Сегодня он с
удовольствием согласился бы на небольшой тайм-аут.
Отчего-то вспомнилась серия его юношеских влюбленностей. Он был
пылким дурачком, живо сочинявшим себе принцесс и бросаясь за ними, очертя
голову, теряя последние крохи рассудительности. Кое-кто дразнил его
Митькой Карамазовым, и сейчас он от души жалел, что "карамазовщина"
Виктора Пицеренко оказалась столь недолговечной. Стальным клинком армия
отсекла юношеские шалости, познакомив с иными истинами, окунув в мир, в
который швыряли всех без разбора, не спрашивая согласия, не затрудняя себя
попытками как-то смягчить предстоящий шок, оградить от него наиболее
неподготовленных. "Карамазовщина" исчезла, исчезло и многое другое. То,
что явилось на смену, нельзя было сравнивать с ушедшим. Есть вещи, которые
физически несравнимы - в силу своей природной сути, своих глубинных
качеств.
Откровением для Виктора стало посещение в госпитале раненого друга.
Легкие, простреленные в двух местах, с сипом всасывали воздух и, задержав
лишь на крохотное мгновение, тут же выталкивали обратно. Друг умирал. Это
знали все, в том числе и он сам. По его просьбе Виктор пронес в палату
пачку американских сигарет. Друг чихал на запреты врачей, ему отчаянно
хотелось курить. В свои последние часы он желал чувствовать себя
свободным.
Перед встречей сгорбленный худощавый доктор отвел Виктора в сторону и
драматическим голосом сообщил, что его товарищ отказывается от свидания с
приехавшими родными. Наотрез. В противном случае даже угрожал сорвать с
себя бинты. Доктор не понимал происходящего. Он видел непритворные слезы
родных и вновь и вновь убеждал Виктора как-то повлиять на друга. Виктор
обещал...
- А вот хрен им! - тиская в исхудавшей руке пачку сигарет, друг время
от времени подносил ее к носу и трепетно раздувал ноздри. - Гадом буду, но
попробую! Хотя бы одну...
Помня наставления доктора, Виктор опять заговорил о родных. В самом
деле! Какого черта? Почему бы не быть с ними поласковее? В своем
недоумении он был вполне солидарен с врачом.
- Нет, Витек, ты не понимаешь, - голос друга начинал дрожать. - Всю
свою жизнь я был тихим и ласковым... Хватит! Пусть хоть последние дни
станут моими. Целиком! Этот воздух, которым дышу, солнце и птицы, которых
вижу... И я не хочу слышать их плача, их лживых ободрений!
- Господи! Ну почему обязательно лживых? Неужели они не любят тебя?
- Любят, Витек. Только очень уж по-своему. Отчего-то, общаясь с ними,
я всегда должен был слушать то, что абсолютно меня не интересовало. Я и в
институты поступал в те, в которые проталкивали меня они. Пытался
заставить себя проникнуться уважением к их авторитетам, перенять их образ
мышления. Потому и оказался в конце концов здесь, потому и не хочу их
видеть. Все! К черту!.. Вот ты пришел ко мне - и славно. У меня сердце
поет и дышать легче становится. Ты свой, и ты не треплешь языком только
потому, что так надо... Я тебе верю, Витек, и знаешь... Если тот свет
впрямь существует, я буду тебе помогать. Прямо оттуда. Правда, правда!
Стану твоим ангелом-хранителем. Тебе ведь еще долго здешнюю кашу
расхлебывать. Вдвоем, глядишь, и расхлебаем...
У лежащего на ночлежной койке Виктора снова запершило в горле. То ли
от слез, то ли от той аэрозольной пакости. Друг умер в тот же день. Родных
он, конечно, разрешил допустить к себе. А тотчас после их ухода вскрыл
подаренную пачку "Кэмэла" и попытался затянуться дымом. Американская
сигарета сработала похлеще пули, вызвав обильное кровотечение, добив друга
в считанные минуты. С тех пор Виктор неоднократно ловил себя на том, что
пытается установить мысленный контакт с умершим. Контакта не получалось, и
все же не раз и не два ему казалось, что друг действительно ему помогает.
Виктор зло прикусил губу. Может быть, он помогал ему и сейчас?..
Комната давно опустела. Недавние жильцы отправились на дневной
промысел. Последним уходил пожилой бородатый негр. Потоптавшись в дверях,
он нерешительно взглянул на Виктора и как бы между прочим сообщил, что
скоро начнется санобработка комнат, и всех не покинувших ночлежку в
добровольном порядке выкинут из нее в порядке принудительном.
