В голосе, бубнившем из трубки,
звучало все то же вежливое бездушие. Какого рожна он вообще затеял этот
разговор!.. Виктор нервно прикусил губу... К нему, столь рано познавшему
прелести эмиграции, исколесившему пол-Европы, испытывали в Отечестве
нездоровый интерес. Хуже всего было то, что даже самым близким людям
передалось это шкодливое любопытство. А как же! Эмигрант, прошедший войну
и плен, избравший местом поселения чужбину! Тут, кто хочешь, стушуется.
Здешние же новоиспеченные друзья и приятели понятия "эмиграция" не
понимали вовсе. Возможность раскатывать по планете измерялась наличием
свободного времени и толщиной кошелька. Не более и не менее. Да и к войнам
они относились поспокойнее. Политические убеждения превращались в нечто
осязаемое лишь с приближением к границам нефтяного Востока и той же
непредсказуемой России...
Непринужденно объяснив, что живет он нормальненько, однокашник
переметнулся на тему торговли машинами и компьютерами, и в интонациях его
впервые промелькнули нотки заинтересованности. Виктор стиснул зубы. Это
было уже чересчур! Открыть в друге детства, стопроцентном русском
"Ванюшке", местного люмпена-капиталиста - это надо было специально
додуматься и подстроить!.. Не дослушав фразы, он положил трубку.
Виктор снова исчез. На потрепанном жизнью диване третьесортного
гостиничного номера очутился мужчина по имени Вилли - с седыми,
переходящими в неряшливые баки висками, с глубокими, прорезавшими лоб
морщинами.
Вялым движением вновь образовавшийся Вилли провел ладонью по
подбородку. Колючая трехдневная щетина останется теперь, видимо, навсегда.
Заставить себя побриться у него просто не хватит сил. Да и кого
заинтересует такое пустяковое обстоятельство, что тридцатилетний покойник
выглядит на все сорок! Умирать можно в любом возрасте. Были бы, как
говориться, под рукой петля и надежный крюк.
Тусклым взглядом он обвел комнату. Серая малометражная берлога, в
которой довелось провести не одну тысячу унылых часов... Тоненько журчала
вода в ванной, за стеной страстно переругивалась латиноамериканская
парочка. Все было до омерзения знакомо: дешевая гостиничная мебель,
пожелтевшие, со следами потертостей обои. Кран в ванной протекал с самого
въезда сюда, громкоголосые соседи с руганью просыпались, с руганью
отходили ко сну.
Петля и крюк...
Вилли взглянул на простенькую пластмассовую люстру. Ее, конечно,
придется снимать, иначе получится неловко - три серых запыленных плафона и
под ними он - нелепое синелицее создание, показывающее миру вздувшийся
язык. Без особых усилий Вилли представил себя стоящим на шатком стуле с
обвившей шею веревкой. Прелестная картинка!.. И что же дальше, дружок?
Какие-нибудь мудрые мысли напоследок или небольшая проникновенная речь?..
Он усмехнулся. Что же вы предпримите в свою последнюю минуту, сеньор? Что
скажете такого, что следовало бы услышать потомкам?.. О том, что жизнь
полна помоев по самый край, что хороших людей меньше, чем плохих, что за
долгие годы, можно сказать, десятилетия, он, Виктор Пицеренко, мужчина с
высшим образованием, не урод и не лодырь, прошедший огонь, воду и медные
трубы, так и не обзавелся ни одним мало-мальски приличным товарищем?
Впрочем... Вилли вспомнил о Майкле. Микки или Майкл - звать можно
было как угодно, в зависимости от настроения. Он скверно поступил, что
забыл Майкла. Тот в самом деле любил его. Викки и Микки образовывали в
совокупности довольно славный дуэт, в унисон роняющий слезу по временам
"Битлз", неплохо исполняющий последнюю песнь "Варяга", "Йестедей" Пола
Маккартни и гремуче-веселящее "Взвейтесь кострами...".
Да... Майкл, пожалуй, и впрямь огорчится, когда узнает. И на похороны
обязательно явится. Посочувствует и ему, и себе, потому что только с Вилли
у него получались настоящие "рашен загуль". Эти самые "загуль" Микки
чрезвычайно уважал, видя в них одно из таинств великой северной державы. К
таинствам подобного рода он желал приобщаться примерно раз в месяц. И раз
в месяц он с германской пунктуальностью приходил к Вилли с сумкой, забитой
разнообразными продуктами, а также с неизменной литровой бутылью виски. О
своей очередной готовности к "загуль" он не забывал оповестить заранее. К
таким мероприятиям он готовился ответственно, чрезвычайно опасаясь
возможных препятствий. По его мнению, секрет посвящения в таинство Вилли
знал доскональнейшим образом. Других русских знакомых у Майкла не
водилось, и так уж получалось, что месяц от месяца дружба их крепла. "Без
загуль ви такие же как ми, - вещал он. - Скучни и жадни сухарь". Вспомнив
изречение приятеля, Вилли невольно улыбнулся и тут же с досадой отметил,
что Виктор в нем все еще силен. Этот самый Виктор отчаянно не хотел
умирать, и снизойдя до собрата, Вилли великодушно предложил привести
сколь-нибудь убедительные доводы в пользу продления жизни. У Виктора
подобных доводов не нашлось, но и прошение о помиловании он рвать
отказался.
