах всплывали слова, значение которых мне было практически неизвестно, в моем словаре начисто отсутствовавшие, а, с другой стороны, мои «предыдущие воплощения» пользовались выражениями из моего лексикона, которые наверняка не были известны им. Петаччи, например, внезапно заявил о том, что ему надоел «неусыпный контроль» со стороны ватиканской полиции, что конечно же прозвучало чудовищным анахронизмом. Сомервиль объяснил мне, что регрессия представляет собой визуальный опыт, в ходе которого подсознание самым естественным образом «переводит» происходящее на современный язык.
В случаях с Фаукеттом и Бегли я вроде бы говорил с соответствующими обстоятельствам произношением и речевыми формулами (которые, будучи плохим имитатором, я в дальнейшем не мог хоть в какой-то мере воспроизвести). Сомервиль объяснял, что, поскольку эти «воспоминания» были наиболее яркими, их речевой фон оказался почти в той же мере адекватным. Я предположил, что это связано скорее с тем, что и Фаукетт и Бегли – мои ближайшие «предшественники по времени» и что мы все трое исходно говорили по-английски, но Сомервиль продолжал настаивать на том, что главное здесь – в глубинной значимости их рассказов (особенно рассказа Бегли) на подсознательном уровне.
Меня отнюдь не убедила его аргументация. Согласен, что рассказ Бегли задевал меня куда сильнее, чем все остальные. Когда я выяснил, что он убил девочку в Пальменхофе, я ходил под впечатлением от этого несколько дней. Но, несмотря на его преступление, он казался мне самым симпатичным из всех шестерых. А поскольку Бегли был моим непосредственным предшественником, и поэтому его история поддавалась самой большой проверке на предмет ее достоверности, казалось только естественным, что мне надлежит сосредоточиться в своих поисках на нем и попытаться хотя бы установить, существовал ли он на самом деле.
Библиотекарша из отдела генеалогии и краеведения в Публичной библиотеке посоветовала мне обратиться в армейские инстанции за копией личного дела военнослужащего Принта Бегли. Я объяснил ей, что разыскиваю дальнего родственника из небольшого городка в южной части Кентукки, а известно мне о нем только то, что он был призван в армию во время Второй мировой. Она проявила верх любезности, показав мне, как надо заполнить «форму № 180». Я заполнил ее и отослал в армейский отдел личного состава в Сан-Луи.
Она также посоветовала написать в мэрию городка, где родился мой родственник. «Там должно быть свидетельство о рождении, – сказала она, – а начинать следует именно с него».
Я уже отыскал по атласу Индиан-Ридж и по крайней мере убедился в том, что такое место действительно существует. Оно расположено в ущелье у южного конца Кумберлендских гор, вблизи от границы штата Теннесси и примерно в восьми милях к востоку от города Пасфорк в Белл-Канти. Именно в Пасфорке Бегли, по его словам, ходил в школу. Согласно старому справочнику из Кентукки, который извлекла откуда-то библиотекарша, Индиан-Ридж был основан на месте поселка индейцев чероки под названием Тускарора в 1903 году Кумберлендской горнодобывающей компанией и представлял собой шахтерский поселок. В 1937 году в нем было сто пять жителей. Индиан-Ридж в справочнике описывали как «деревушку, не представляющую никакого интереса».
В Индиан-Ридж не существовало никаких официальных институтов. Я позвонил в мэрию Пасфорка и нарвался на секретаршу, объяснившую мне сонным голосом, что, насколько ей известно, Индиан-Ридж попадает под тамошнюю юрисдикцию, однако всю информацию касательно смертей, рождений и бракосочетаний надлежит требовать письменным запросом. В тот же день я послал ей такой запрос, хотя у меня и создалось впечатление, что на слишком быстрый ответ рассчитывать в данном случае не стоит.
Затем я решил поискать имя Бегли в телефонном справочнике Белл-Канти. Я нашел там троих Бегли, но ни один из них не проживал в Индиан-Ридж. Двое первых и слыхом не слыхивали о родственнике или однофамильце по имени Принт, третий, Аарон Бегли из Пайнвиля, повесил трубку, как только я упомянул о своем «кузене».
Библиотекарша также посоветовала мне связаться с кем-нибудь из священников забытой Богом округи, заявив, что «в этой части мира Церковь по-прежнему является главной хранительницей местных преданий».
В телефонном справочнике Белл-Канти, в разделе «Церкви», не было ни одной, расположенной в Индиан-Ридж, хотя в Пасфорке, напротив, их оказалось едва ли не больше, чем жителей. Мне пришлось обзвонить добрую половину их, прежде чем я получил хоть какую-то зацепку.
Преподобный Чарльз Ф. Пеннингтон, священник церкви Святого Причастия и Троицы, сказал мне, что припоминает, будто супружеская пара по фамилии Бегли и впрямь проживала когда-то в Индиан-Ридж. По его мнению, эти люди то ли умерли, то ли уехали оттуда лет тридцать назад.
– В церковь они не ходили, так что у меня не было с ними никакого контакта. Но имени Принт Бегли я, по-моему, никогда не слышал. Много парней из здешних мест отправились на войну, и почти никто сюда уже не вернулся.
– Не думаю, что он был убит, – сказал я. – Его, возможно, посадили в тюрьму. Или даже в психбольницу. Его нельзя было назвать чересчур нормальным.
– А вы не пробовали обращаться в психиатрическую больницу графства?
– Да, пожалуй... но я это отложил напоследок.
– Насколько припоминаю, супруги Бегли не пользовались доброй славой в округе, хоть и не могу сказать почему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91