И ты один. После перепоя они тебе долдонят: что же мало водки
взяли! Тяжело, понимаешь? Ты - один. Но одна ласточка еще весны не делает.
Скамейка, поставленная тобой на виду, ни о чем им там не будет говорить.
Подумаешь - землеустроитель! Хозяин! Красоту наводит! Да плевали мы на то!
Ты это все понимаешь?
- Ладно, - сказал Сашка, - нечего и разговор тогда вести. - Он
попытался встать. - Не доверяете? И не надо!
- Сиди, сиди, - успокоил директор, насильно усаживая Сашку. - Ты
думаешь, они имеют смутное представление о лесе, как таковом? Они имели в
виду нас с тобой, если лес не даст им средства. Чего мне с тобой хитрить?
- Нужна техника, директор. Одну хотя бы лесотаску. Я задачу-то понял.
- Вся беда, что ты до конца не разобрался.
- Разобрался. Я понял так, что в прошлом году вы за этот лес
заплатили, а вода его не подняла.
- На голое едешь, парень.
- Нет, директор, ты не лесоторговец, не купец, а я не игрушка в твоих
руках. Заплатишь ты мне, пусть половинку, а мое дело, как и его поднять.
- А зачем мне торопиться? - улыбнулся директор. - Я подожду. В
будущем году, может, вода и подойдет. Не в будущем, так в следующем.
- А строить в этом году как будешь? Из меня или из Метляева?
- Строить-то? - затушевался директор. - Что строить? Построим.
- Ты это другим скажи. Лес надо поднимать, директор. Вода в этом году
самая высокая, двадцать с лишним лет не было такой высокой воды. Так что
цену не убавляй до минимума. Никто не пойдет на такую шабашку.
- Ладно, - бросил придуриваться директор, - вот в чем Григорьев и
подрезал меня. Потому я решил его с бригадиров снять, такое дело уже
согласовано. А тебя на его место.
- Говорю, инструмент и механизмы нужны.
- Это подыщем. Считай, что договорились.
- Нет, как договор подпишем, тогда будем считать, что договорились.
- Ушлый ты мужик, Акишиев, - подмигнул директор. - Но думаю в одном
тебя обхитрить. Свояченицу тебе подсовываю в повара, а? Как глядишь на
это?
- Сколько нас будет-то?
- Девять с тобой, она десятая. Артель.
- А как платить ей?
- Как? По совести. Хорошо станет работать, что же, она ведь тоже
человек. Не задаром в эти края поперла, а?
- Ладно, - махнул рукой Акишиев, - свояченица, так свояченица.
- А ты погоди, ты спроси, как она собой-то? Молода ли?
- На месте все поглядим, - опять махнул рукой Акишиев.

8
Черт-те что, а не свояченица. Девка лет двадцати, высокая,
доска-доской, руки в кулаках мужские, в цветастом платочке и в туфлях на
низком каблуке. Краснея, выждала, пока Сашка выел утиную лапшу и вошла,
приглашенная, в Сашкину комнату. Вошла, села на краешек постели, потому
как у Сашки на тот случай оказался всего один стул.
- Меня послал Савий Карпыч, - пикнула, но голос показался Акишиеву
приятный, звучный.
- Так что ж тебя заставило с мужиками в лес ехать? - прямо быка за
рога, сытно отрыгивая, спросил Сашка и, не дожидаясь ответа, нахально взял
из ее рук альбом, стал бегло разглядывать его. Чей-то у тебя?
- Это? - она показала глазами на альбом. - Это я на выставке купила.
- И оживилась, как-то сразу похорошев. - Вот глядите, это восход солнца,
черноморский берег. Картина нарисована в прошлом веке, в тысяча восемьсот
шестьдесят четвертом году...
Она хотела еще что-то рассказывать, но Акишиев, перебив ее, потянулся
глазами к картине. Он увидел кучевые облака, собственно красность облаков,
упавших в море, увидел красные флаги на небольшом корабле, а на берегу
была украинская семья, люди под повозкой с волами, далее была лодка с
казаками и корабль-парусник, на котором развевались красные флаги.
Акишиев любил все красивое, картина была не только хороша, она
застревала в душе, потому как сразу вспыхнули непонятно-светлые
воспоминания: мама вот в таком праздничном убранстве, босоногие сестры с
крашеными яйцами в руках.
- Они что, с красными флагами? Наши, что ли? Революционеры?
- Это такой цвет.
- Нет, ты, наверное, сама не знаешь, - он разглядывал уже другую
картину, на которой была лунная ночь, пальмы. Луна светилась, как солнце,
море радовалось под ее лучами. Потом еще одна картина шла о лунной ночи,
луна там выглянула из печальных облаков, рядом с сонным кораблем.
- А луна живая здесь бывает? - спросил он и впервые пристально
взглянул на нее. Ему теперь не казалось, что она дурнушка, как раз
наоборот - что-то в ней было ласковое и по-девичьи заманчивое, особенно
глаза - большие, широко и удивленно распахнутые и до жути хороши. Он в
душе усмехнулся: и так в лоб били Клавкины достоинства, и тут кнутом
стегает эта, в принципе, жердь-девка. Нахмурился, выдавая обратно ее
альбом, хотя хотелось разглядеть получше солдат в красных мундирах, белые
разрывы и реку, ее синь...
- Вон, у хозяйки моей погляди, - сказал небрежно Акишиев. - Картина
знатная.
- Я ее видела, - пискнула опять деваха.
- В лесу-то не до картин тебе будет. - Акишиев при ней закурил, сидел
он в спортивном костюме, развалясь.
- Да, - сказала она, - будет не до картин. - Привстала. - Я прошу вас
взять меня с собой, готовить я могу неплохо, честное слово. - На пороге
она, опустив голову, спросила: - Вы не обидитесь на меня? В следующий раз,
пожалуйста, одевайтесь, когда к вам приходят посторонние. И у девушек,
прежде чем закурить, надо спросить разрешение.
Она нагнулась, чтобы выйти. Акишиев чмокнул губами: плям-плям,
растерянно оглядел себя, удивленно пожал плечами.
- Послушайте, - постучала она в окно, - а скамейки...
С_к_а_м_е_й_к_и_ - хорошо! Слышите, хорошо!

"Ты еще! - делал он плям-плям, никак не умея подобрать слова. - Леди
мне нашлась, мадам, госпожа! Да... Повариха в лунной ночи! В спортивном
костюме не нравлюсь!" Но где-то в глубине души у него вдруг явилось
чувство стыдливой застенчивости за свою оплошность, он знал ведь о том,
что перед женщиной надо стоять так, чтобы не унизить ее. И быть прилично
одетым. Кто бы она ни была. Ведь ты-то не свинья какая!
Что-то еще доброе подкатило к нему: не побоялась, врезала между глаз,
хотя вроде и нанимается, а врезала... Чего нанимается-то? Директорская
свояченица, сказал - возьми, возьмешь, никуда не денешься... Однако он
вновь увидел ее лицо, лицо простоватое, в конопушках, увидел выражение на
нем и решил, что она говорила все это ему не потому, что брала и умничала
- для тебя, дурак Акишиев, говорила-то она, для твоей пользы и твоей
культуры. "Эй, погоди!" - крикнул он, быстро одеваясь; приятно было
сознавать еще, что она его за скамеечки похвалила.

9
Иннокентий Григорьев ворвался около десяти вечера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19