Так или иначе, но петлю и крюк Вилли, посидев еще немного,
забраковал. Он вообразил, как, опрокинув под собой стул, он ринется вниз,
подгоняемый зовом земли, распахивая рот, судорожно напрягая мышцы спины и
шеи. Вышедшие из повиновения руки будут скользить по веревке, силясь
подтянуть задыхающееся тело; ноги, пожалуй, сами собой забросятся на край
шкафчика, стоящего неподалеку, тем самым ослабив нагрузку вдвое, а там,
глядишь, хитрец-Вилли дотянется и до чертового крюка. Спастись ему скорее
всего не удастся, но помучается он крепко. Словом, вариант не годился.
Лучше уж сразу разбежаться забиякой-козелком и сигануть в окно головой.
Зажмурившись, Вилли полюбовался своим возможным полетом. Ноги как у
финиширующего велосипедиста, лицо и руки во множественных порезах. Хотя,
вероятно, бултыхать ногами он не будет. Лететь вниз - дело привычное - что
с парашютом, что без. Не дай только Бог угодить на какого-нибудь
случайного пешехода. То-то будет причитаний в газетах: "свихнувшийся
эмигрант-камикадзе убивает невинных ситизен..."
Качнув головой, Вилли отверг и этот вариант. Пошлая это шутка -
сигать из окна. Да и на кого он будет похож там, на лощеном европейском
тротуаре? Мокрое месиво без лица, без единой целой косточки, с расколотым
черепом и выпученными от внутреннего кровяного удара глазами. А если
поблизости окажутся дети?.. Его передернуло. Вода в ванной зажурчала
звонче, на более высоких тонах закричали соседи за стеной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
звучало все то же вежливое бездушие. Какого рожна он вообще затеял этот
разговор!.. Виктор нервно прикусил губу... К нему, столь рано познавшему
прелести эмиграции, исколесившему пол-Европы, испытывали в Отечестве
нездоровый интерес. Хуже всего было то, что даже самым близким людям
передалось это шкодливое любопытство. А как же! Эмигрант, прошедший войну
и плен, избравший местом поселения чужбину! Тут, кто хочешь, стушуется.
Здешние же новоиспеченные друзья и приятели понятия "эмиграция" не
понимали вовсе. Возможность раскатывать по планете измерялась наличием
свободного времени и толщиной кошелька. Не более и не менее. Да и к войнам
они относились поспокойнее. Политические убеждения превращались в нечто
осязаемое лишь с приближением к границам нефтяного Востока и той же
непредсказуемой России...
Непринужденно объяснив, что живет он нормальненько, однокашник
переметнулся на тему торговли машинами и компьютерами, и в интонациях его
впервые промелькнули нотки заинтересованности. Виктор стиснул зубы. Это
было уже чересчур! Открыть в друге детства, стопроцентном русском
"Ванюшке", местного люмпена-капиталиста - это надо было специально
додуматься и подстроить!.. Не дослушав фразы, он положил трубку.
Виктор снова исчез. На потрепанном жизнью диване третьесортного
гостиничного номера очутился мужчина по имени Вилли - с седыми,
переходящими в неряшливые баки висками, с глубокими, прорезавшими лоб
морщинами.
Вялым движением вновь образовавшийся Вилли провел ладонью по
подбородку. Колючая трехдневная щетина останется теперь, видимо, навсегда.
Заставить себя побриться у него просто не хватит сил. Да и кого
заинтересует такое пустяковое обстоятельство, что тридцатилетний покойник
выглядит на все сорок! Умирать можно в любом возрасте. Были бы, как
говориться, под рукой петля и надежный крюк.
Тусклым взглядом он обвел комнату. Серая малометражная берлога, в
которой довелось провести не одну тысячу унылых часов... Тоненько журчала
вода в ванной, за стеной страстно переругивалась латиноамериканская
парочка. Все было до омерзения знакомо: дешевая гостиничная мебель,
пожелтевшие, со следами потертостей обои. Кран в ванной протекал с самого
въезда сюда, громкоголосые соседи с руганью просыпались, с руганью
отходили ко сну.
