— У вас там снег-то выпадает?»
«Да уж несколько лет не было».
«Ненавижу снег», — сказал Батман.
«Вижу, вижу, как машут крыльями вороны…» — загадочно подняв светлые глаза вверх, сказал с пола Егорушка.
Новорожденные явились в полночь. Индиана был уже очень пьян и молчалив. Ему было неудобно перед девушками, что он пьян и молчалив. Девушки были красивые. Темные, жгучего румынско-венгерского типа. Должно быть, активные в жизни и в постели. «Талии как у шахматных королев, — сказал Индиана Смирнову. — Та, что в блестящих скользких чулках, нравится мне больше».
«Мне тоже, Индиана Иванович. Именно она, в блестящих чулках, — девушка Батмана. Но мне кажется, — Смирнов наклонился к уху Индианы и последнюю часть фразы прошептал, — мне кажется, что Батман не спит с ней, что она ему не дает. Держит его за хорошего парня, но не дает. Хотите попытаться, может быть, вам даст?»
Они переселились в большую из комнат. Оказавшись в кресле, рядом со шкафом с книгами, Индиана произнес небольшую речь: «Извините, новорожденные. У меня нет для вас подарков… Мы целый день проблуждали со Смирновым в снегах, попали в плен, потом в Лужники, я не успел заехать в гостиницу. Вообще-то я уже очень пьян, и, если начну говорить глупости, вы меня, пожалуйста, извините». Смирнов сказал, что все пьяны, за исключением Ларисы Сергеевны, она отпила свое в шестидесятые годы, а теперь не пьет. Что Индиане незачем так много раз извиняться.
Индиана пьянел, не извиняясь больше, но становился грустнее и беспокойнее. «Как ты думаешь, Саша, съехать мне из «Украины»? — схватил он Смирнова за рукав свитера. «Зачем?» «Но ведь чечен… Он может найти меня. Я, скажется, сказал ЕЕ ПОДРУГЕ по телефону, что звоню из «Украины». Или мне встретиться с ним завтра в шесть в «Узбекистане»? Я смогу сделать сенсационный материал для моей газеты. У меня, Саша, есть бумага от французской сатирической газеты, что я представляю ее в Москве».
«Какой, однако, у вас широкий диапазон выбора. От побега от врага до сближения с ним лицом к лицу. Я не думаю, что вам следует съезжать из отеля. Горный человек забудет о вас завтра же. Уже, я думаю, забыл. На встречу с ним в «Узбекистане», я считаю, вам лучше не ходить. Вероятнее всего, с вами ничего не случится, но вспомните, что произошло с вашим французским гражданином Басмаджяном».
«Я бы лучше снял квартиру, Саша…»
«Вам негде жить? — Лариса Сергеевна присела рядом с ними. — У меня есть комната на улице Веснина. Правда, в квартире пятеро соседей, и комната в состоянии ремонта, кроме общего туалета никаких удобств, но переночевать там всегда можно».
«Возможно, мне понадобится комната», — пробормотал Индиана. Он был так пьян, что с удовольствием задремал бы, свалившись где-нибудь в углу. Но сознание того, что он в чужом городе, в чужой стране, заставляло его сидеть и делать вид, что он трезв и не хочет спать. Они бродили мимо него в тусклом свете, тенями, под приглушенную музыку, и у него настойчивое возникло впечатление, что они скрываются. Что их небольшому племени из семи человек грозит опасность. Они скрываются тут, в бункере, а вокруг снега, опасности, враждебный город и враждебная страна с воинственным населением. Бедные мы и несчастные, подумал он. Слабые, скрываемся мы тут, с нашей музыкой, виноградом, коньяком и картинкой Зверева, ее принес Батман в подарок близнецам. Мы в окружении. И я в окружении, и никогда мне отсюда не выбраться. Он вспомнил далекий, в Париже, свой стол, покрытый зеленым сукном. Не Бог весть какой стол, всего лишь доска, покрытая сукном, положенная на старый комод (даже не ему принадлежали эти доска и комод, но квартирной хозяйке), однако он вспомнил с нежностью о столе, о солнечном тесном чердаке и о книгах своих. Париж? Какой Париж? Он никогда не уезжал из страны раздражительных людей и плохого климата. Ему приснился длинный сон. Не жил он никогда в ветреном Нью-Йорке, не жил в Риме и Париже. Сон. И вот он проснулся. Пред ним — явь. Тусклые лампочки родной страны, шуршание снега по стеклам… «Сделайте громче музыку, — попросил он, — нельзя?»
Лариса Сергеевна прибавила громкость. «Соседи будут стучать в стену», — заметила она меланхолично.
