- Так вот ты и будешь в группе жить с белилами? Э-э, брат! Наповаришь
ты, гляжу! - Но в голосе Акишиева звучала неподдельная доброта, он
улыбался хорошо и просветленно.
- Группа, товарищ Александр, это совокупность лиц, объединенных
общностью идеологии, скажем, научной, художественной, политической, или
профессией, хотя бы... А жить, лишь бы не грохнуться, нет, я тут вам не
помощница. Серовато-мутных надо выявить! Из группы - долой!
- Ну, даешь! - Сашка уже заинтересованно глядел на неуступчиво
сбившуюся Нюшу. Она перестала хлестаться березовым прутиком, стояла,
напружинясь, не сдающаяся.
- Вы мне скажите, можно и здесь грунтовый сарай сделать, чтобы
персики выращивать? Да, можно, я вам отвечу! Только сарай надо загодя
ставить, чистыми руками.
- А как сарай-то будем ставить? Вдоль или поперек?
Она расхохоталась. От болтушка, от дуреха! Дело принимает хороший
оборот, а я праздную лентяя, демагогией занимаюсь. Человек думает
создавать по своему образу и подобию, в незапамятные-то времена таких
героев-одиночек не бывало...
- Чего, коза, бурчишь-то? - Какое-то особое чувство, что-то вроде
братней любви к этой длинноногой, высокой девчонке восплыло в Акишиеве. Он
возрадовался ее хотению "лечь в бою", желанию в свои годы не хныкать, не
киснуть, а делать предстоящую работу с ним разом.
Акишиев нутром безоговорочно принимал людей долга, каких бы
характеров не носили они с собой; другим-то, вечно скулящим, таким,
действительно, как Метляев, небо с овчинку кажется, а эта - не уродил мак,
перебудем так! Нет, не заплечный мастер, как Метляев. Но не суть важно это
- само желание уже кого-то служить делу на этой поре подняло и
удовлетворило Акишиева. Научится! Научится не болтать на ветер, научится
глотать клубок в горле, глотать слезы, научится дело справлять. Только,
конечно, не стоит так и Метляева чернить. Пока на нем каиновой-то печати
нет, в изменниках не ходит, братоубийством не занимается, мыкает век в
своем костюме в клеточку. Склонить к себе! В каждом-то из нас непочатый
родник добра. Надо расколыхать. Всех чистых нет, не найду. Не ела душа
чесноку, так и не воняет. А к Метляеву надо подходить не с нажимом, иначе
дело труба, табак, швах!
- Куда идем-то мы с тобой? - Через какое-то время Акишиев игриво
спросил ее.
- А в тундру! Тунтури зовется... Ах, товарищ Александр, люблю такие
пути-то! Идешь, идешь, идешь! - Засмеялась, вскинула руки над головой, в
правой руке она держала альбом, он увидел этот ее альбом и вспомнил о
надписи с какой-то симпатией. - Чехов как говорил? Не помните? Если в
Европе люди погибали от того, что тесно и душно, то в России от того, что
просторно и нет сил ориентироваться.
Он захохотал:
- Где вычитала, что ли? Или этот Мосолов или Проселедкин сказал?
Тоже засмеялась:
- Вы чего же, ревнуете?
- Давай сядем.
Она послушно остановилась. Акишиев бросил на землю свой плащ.
Пересиливая что-то вдруг нахлынувшее на него, как тогда там, в Клавкиной
избе, все-таки сдержал себя, вроде лениво на земле развалился, оставив ей
местечко. Она осторожно присела, испуганно глядя на него.
- Чего боишься-то? - хрипло спросил он, приобнимая ее большое, но,
оказывается, такое маленькое тело. Она вся сжалась, напружинилась каждой
часткой.
- Ой, - вдруг вскрикнула, - капля росы! Глядите! - И, бережно
отстраняя его цепкие жадные руки, высвободилась. Он тоже нехотя нагнулся,
увидал эти чистые капли росы, ему стало хорошо: и глядеть на них, и сидеть
рядом с ней, такой теплой и трепетной.
На другом берегу речки рассеивался туман. Там была видна водопойная
тропа. Отвлекая себя от желания, медленно он оглядывал ее, потом стал,
опять же пересиливая этим желание, исследовать противоположный берег:
скаты к воде, первую траву в сочной свежести. Видно, по земле шел ранний
рассвет, капли росы не таяли, а наполнялись светом. "Вот так и мы, чем-то
хорошим наполняемся, - подумал он, вновь притягивая ее к себе.
- Чего же ты? Ну почему?.. Так хорошо-то и легко, почему?
Призывный дрожащий крик оленя огласил неожиданно всю эту притихшую
землю, он поплыл по воде мягко и сладко, утонул в дали, в светлеющей
восточной части неба и речки, куда доставал глаз; они увидели этого оленя,
он гордо вышел на тропу, а потом появился другой олень, такой же красавец,
такой же чистый и напряженный. Они сошлись рога в рога, лоб в лоб...
Бились, дурашки, долго. Один, первый, не выдержал и побежал. Второй
победно вскинул голову и, когда тот скрылся из виду, упал на колени,
теплая морда его, видно, достала воду, он весь трепетал, это было видно и
отсюда... Нюша, приподнявшись, во все глаза глядела на гордо вынесшегося
на бугор оленя.
- Пу! - услышали они вдруг рядом.
Нюша испуганно отшатнулась.
- Чё ты боисся-то? - Откуда он взялся, этот Метляев! - Вон, гляди,
что в газетках пишут: не девки пошли, а черти с рогами, - дерутся,
курят... А ты боисся? - Он расхохотался.
Потом, когда Клавка приезжала к ним туда, на лесосеку, было это уже
на следующий год, она Сашку хлестнула по щеке: "Вот тебе, вот тебе!"
Метляев осклабился и припомнил: "Во, бабы! Я же говорю, разбойницы! Хуже
мужиков дерутся!"
12
Солнце выглянуло всего не надолго и тут же заволоклось сиреневым
пожаром и облаков, и речной глади; немного позже там, в западной стороне
неба, облака заиграли другими красками: от дымчатого до зеленого, от
розового до полупрозрачного; то шел цвет темного угля, с вкраплениями
васильковой сини, то нежно-голубая незабудка причудливо образовывалась
узором и, умирая, уже не могла никогда повториться.
Холмик, украшенный крупными каплями чистого дождя, лежал под этими
небесными красками, как в огромном мавзолее, на тысячу верст стянутом
северным небом, все менявшим цвет, как растения перед грозой; как
мать-и-мачеха, гусиный лук, ветреница; менялась окраска
цветков-горизонтов, листьев-куполов...
Нюшу вела учительница, и Нюша порой уже заговаривалась, она твердила
по пять раз одно и то же: "Отпустить - это счастье сильных, взаперти
держать - мука слабых!" Или: "не любила свою находку, полюбишь - потерю!"
Они шли вдвоем, давно все разошлись по домам, поселок укладывался на
боковую.
13
...Так уж случилось, но из десяти человек Акишиевской бригады, шесть
собралось у Иннокентия Григорьева. Чуть ли не вся артель. Не хватало лишь
самого Сашки, Нюши и куда-то запропастился Метляев. Сашку, как известно,
час назад похоронили в другой раз, Нюшу увела к себе сердобольная
учительша, которая мимо кутенка хворого не проходила равнодушной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19