- Альбом... Чего, съем,
что ли, я его, твой альбом? Полежал бы! Однако он вспомнил про надпись в
этом альбоме и хорошо о ней подумал: видишь, не хочет, чтобы тайны чужие
кто-то топтал, это она из-за того только и пришла!
Акишиев и потом не ошибся.

10
Гроб, между тем, транспортируемый вездеходом Крикуна, прополз средь
двух бугров, в снежистой лощине. Натыкаясь на железные цепи, мокрые
веточки маленьких деревцев умирали, сырые чернеющие ящики замелькали
неподалеку, как только вездеход взобрался, выкарабкавшись из снежного
месива, на очередной пригорок; в ящиках на подставках были погребены
умершие и недавно, и давно, сорок-пятьдесят лет назад. На кладбище давно
уже хоронили и русских, и ненцев рядом. Русские могилы долбились в земле,
а ненцы ставили ящики, рядом с которыми клали вещи покойного, от чайника
до мотора для лодки.
Вырытая с утра яма-гробница Сашки Акишиева подтаяла от проглянувшего
на часок солнца, внизу набралось немного воды, она утопила черные комья
земли, солнце зашло теперь за грозную тучу, мелькавшее в воздухе ненастье
приближалось, и все вокруг было как-то серенько, угрюмо, мрачно. За
гробом, провожать покойника шли лишь Нюша да те, что по службе; лишь
постепенно появлялись люди; и так как новое Сашино захоронение не было
делом привычным, царило молчание; наступило оно, по всей видимости,
вследствие недоумения, ужаса, какого-то еще неосмысленного переживания -
от того, что разнесся слух: Клавкины подозрения не подтвердились.
Несколько гвоздей вновь вогнали в гроб. Долго возились. Люди начали
шептаться:
- Ужас, ужас!
- И чего жизнь творит!
- Гробокопательница идет, - вдруг сказал кто-то.
- Ага! Ученая... Занималась изучением состояния... - Кажется, так
путано брехал и Метляев.
- Обе они любили до гробовой доски, - засмеялся Иннокентий Григорьев.
Он кивнул на Нюшу, что стояла в молчании.
- Одной ногой тоже стоит в гробу, - хмыкнул с удовольствием Метляев.
- Есть место им в полях России среди не чуждых им гробов, - глумился
бывший бригадир, знаток коротких поэтических строчек.
Клавка подошла к гробу, который был уже приготовлен к спуску в яму.
- И гробовой-то ласки нету, - запричитала она, белым кружевным
платком обтирая посиневший от слез нос. - Чего же ты не поглядишь на меня?
Гробовое-то твое молчание, гробовая-то твоя тишина мне-то, родной мой,
лишь осталося... от тебя... Не в мавзолее и не в гробнице хоронила тебя, а
теперь-то и вовсе вон водичка внизу, поставлят в эту водичку, и не буду я
даже во сне спокойно спать от страха за то, почему лежишь ты так неуютно!
- Уведите ее, - сказал молодой следователь.
Метляев подбежал к Клавке.
- Сама ведь хотела, - сказал он. - Чё кричишь-то теперь? Лежал бы и
лежал!
- Ишо не вечир! - хрипло крикнула на него Клавка. - Чего заегозил? -
Глаза ее были сухие и колючие.
Бурное ненастье, которое накапливалось еще с утра и с каждым часом
все больше и больше, опрокинулось на людей, ненастье полыхало с громом и
молнией. Вроде все смеркнулось после первых белых веток на небе. Полил
такой густой дождь, что в минуту искупал всех до нитки. Он лил и на гроб с
упавшей вдруг на него Нюшей; молодой следователь оттаскивал ее за руку, но
она не давалась и повторяла у гроба:
- Пускай, как хотите! Пускай!... Все будет потом!.. Теперь же -
сейчас... Мое...
Мертвец лежал не шелохнувшись, хотя гроб ворочали, удобно
устанавливая на илистом водяном днище гробницы. Такая была мука и в
"загробной" жизни: размывались дождем пшеничные Сашкины волосы, сжатые от
времени в отдельные пучки; пучки эти были похожи на вылинявший мертвый
парик, постепенно все завлажнялось: и лоб, и эти пучки смертных волос,
вода текла уже из волос по желтому Сашкиному лицу.
- Все вело к гибели, к уничтожению! - Нюша будто потеряла рассудок. -
Сашенька был у них всех смертником! Он за всех их работал! Из последних
сил старался!
Так больна была она, так слаба. Было похоже, что она такая, что и
сама закончит свое земное существование. Легкая, тяжелая смерть... Для
нее, стоящей между жизнью и смертью, право выбора жизни и смерти тоже не
было - все это было вне ее, тихо рыдающей над вновь вырастающим холмиком,
под непрощающим злым Клавкиным взглядом.
Грозная туча лила и лила, высеивая освежение. Лето в тот год было
очень уж грозным.

11
...Сашка отворил окно и крикнул:
- Эй, как тебя там... Погоди!
Нюша остановилась, вроде и ждала этого. В руках она подбрасывала
альбом, который только что через окно подал ей Акишиев.
Большой поселок спал при дневном свете, в домах кое-где, у порогов,
дымили самодельные коптилки, еще перед сном налаженные против гнуса. Нюша,
обвязанная платком, словно сельская модница, хлестала уже по голым своим
ногам березовой веточкой - не помогал и репудин.
Акишиев, большой, шумный, появился минут через семь-восемь, потому
как Нюша следила по часам, сколько будет его ждать.
- Послушай, - сказал Сашка. - А кто такой этот у тебя Мослов или
Чижов, или Кузнецов?
- Подпись-то?
- Ну.
- Человек интересный, - Нюша прижала альбом к груди. - А вы зачем
подсмотрели? Я же оставила нечаянно.
- А что, на нем такого написано было, что оставила альбом-то этот
нечайно?
- Все равно, чужие вещи с секретом разве так в упор разглядывают?
- Подумаешь, секрет нашла. Сырцов, Чижов, Мослов... Чего ты с ним,
дружила, что ли, что он тебе так про глаза написал?
- Может, и дружила. Вам-то не все ли равно?
- Не все ли равно, - усмехнулся Сашка, - а вдруг ты сорвешься к нему?
Вы же, девки, теперь какие? Чокнутые! Вам все вынь да положь...
- Надо, Саша, говорить вынь да положи, - назидательно сказала Нюша. -
А знаете, - без перехода, - правда, Метляев весь какой-то серовато-мутный,
какой-то изъеложенный, какой-то деревянный...
- С чего ты взяла меня заводить против него? - опешил он.
- А вы что, сами не замечали? На нем, посчитайте, сколько красок?
- Причем здесь краски? - опять пожал плечами.
- А вы что, на самом деле не знакомы с этим? Вот вы, какой теперь на
себя слой кладете? Я, к примеру, только первый.
- Ничего не понимаю.
- Как же? Первый слой только кладем, первую краску. Какая она? Потом
хоть и идет подмазка, загрунтовка, которой покрывают холст или дерево,
чтобы писать новыми красками, но на первом ведь слое все держится!
- Ну, загнула! - отлегло у Акишиева от сердца. - У нас-то с тобой,
надеюсь, красные краски.
- У меня - да. А вот с вами я еще не совсем решила, зато Метляев -
серовато-мутный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19