Постучали в дверь. «Я открою, мам, — сестра в скользких чулках пошла к двери. — В конце концов, у нас сегодня день рождения». Из прихожей послышался злой, бабий голос. К нему присоединился мужской. Дверь захлопнулась. Вернулась скользко-чулковая и убавила звук. «Ну их на фиг, тараканов запечных. Повеселиться не дадут. Сами не умеют, но другим не дадут. Я им предложила — заходите, гостями будете…»
«Почему вы все отсюда не свалите, если вы хотите нормальной жизни, с развлечениями и весельем? Эта страна — великолепная площадка для подвигов, для исторических событий, но нормальной жизни здесь еще долго не будет. Валите отсюда бегом, если вы хотите жить, девочки. И мальчики. Иначе так и проживете свой кусок времени угнетенным меньшинством. Как евреи в вавилонском пленении».
«Батманчик у нас полуеврей, — сказала грустно Лариса Сергеевна. — Все не могут уехать, Индиана Иванович. Вы вот уехали. Довольно большая часть народа считает вас, эмигрантов, дезертирами от общего дела».
«Общим делом, когда я уезжал, было всенародное пьянство. Общего дела для всего населения страны вообще не может быть. Это выдумка политиков. Общее дело образуется всего несколько раз в столетие, в суровых случаях, когда, например, большой враг нападает, как было в Последнюю Великую войну. Обыкновенно же, в мирные эпохи, интересы коллектива и личности не совпадают».
Эта фраза явилась последней связной мыслью, высказанной Индианой. После этого он замолчал. Принял покорно от второй сестры крошечный томик Евгения Онегина, факсимильное издание, и, все перепутав, написал пьяным почерком (поверх посвящения ему на память!): «Девушке в скользких чулках от Индианы в хуй знает где!» Не говоря уже о том, что это девушка в нескользких чулках подарила ему книгу, ругательство уж было совершенно ни к чему среди своих, среди угнетенного малочисленного племени. Вполне вероятно также, что он не считал их своими.
Между тем все-таки что-то происходило. Появился молодой человек второй сестры — здоровый нормальный типчик спортивного вида с сильными ногами в джинсах. Тип сразу же возненавидел их компанию, Егорушку и Батмана в первую очередь, и затравленно озирался… Далее Индиана ничего не видел некоторое время, может быть, даже спал и очнулся только в кабине такси. И долго не мог понять, почему старая хиппи уселась вместе с Батманом и Смирновым в автомобиль. У него даже появилась мысль, что это он, Индиана, пригласил ее к себе в отель. Но нет, она хотела показать ему комнату, благородная хиппи…
Куда-то такси катилось под темным небом, по пустым замерзшим улицам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
«Да уж несколько лет не было».
«Ненавижу снег», — сказал Батман.
«Вижу, вижу, как машут крыльями вороны…» — загадочно подняв светлые глаза вверх, сказал с пола Егорушка.
Новорожденные явились в полночь. Индиана был уже очень пьян и молчалив. Ему было неудобно перед девушками, что он пьян и молчалив. Девушки были красивые. Темные, жгучего румынско-венгерского типа. Должно быть, активные в жизни и в постели. «Талии как у шахматных королев, — сказал Индиана Смирнову. — Та, что в блестящих скользких чулках, нравится мне больше».
«Мне тоже, Индиана Иванович. Именно она, в блестящих чулках, — девушка Батмана. Но мне кажется, — Смирнов наклонился к уху Индианы и последнюю часть фразы прошептал, — мне кажется, что Батман не спит с ней, что она ему не дает. Держит его за хорошего парня, но не дает. Хотите попытаться, может быть, вам даст?»
Они переселились в большую из комнат. Оказавшись в кресле, рядом со шкафом с книгами, Индиана произнес небольшую речь: «Извините, новорожденные. У меня нет для вас подарков… Мы целый день проблуждали со Смирновым в снегах, попали в плен, потом в Лужники, я не успел заехать в гостиницу. Вообще-то я уже очень пьян, и, если начну говорить глупости, вы меня, пожалуйста, извините». Смирнов сказал, что все пьяны, за исключением Ларисы Сергеевны, она отпила свое в шестидесятые годы, а теперь не пьет. Что Индиане незачем так много раз извиняться.
Индиана пьянел, не извиняясь больше, но становился грустнее и беспокойнее. «Как ты думаешь, Саша, съехать мне из «Украины»? — схватил он Смирнова за рукав свитера. «Зачем?» «Но ведь чечен… Он может найти меня. Я, скажется, сказал ЕЕ ПОДРУГЕ по телефону, что звоню из «Украины». Или мне встретиться с ним завтра в шесть в «Узбекистане»? Я смогу сделать сенсационный материал для моей газеты. У меня, Саша, есть бумага от французской сатирической газеты, что я представляю ее в Москве».
«Какой, однако, у вас широкий диапазон выбора. От побега от врага до сближения с ним лицом к лицу. Я не думаю, что вам следует съезжать из отеля. Горный человек забудет о вас завтра же. Уже, я думаю, забыл. На встречу с ним в «Узбекистане», я считаю, вам лучше не ходить. Вероятнее всего, с вами ничего не случится, но вспомните, что произошло с вашим французским гражданином Басмаджяном».