- А тогда в следующий раз, как пить дать, не пустят. Они тут все
памятливые. - Негр со вздохом натянул на редеющую шевелюру кепи и,
подволакивая ноги, заковылял по коридору. Чуть приподнявшись, Виктор с
удивлением прислушался к удаляющимся шагам. Это был первый человек,
испытавший желание не ударить его, а помочь. Пусть даже только советом.
И все же совету старого негра он не последовал. Какая там, к черту,
санобработка! Комнаты эти убирались максимум раз в месяц. А если попробуют
выставить его отсюда силой, что ж... Пусть попробуют. Он ничего не терял.
Там ли, здесь ли - многоглазая беда одинаково расторопно высматривала
Виктора среди прочих смертных, занося для ударов кулачища. Так или иначе,
но босиком он отсюда не двинется. И если, оставаясь здесь, он нарушал
условия договора, то пусть откликнутся наконец на его сообщение. Полиция
обязана была передать информацию по адресу. Стало быть, где он и что с
ним, ищейки Рупперта знают. Впрочем... Виктор покосился на массивное
кольцо. Цвет многолетней ржавчины, зато вполне ощутимый вес... Вероятно,
его координаты им несложно выяснить без всяких с его стороны попыток
связаться с отделом профилактики. Кольцо - закамуфлированный передатчик.
Пиликает на каких-нибудь УКВ, так что в пределах города проблемы
обнаружения донора не существует.
Ладонями Виктор прикрыл глаза. Терпение, сеньор! Немного пустяшного
анализа! Совсем немного...
Итак, им известно его местоположение, известно, что некие
счастливчики обзавелись его рацией и деньгами. Что далее? К какому выводу
должен был прийти многомудрый гроссмейстер, оказавшись в его положении?
Ладони Виктора совершали вращательные движения, растирая по сию пору
саднящие глаза, а заодно и лоб, стимулируя работу мысли. В
интеллектуальную мощь гроссмейстеров он верил. Да и само слово
"гросс-майштер" значило для него не столько шахматы, сколько способность
предугадывать события на два хода вперед, а порой и на три. Абсолютное
большинство людей существовало, боролось и мытарствовало, прибегая лишь к
комбинации одноступенчатого порядка. Со вторым ходом отчего-то получалась
закавыка, в дебрях второго и третьего измерений люди немедленно
запутывались, в панике спеша обратно, в привычную одномерность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
удовольствием согласился бы на небольшой тайм-аут.
Отчего-то вспомнилась серия его юношеских влюбленностей. Он был
пылким дурачком, живо сочинявшим себе принцесс и бросаясь за ними, очертя
голову, теряя последние крохи рассудительности. Кое-кто дразнил его
Митькой Карамазовым, и сейчас он от души жалел, что "карамазовщина"
Виктора Пицеренко оказалась столь недолговечной. Стальным клинком армия
отсекла юношеские шалости, познакомив с иными истинами, окунув в мир, в
который швыряли всех без разбора, не спрашивая согласия, не затрудняя себя
попытками как-то смягчить предстоящий шок, оградить от него наиболее
неподготовленных. "Карамазовщина" исчезла, исчезло и многое другое. То,
что явилось на смену, нельзя было сравнивать с ушедшим. Есть вещи, которые
физически несравнимы - в силу своей природной сути, своих глубинных
качеств.
Откровением для Виктора стало посещение в госпитале раненого друга.
Легкие, простреленные в двух местах, с сипом всасывали воздух и, задержав
лишь на крохотное мгновение, тут же выталкивали обратно. Друг умирал. Это
знали все, в том числе и он сам. По его просьбе Виктор пронес в палату
пачку американских сигарет. Друг чихал на запреты врачей, ему отчаянно
хотелось курить. В свои последние часы он желал чувствовать себя
свободным.
Перед встречей сгорбленный худощавый доктор отвел Виктора в сторону и
драматическим голосом сообщил, что его товарищ отказывается от свидания с
приехавшими родными. Наотрез. В противном случае даже угрожал сорвать с
себя бинты. Доктор не понимал происходящего. Он видел непритворные слезы
родных и вновь и вновь убеждал Виктора как-то повлиять на друга. Виктор
обещал...
- А вот хрен им! - тиская в исхудавшей руке пачку сигарет, друг время
от времени подносил ее к носу и трепетно раздувал ноздри. - Гадом буду, но
попробую! Хотя бы одну...
Помня наставления доктора, Виктор опять заговорил о родных. В самом
деле! Какого черта? Почему бы не быть с ними поласковее? В своем
недоумении он был вполне солидарен с врачом.
