Клавкины дети уже
спали, да и сама Клавка укладывалась; теперь она сидела перед зеркалом и
причесывалась, кроме всего еще вымазав на широкое свое лицо полтюбика
крема. Бить Сашку Григорьев не собирался. Судьба-индейка. Жить всем надо.
На берег радостный выносит мою ладью девятый вал. Оказывается, стихи из
него прут! Тоже - образование. Иннокентий Григорьев похлопал Клавку по
плечу.
- Что, Иннокентий? Слетел с высоты? - одними глазами, не двинувшись,
в маске, засмеялась сквозь зубы Клавка.
- О вы, отеческие лары, спасите юношу в боях! - ухмыльнулся
Григорьев.
- Не будь лапотника, не было бы бархатника, - зубами одними сказала
Клавка. - Научится.
- Нехорошо, Клава! - Иннокентий Григорьев стал перед ней на одно
колено. - И в рядовых бы годик мог твой квартирант походить.
- А чего ему в рядовых ходить, хоть бы ты и грозил? Срубленные и
приготовленные деревья где лежат?
- Можно подумать, Клава, только это лежит.
- На что ты намекаешь? - Клавка резко встала, сняла маску с большого
лица, глаза ее посерели, они глядели с презрением и не испытывали никакого
угрызения совести. - На что, спрашиваю, намекаешь?
- На многое... Да ладно! Я заниматься ничем не стану, писать тоже
никуда не буду, кто и что в бумагах создает одно, а в других бумагах идет
другое...
- Говори да не заговаривайся. А то попросту и не попадешь с ними в
поездку. Бузотер ты великий, это все знают. Он, - кивнула на Акишиева, -
тоже вскорости разберется. Останешься тут без заработка.
- Не пугай, Клава. Не лишь ваш совхоз стоит тут. Много таких совхозов
на этой земле. И не во всякий отличник боевой и политической подготовки на
Мошке приплывает в одиночку.
- А к нам, видишь, приплыл. И народ рад, что не будет зависеть от
тебя, такого. Ты бы опять поехал и что-нибудь бы отчудил. Обвел бы совхоз
вокруг пальца... А греться от твоего добра заготовленного - не погреешься.
Запугал ты всех своей хитростью и ешо пугаешь.
- Да ладно! - снова произнес, уже примирительно, Иннокентий
Григорьев, - какая-то ты стала невыносимая. Может, я тебе чем в прошлом
году не угодил, а?
Клавка промолчала.
Иннокентий Григорьев подошел к Сашке.
- Давай, мужик, пять. Все остальное пустое. Давай пять, дружок!
Он хлопнул в подставленную ладонь Акишиева.
- Подвинься, мужик. А ты... - взглянул на Клавку, - все-таки он тебе
за квартирку сполна платит. Пошла бы к себе. Кремы твои распространяют
жуткие запахи. Баба ты богатая, а кремов себе никак не наберешь на Большой
земле. Ты погляди вон на директоршу. У нее какие кремы!
- Директорше из Москвы присылают.
- А ты, что же, за свои деньги не найдешь, кто бы тебе присылал?
Жадная просто ты. Иди, иди, не сверкай глазками. Поговорить нам с мужиком
надо. С новым, так сказать, начальничком. - И ухмыльнулся.
Интерес Иннокентий Григорьев имеет. Он лесосеку подглядел сам, еще в
прошлом году. Рубить там одно будет удовольствие. Вода близко. Плоты
вязать - и разом все тащить можно на буксире. В лес далеко забираться
зачем?
- А размер ежегодной вырубки? - Акишиев заморгал глазами.
- Размер ежегодной вырубки лесного материала с определенного участка
леса только лесоруб может определить. Иным не дано. Это мы сами можем
только свидетельствовать.
- Сами, что ли, определять?
- А тебе нужны в гости лесовщики? Лесовщики они и есть лесовщики. Они
тебе так насоветуют рубить, что ты нарубишь, а потом долго вывозить
станешь. Долго. И то останется.
Клавка уже давно ушла. Иннокентий Григорьев вытащил бутылку.
- В прошлом году, ты что же думаешь, я промашку совершил? Нет, я
промашку не совершил. Я лес заготовил. Его приняли. Заплатили, между
прочим. Если бы не ты, я с этого леса еще бы снял. Так ведь просто. Он
лежит. Я берусь его доставить за дополнительную плату. Мало, что договор в
прошлом году был. Не подрасчитали мы в прошлом году. Нам-то указали где
рубить? Указали. Мы там и рубили...
Клавка вернулась к туалетному столику.
- Не забивай ты мозги человеку. Все равно ведь по-вашему не
получится. Один раз обманул совхоз, то в другой раз еще не обманешь. -
Взяла крем "Пчелка", поджала губы. Халат у нее расстегнулся, полные ноги
виднелись, белая ночная рубашка плотно облепила их. - Вы его не слушайте.
В чем другом - да... А в этом... Дохлая это мышь!
И ушла, и хлопнула дверью. "Взяла бы, что ли, перенесла зеркало из
моей комнаты, - смущенно подумал Акишиев. - А то мода - ходить по ночам и
демонстрироваться..."
Иннокентий Григорьев не спеша выпил.
- Чего ты перед ней? Ну чего? У нас должен быть полный заработок! -
Узкий рот его еще более сузился, тяжелый лоб выпукло выступал вперед,
неприбранные волосы неопределенного цвета вздыбились. Глаза Григорьева
насупились, на скулах выступили и заиграли бугры. - Сколько всякого леса
стоит! А этот вонючий совхоз наш - как опорный пункт. Мы лес, скажем, не
будем рубить там, где не положено. На своем горбу тянуть станем его к
речке, чтобы в плоты сбить. А геологи? Геодезисты? Дорожники? Все
бросились осваивать. Лес под корень срезают. На топку, на одни заборы,
чтобы свои конторы обгородить. Ей что? Сидит мягким местом на своем стуле
и ждет, пока ты ей в лапы за ее старания перед директором в твою пользу не
отвалил...
- Выходит, руби, где заблагорассудится? Страна большая, придут
города, все равно ничего не останется - куда его беречь?
- Ты правильно понял. Руби - пока рубится. Чистые и смешанные
лесонасаждения... Это в сказках. В наших краях до скончания века будет
трудно ступать человеку. И лесонасаждения потому - тьфу, отпадут они. -
Маленькие глаза Иннокентия Григорьева сверлили с любопытством задумчивое
полусонное лицо Акишиева. - Это потом люди понастроят тут всякого рода
лесопильни, все под корень вырубят, вывезут... Чего, выходит, беречь?
Руби, руби! Это наш заработок... Пока они станут вывозить, мы вырубим!
- Я понял, - голос Акишиева затвердел. - Понял, Иннокентий. Но
пиленый лес в штабелях нужен на законных основаниях. И тот ваш лес тоже на
законных основаниях поднять обязаны, погрузить в плоты и дать совхозу
материал под постройку жилья. Вся и проблема. - Потянулся к своему
стакану, взял его бережно в руки, долго глядел в коричневую мутную
жидкость. - И геологи, и строители, и геодезисты, и дорожники, всякое они
ищут и всякое, бывает, незаконно курочат. Я, Иннокентий, родился в лесах.
Знаю, как у нас после войны его курочили. Я пацаном без штанов бегал... а
плакал, когда лесины валились. Понимал! Жалко.
Иннокентий Григорьев набросил на свое лицо веселость:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19