– И еще кое-что, – произнес он, когда Деймон поднялся. – Миссис Спарман сообщила мне, что вы хотите обратиться за разрешением на ношение огнестрельного оружия.
– Да. Именно так.
– Сколько вам лет, мистер Деймон?
– Шестьдесят пять.
– Вам когда-нибудь доводилось держать в руках револьвер или пистолет?
– Нет. В жизни не притрагивался ни к чему, что может стрелять.
– Где вы были во время войны?
– Служил в торговом флоте. Шултер кивнул понимающе и сказал:
– В таком случае от револьвера вам будет больше вреда, чем пользы. На улицах города полно оружия. Торговый флот, значит? – В его тоне, вне всякого сомнения, слышалось презрение. – Дополнительная плата за дни в зоне боевых действий. Крутая работенка, как мы тогда говаривали.
– А где вы были во время войны?
– Первый корпус морской пехоты. Сверхурочных нам не платили.
– Но вы же тогда были совсем юнцом. Сколько вам сейчас? Пятьдесят?
– Пятьдесят семь, – ответил Шултер. – Поступил в корпус, когда мне было семнадцать. Благословенные дни в южной части такого романтического Тихого океана. Я и сейчас пару раз в год желтею. Ну я пошел. У меня нет времени на рассказы о своей жизни. Эти чокнутые жиды в «Алмазном квартале» открыто таскают кейсы, в которых камней на двести тысяч баксов. Им не хватает лишь плаката на спине – «Бери меня!». И при этом они еще удивляются, что их мочат. На их месте я нанял бы взвод пехотинцев из израильской армии патрулировать Сорок седьмую улицу. Мне предстоит трудный день. Надо потолковать с закадычными дружками двух покойников. – Он поправил на начинающей лысеть голове свою нелепую шляпенку. – Задержитесь здесь на пару минут после того, как я выйду. Не хочу, чтобы нас вместе видели на улице. И будем надеяться на лучшее.
Не снизойдя до рукопожатия, бывший морской пехотинец прошествовал мимо бара и, раскачиваясь как матрос во время шторма, двинулся к выходу.
Глава 8
Роджер медленно побрел по Шестой авеню, припомнив, что чуть дальше к северу, неподалеку от Пятидесятой улицы, находится большой магазин электроники. После беседы с лейтенантом Шултером Деймон чувствовал себя разбитым. Ему казалось, что он подвергся чересчур энергичному массажу. Пользы от встречи с Шултером почти не было, а вопросов она породила больше, чем дала ответов. А как оценить ту боль, которую он испытывал, когда вел свой вынужденный рассказ о Джулии? По прошествии стольких лет она, рыдая, явилась из прошлого, чтобы донимать его проблемами, в которых нет его вины.
В памяти Деймона встал вечер, когда они впервые встретились. Он и Шейла отправились на вечеринку, где все разговоры в основном вращались вокруг литературы. Кто-то, узнав, что Джулия когда-то работала библиотекарем в Нью-Йорке, высказал сожаление о том, что она уехала из этого города. К общей беседе Джулия присоединялась лишь изредка, но и из немногих произнесенных слов становилось ясно, что она прочитала множество романов современных авторов, знает о книгах, упоминавшихся гостями, и хорошо знакома с самыми свежими сплетнями и слухами. Обитая в Гэри, Джулия ухитрялась быть в курсе событий, читая множество журналов и переписываясь с оставшимися в Нью-Йорке друзьями из окололитературного и театрального миров. Она была прехорошеньким крошечным созданием, правда, немного блеклым и выцветшим. И очень, очень застенчивым. У Деймона не осталось о ней каких-то определенных впечатлений – ни хороших, ни плохих.
В их жизни с Шейлой тогда наступил трудный период. Он много пил. Причиной этому было скверное состояние дел и уход нескольких наиболее выгодных клиентов. Три или четыре раза в педелю он до поздней ночи засиживался с друзьями, которые, как он знал, не подведут и способны уже к полуночи надраться до полного отупения. Ему самому частенько приходилось брести домой на слабых ногах и, прежде чем открыть дверь, долго и безуспешно тыкать ключом в замочную скважину. Все его объяснения выглядели убого, и Шейла выслушивала их с ледяным молчанием. Вот уже несколько недель супруги не занимались любовью. Вернувшись с той вечеринки, они вяло пожелали друг другу спокойной ночи, и Шейла сразу же выключила лампу на своей тумбочке. В этот момент Деймон почувствовал желание, а его пенис напрягся в мощнейшей эрекции, и он потянулся к жене, чтобы приласкать ее. Та оттолкнула его ищущую руку.
– Ты опять пьян, – сказала она зло. – Я не занимаюсь любовью с пьяницами.
Он лежал на спине, погрузившись с головой в пучину жалости к себе. Все идет не так, как надо, думал он, все катится под откос. Этот брак долго не продлится.
Утром он не стал ждать, когда Шейла приготовит завтрак, и перекусил в кафетерии по пути на работу. Каким-то чудесным образом он сумел избежать похмелья. Размышляя на свежую голову, он пришел к выводу, что вина за его поведение в последнее время лежит не только на Шейле, но и на нем. Начало разладу в их семейной жизни положила ссора из-за денег. Он стал приносить их очень мало, а Шейла всегда зарабатывала какие-то крохи. Между тем пачка неоплаченных счетов неуклонно росла. Как раз в это время один издатель с сомнительной репутацией, разбогатевший после публикации порнографических скандальных романов, предложил Деймону работу, рассчитывая с его помощью приступить к изданию более респектабельных книг. Издатель обещал хорошие деньги, но сам был настолько вульгарен, что, по мнению Деймона, даже десяток Деймонов не смогли бы добавить этому типу респектабельности. Он отклонил предложение, но совершил глупость, рассказав о нем Шейле. Та разъярилась.
– Ты всегда был размазней, дорогой муженек, – сказала она. – Цельность натуры – вещь прекрасная, кто спорит, но ею, увы, нельзя платить по счетам. Если бы тебе хоть раз, подобно мне, пришлось иметь дело с несчастными, забитыми и агрессивными детьми, ты бы узнал, что существуют люди, готовые на самую отвратительную и грязную работу, лишь бы не умереть от голода.
– Оставь эти мелодрамы.
– Не я, а ты разыгрываешь мелодраму. Готов на любые жертвы ради того, чтобы не погас священный огонь высокой литературы. О'кей, храни невинность, и пусть прогремит троекратное ура в честь драгоценной цельной личности Роджера Деймона. Я слишком хорошо тебя знаю и способна понять, что ради меня ты не пожертвуешь ничем. Убирайся в свою жалкую контору, которая представляется тебе чистым храмом искусства, потягивай трубку и жди, когда к тебе с готовым контрактом в руке пожалует очередной Томас Стерн Элиот!
– Шейла, – произнес он печально, – ты совсем не похожа на себя, ты говоришь не своим голосом.
Речь жены была отражением слов сына мистера Грея, который при последней встрече презрительно сказал отцу, что тот грызет сухую корку, сидя в углу, и вполне этим доволен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86