«Я бы лучше снял квартиру, Саша…»
«Вам негде жить? — Лариса Сергеевна присела рядом с ними. — У меня есть комната на улице Веснина. Правда, в квартире пятеро соседей, и комната в состоянии ремонта, кроме общего туалета никаких удобств, но переночевать там всегда можно».
«Возможно, мне понадобится комната», — пробормотал Индиана. Он был так пьян, что с удовольствием задремал бы, свалившись где-нибудь в углу. Но сознание того, что он в чужом городе, в чужой стране, заставляло его сидеть и делать вид, что он трезв и не хочет спать. Они бродили мимо него в тусклом свете, тенями, под приглушенную музыку, и у него настойчивое возникло впечатление, что они скрываются. Что их небольшому племени из семи человек грозит опасность. Они скрываются тут, в бункере, а вокруг снега, опасности, враждебный город и враждебная страна с воинственным населением. Бедные мы и несчастные, подумал он. Слабые, скрываемся мы тут, с нашей музыкой, виноградом, коньяком и картинкой Зверева, ее принес Батман в подарок близнецам. Мы в окружении. И я в окружении, и никогда мне отсюда не выбраться. Он вспомнил далекий, в Париже, свой стол, покрытый зеленым сукном. Не Бог весть какой стол, всего лишь доска, покрытая сукном, положенная на старый комод (даже не ему принадлежали эти доска и комод, но квартирной хозяйке), однако он вспомнил с нежностью о столе, о солнечном тесном чердаке и о книгах своих. Париж? Какой Париж? Он никогда не уезжал из страны раздражительных людей и плохого климата. Ему приснился длинный сон. Не жил он никогда в ветреном Нью-Йорке, не жил в Риме и Париже. Сон. И вот он проснулся. Пред ним — явь. Тусклые лампочки родной страны, шуршание снега по стеклам… «Сделайте громче музыку, — попросил он, — нельзя?»
Лариса Сергеевна прибавила громкость. «Соседи будут стучать в стену», — заметила она меланхолично.
Постучали в дверь. «Я открою, мам, — сестра в скользких чулках пошла к двери. — В конце концов, у нас сегодня день рождения». Из прихожей послышался злой, бабий голос. К нему присоединился мужской. Дверь захлопнулась. Вернулась скользко-чулковая и убавила звук. «Ну их на фиг, тараканов запечных. Повеселиться не дадут. Сами не умеют, но другим не дадут. Я им предложила — заходите, гостями будете…»
«Почему вы все отсюда не свалите, если вы хотите нормальной жизни, с развлечениями и весельем? Эта страна — великолепная площадка для подвигов, для исторических событий, но нормальной жизни здесь еще долго не будет. Валите отсюда бегом, если вы хотите жить, девочки. И мальчики. Иначе так и проживете свой кусок времени угнетенным меньшинством. Как евреи в вавилонском пленении».
«Батманчик у нас полуеврей, — сказала грустно Лариса Сергеевна. — Все не могут уехать, Индиана Иванович. Вы вот уехали. Довольно большая часть народа считает вас, эмигрантов, дезертирами от общего дела».
«Общим делом, когда я уезжал, было всенародное пьянство. Общего дела для всего населения страны вообще не может быть. Это выдумка политиков. Общее дело образуется всего несколько раз в столетие, в суровых случаях, когда, например, большой враг нападает, как было в Последнюю Великую войну. Обыкновенно же, в мирные эпохи, интересы коллектива и личности не совпадают».
Эта фраза явилась последней связной мыслью, высказанной Индианой. После этого он замолчал. Принял покорно от второй сестры крошечный томик Евгения Онегина, факсимильное издание, и, все перепутав, написал пьяным почерком (поверх посвящения ему на память!): «Девушке в скользких чулках от Индианы в хуй знает где!» Не говоря уже о том, что это девушка в нескользких чулках подарила ему книгу, ругательство уж было совершенно ни к чему среди своих, среди угнетенного малочисленного племени. Вполне вероятно также, что он не считал их своими.
Между тем все-таки что-то происходило. Появился молодой человек второй сестры — здоровый нормальный типчик спортивного вида с сильными ногами в джинсах. Тип сразу же возненавидел их компанию, Егорушку и Батмана в первую очередь, и затравленно озирался… Далее Индиана ничего не видел некоторое время, может быть, даже спал и очнулся только в кабине такси. И долго не мог понять, почему старая хиппи уселась вместе с Батманом и Смирновым в автомобиль. У него даже появилась мысль, что это он, Индиана, пригласил ее к себе в отель. Но нет, она хотела показать ему комнату, благородная хиппи…
Куда-то такси катилось под темным небом, по пустым замерзшим улицам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79