Петля и крюк...
Вилли взглянул на простенькую пластмассовую люстру. Ее, конечно,
придется снимать, иначе получится неловко - три серых запыленных плафона и
под ними он - нелепое синелицее создание, показывающее миру вздувшийся
язык. Без особых усилий Вилли представил себя стоящим на шатком стуле с
обвившей шею веревкой. Прелестная картинка!.. И что же дальше, дружок?
Какие-нибудь мудрые мысли напоследок или небольшая проникновенная речь?..
Он усмехнулся. Что же вы предпримите в свою последнюю минуту, сеньор? Что
скажете такого, что следовало бы услышать потомкам?.. О том, что жизнь
полна помоев по самый край, что хороших людей меньше, чем плохих, что за
долгие годы, можно сказать, десятилетия, он, Виктор Пицеренко, мужчина с
высшим образованием, не урод и не лодырь, прошедший огонь, воду и медные
трубы, так и не обзавелся ни одним мало-мальски приличным товарищем?
Впрочем... Вилли вспомнил о Майкле. Микки или Майкл - звать можно
было как угодно, в зависимости от настроения. Он скверно поступил, что
забыл Майкла. Тот в самом деле любил его. Викки и Микки образовывали в
совокупности довольно славный дуэт, в унисон роняющий слезу по временам
"Битлз", неплохо исполняющий последнюю песнь "Варяга", "Йестедей" Пола
Маккартни и гремуче-веселящее "Взвейтесь кострами...".
Да... Майкл, пожалуй, и впрямь огорчится, когда узнает. И на похороны
обязательно явится. Посочувствует и ему, и себе, потому что только с Вилли
у него получались настоящие "рашен загуль". Эти самые "загуль" Микки
чрезвычайно уважал, видя в них одно из таинств великой северной державы. К
таинствам подобного рода он желал приобщаться примерно раз в месяц. И раз
в месяц он с германской пунктуальностью приходил к Вилли с сумкой, забитой
разнообразными продуктами, а также с неизменной литровой бутылью виски. О
своей очередной готовности к "загуль" он не забывал оповестить заранее. К
таким мероприятиям он готовился ответственно, чрезвычайно опасаясь
возможных препятствий. По его мнению, секрет посвящения в таинство Вилли
знал доскональнейшим образом. Других русских знакомых у Майкла не
водилось, и так уж получалось, что месяц от месяца дружба их крепла. "Без
загуль ви такие же как ми, - вещал он. - Скучни и жадни сухарь". Вспомнив
изречение приятеля, Вилли невольно улыбнулся и тут же с досадой отметил,
что Виктор в нем все еще силен. Этот самый Виктор отчаянно не хотел
умирать, и снизойдя до собрата, Вилли великодушно предложил привести
сколь-нибудь убедительные доводы в пользу продления жизни. У Виктора
подобных доводов не нашлось, но и прошение о помиловании он рвать
отказался.
Так или иначе, но петлю и крюк Вилли, посидев еще немного,
забраковал. Он вообразил, как, опрокинув под собой стул, он ринется вниз,
подгоняемый зовом земли, распахивая рот, судорожно напрягая мышцы спины и
шеи. Вышедшие из повиновения руки будут скользить по веревке, силясь
подтянуть задыхающееся тело; ноги, пожалуй, сами собой забросятся на край
шкафчика, стоящего неподалеку, тем самым ослабив нагрузку вдвое, а там,
глядишь, хитрец-Вилли дотянется и до чертового крюка. Спастись ему скорее
всего не удастся, но помучается он крепко. Словом, вариант не годился.
Лучше уж сразу разбежаться забиякой-козелком и сигануть в окно головой.
Зажмурившись, Вилли полюбовался своим возможным полетом. Ноги как у
финиширующего велосипедиста, лицо и руки во множественных порезах. Хотя,
вероятно, бултыхать ногами он не будет. Лететь вниз - дело привычное - что
с парашютом, что без. Не дай только Бог угодить на какого-нибудь
случайного пешехода. То-то будет причитаний в газетах: "свихнувшийся
эмигрант-камикадзе убивает невинных ситизен..."
Качнув головой, Вилли отверг и этот вариант. Пошлая это шутка -
сигать из окна. Да и на кого он будет похож там, на лощеном европейском
тротуаре? Мокрое месиво без лица, без единой целой косточки, с расколотым
черепом и выпученными от внутреннего кровяного удара глазами. А если
поблизости окажутся дети?.. Его передернуло. Вода в ванной зажурчала
звонче, на более высоких тонах закричали соседи за стеной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54