- Нет, Витек, ты не понимаешь, - голос друга начинал дрожать. - Всю
свою жизнь я был тихим и ласковым... Хватит! Пусть хоть последние дни
станут моими. Целиком! Этот воздух, которым дышу, солнце и птицы, которых
вижу... И я не хочу слышать их плача, их лживых ободрений!
- Господи! Ну почему обязательно лживых? Неужели они не любят тебя?
- Любят, Витек. Только очень уж по-своему. Отчего-то, общаясь с ними,
я всегда должен был слушать то, что абсолютно меня не интересовало. Я и в
институты поступал в те, в которые проталкивали меня они. Пытался
заставить себя проникнуться уважением к их авторитетам, перенять их образ
мышления. Потому и оказался в конце концов здесь, потому и не хочу их
видеть. Все! К черту!.. Вот ты пришел ко мне - и славно. У меня сердце
поет и дышать легче становится. Ты свой, и ты не треплешь языком только
потому, что так надо... Я тебе верю, Витек, и знаешь... Если тот свет
впрямь существует, я буду тебе помогать. Прямо оттуда. Правда, правда!
Стану твоим ангелом-хранителем. Тебе ведь еще долго здешнюю кашу
расхлебывать. Вдвоем, глядишь, и расхлебаем...
У лежащего на ночлежной койке Виктора снова запершило в горле. То ли
от слез, то ли от той аэрозольной пакости. Друг умер в тот же день. Родных
он, конечно, разрешил допустить к себе. А тотчас после их ухода вскрыл
подаренную пачку "Кэмэла" и попытался затянуться дымом. Американская
сигарета сработала похлеще пули, вызвав обильное кровотечение, добив друга
в считанные минуты. С тех пор Виктор неоднократно ловил себя на том, что
пытается установить мысленный контакт с умершим. Контакта не получалось, и
все же не раз и не два ему казалось, что друг действительно ему помогает.
Виктор зло прикусил губу. Может быть, он помогал ему и сейчас?..
Комната давно опустела. Недавние жильцы отправились на дневной
промысел. Последним уходил пожилой бородатый негр. Потоптавшись в дверях,
он нерешительно взглянул на Виктора и как бы между прочим сообщил, что
скоро начнется санобработка комнат, и всех не покинувших ночлежку в
добровольном порядке выкинут из нее в порядке принудительном.
- А тогда в следующий раз, как пить дать, не пустят. Они тут все
памятливые. - Негр со вздохом натянул на редеющую шевелюру кепи и,
подволакивая ноги, заковылял по коридору. Чуть приподнявшись, Виктор с
удивлением прислушался к удаляющимся шагам. Это был первый человек,
испытавший желание не ударить его, а помочь. Пусть даже только советом.
И все же совету старого негра он не последовал. Какая там, к черту,
санобработка! Комнаты эти убирались максимум раз в месяц. А если попробуют
выставить его отсюда силой, что ж... Пусть попробуют. Он ничего не терял.
Там ли, здесь ли - многоглазая беда одинаково расторопно высматривала
Виктора среди прочих смертных, занося для ударов кулачища. Так или иначе,
но босиком он отсюда не двинется. И если, оставаясь здесь, он нарушал
условия договора, то пусть откликнутся наконец на его сообщение. Полиция
обязана была передать информацию по адресу. Стало быть, где он и что с
ним, ищейки Рупперта знают. Впрочем... Виктор покосился на массивное
кольцо. Цвет многолетней ржавчины, зато вполне ощутимый вес... Вероятно,
его координаты им несложно выяснить без всяких с его стороны попыток
связаться с отделом профилактики. Кольцо - закамуфлированный передатчик.
Пиликает на каких-нибудь УКВ, так что в пределах города проблемы
обнаружения донора не существует.
Ладонями Виктор прикрыл глаза. Терпение, сеньор! Немного пустяшного
анализа! Совсем немного...
Итак, им известно его местоположение, известно, что некие
счастливчики обзавелись его рацией и деньгами. Что далее? К какому выводу
должен был прийти многомудрый гроссмейстер, оказавшись в его положении?
Ладони Виктора совершали вращательные движения, растирая по сию пору
саднящие глаза, а заодно и лоб, стимулируя работу мысли. В
интеллектуальную мощь гроссмейстеров он верил. Да и само слово
"гросс-майштер" значило для него не столько шахматы, сколько способность
предугадывать события на два хода вперед, а порой и на три. Абсолютное
большинство людей существовало, боролось и мытарствовало, прибегая лишь к
комбинации одноступенчатого порядка. Со вторым ходом отчего-то получалась
закавыка, в дебрях второго и третьего измерений люди немедленно
запутывались, в панике спеша обратно, в привычную одномерность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54